Я надеялась, что она смутится, но она лишь улыбнулась.

И эта ее улыбка очень мне не понравилась. Я поднялась к Кэролайн, когда она пошла переодеваться к ужину, и спросила у нее прямо: может ли такое случиться, что Эмиас женится на Эльзе?

Я хорошо помню ответ Кэролайн, каждое слово, будто услышала его только вчера.

— Эмиас женится на Эльзе только после моей смерти, — твердым голосом ответила она.

Ее ответ окончательно меня успокоил. Смерть для меня была понятием чисто условным и очень, очень далеким. И разумеется, не могла иметь никакого отношения ни к кому из нас. Тем не менее я никак не могла простить Эмиасу той фразы про школу и весь ужин злилась на него: мы даже по-настоящему поссорились, и я выбежала из комнаты, а потом бросилась в постель и разревелась. Так и ревела, пока не уснула.

Я плохо помню визит к Мередиту Блейку, а вот как он читал нам отрывок из «Федона», описывающий смерть Сократа, помню, будто это происходило только вчера. Раньше я никогда не слышала ничего подобного. Я была просто околдована этим рассказом. Это я помню. Но когда именно это было, не помню. Помню только, что было жарко.

Что было на следующее утро, помню очень смутно, хотя старательно рылась в памяти. Мне почему-то кажется, что я купалась и вроде бы меня заставили что-то зашивать.

Но, начиная с той минуты, когда на террасу, задыхаясь, вбежал Мередит — лицо у него было серое и какое-то чужое, — в памяти все отложилось очень четко. Я помню, как упала со стола и разбилась чашка с кофе — это была чашка Эльзы. Еще я помню страшное отчаяние, отразившееся на ее лице, и как она изо всех сил бросилась бежать, словно преследуемый зверь.

Я повторяла про себя: «Эмиас умер», но осмыслить этого никак не могла.

Помню, как подошел доктор Фоссет и его мрачное лицо. Мисс Уильямс хлопотала возле Кэролайн. Я, забытая всеми, бродила, путаясь у всех под ногами. У меня кружилась голова и тошнило. Пойти посмотреть на Эмиаса мне не разрешили.

Потом появился полицейский, за ним второй, третий, они что-то записывали в блокнотики и наконец на носилках унесли его тело, укрытое простыней.

Позже мисс Уильямс отвела меня к Кэролайн. Кэролайн лежала на диване. Она была белой как мел и казалась совсем больной.

Она поцеловала меня и сказала, что мне нужно как можно скорей уехать, что все это ужасно, но я ни в коем случае не должна расстраиваться и стараться как можно меньше об этом думать. Мне следует поехать к леди Трессилиан, Карла уже там, у нее, потому что в этом доме скоро никого не будет.

Я крепко обняла Кэролайн и сказала, что не хочу уезжать. Я хотела быть с ней. Она ответила, что знает это, но все же мне лучше уехать, так ей будет легче и проще, так она будет меньше обо мне волноваться.

— Если ты действительно желаешь помочь своей сестре, Анджела, — вмешалась мисс Уильямс, — то сделай то, о чем она тебя просит. И, пожалуйста, без капризов.

Тогда я сказала, что сделаю все, чего хочет Кэролайн.

— Вот какая у меня замечательная сестренка, — обняла меня Кэролайн и повторила, что мне не стоит беспокоиться и что лучше как можно меньше об этом думать и говорить.

Мне пришлось спуститься и побеседовать с полицейским комиссаром. Он был очень добр, спросил меня, когда последний раз я видела Эмиаса, и задал еще кучу вопросов, которые показались мне тогда довольно глупыми, но теперь я, разумеется, понимаю их смысл. Поняв, что я не могу поведать ему чего-то такого, о чем он еще не слышал от других, он сказал мисс Уильямс, что не возражает против моего отъезда в Ферриби-Грейндж, где жила леди Трессилиан.

Я уехала туда, и леди Трессилиан была очень добра ко мне. Но вскоре я, конечно же, узнала правду. Кэролайн арестовали почти тотчас же. Я была так испугана, так потрясена, что серьезно заболела.

Позже мне рассказывали, что Кэролайн очень волновалась обо мне. По ее настоянию меня увезли из Англии до начала суда. Но об этом я вам уже говорила.

Как видите, я почти ничего не сумела вам рассказать. После нашей беседы я обдумала то немногое, что сохранилось в моей памяти, попыталась припомнить, кто как выглядел, как себя вел… Но ничего, ни единого штриха, который бы свидетельствовал о виновности кого-то из находившихся там в то время. Бешенство Эльзы. Серое от ужаса лицо Мередита. Отчаяние и ярость Филипа. Все они вели себя вполне естественно. Неужто кто-то из них играл роль?

Я знаю только одно: Кэролайн этого не делала. В этом я убеждена, и никто никогда не сумеет убедить меня в обратном. А доказательств у меня никаких нет, кроме того, что я очень хорошо знала свою сестру.

Конец рассказа Анджелы Уоррен.

Книга третья

Глава 1

Выводы

Карла Лемаршан подняла глаза. В них застыли усталость и боль. Изможденным жестом она откинула упавшие на лоб волосы.

— Все это так сбивает с толку, — сказала она, дотрагиваясь до писем. — В каждом — свое видение событий. Каждый видит мою мать по-своему. Но факты — упрямая вещь. В этом они не расходятся.

— Они вас разочаровали?

— В общем-то да. А вас нет?

— Нет. Мне они показались довольно поучительными и содержательным и.

Пуаро говорил медленно и задумчиво.

— Лучше бы я их не читала! — сказала Карла.

— Вот, значит, как? — внимательно взглянул на нее Пуаро.

— Все они убеждены, что мама убила отца, — горько констатировала Карла, — все, кроме тети Анджелы, а ее мнение не в счет, потому что у нее нет никаких доказательств. Просто она очень любила маму, она из тех, кто несмотря ни на что будет твердить: «Кэролайн не могла этого сделать. Просто не могла, и все».

— Значит, вы так это воспринимаете?

— А как еще я могу это воспринять? Еще я поняла, что если не мама, значит, убил кто-то из этих пятерых. Я даже могу объяснить, какая у кого была причина…

— Очень любопытно. Расскажите.

— Но это, конечно, чисто гипотетически… Возьмем, например, Филипа Блейка, биржевого маклера. Он был близким другом моего отца — отец, наверное, доверял ему. Как правило, люди искусства очень беспечны по отношению к деньгам. Быть может, Филип Блейк оказался в стесненных обстоятельствах, воспользовался деньгами отца… Возможно, заставил его что-то подписать. Дальше — больше, а в результате спасти его могла только смерть отца. Вот вам один вариант…

— Воображеньице у вас, должен сказать… А дальше?

— Теперь Эльза. Филип Блейк говорит, что она была слишком осторожна, чтобы трогать то, что не следует трогать, а именно яд, но лично я в этом не уверена. Предположим, мама сказала ей, что не собирается разводиться с моим отцом — ни при каких условиях. Можете говорить что угодно, но я считаю, что Эльзе с ее мещанским воспитанием очень хотелось выйти замуж, причем официально. А потому она вполне могла решиться отравить мою мать, чтобы расчистить себе дорожку. По-моему, это вполне в характере Эльзы. Ей удается раздобыть немного кониума в подсобке у Мередита. Но по какой-то случайности отрава досталась отцу, а не матери.

— Тоже неплохо! Что еще?

— А может… Мередит… — в раздумье произнесла Карла.

— Мередит Блейк?

— Да. Он кажется мне человеком, вполне способным на убийство. Он чересчур медлителен и робок, у него есть комплексы и чтобы их преодолеть… А кроме того, личная драма: на его избраннице женился другой. Этому же другому достаются успех и богатство. К тому же именно Мередит готовил все эти отвары! Может, он и готовил их, вынашивая мысль в один прекрасный день кого-нибудь отправить на тот свет. Он раструбил всем, что из его лаборатории похитили яд, чтобы отвести подозрение от себя… скорее всего, он сам его и взял. Может, он вообще все подстроил в надежде на то, что мать повесят, ведь она когда-то его отвергла… Знаете, меня почему-то насторожили его рассуждения о том, как часто люди совершают поступки, которых от них никто не ожидает. Что, если он, когда писал об этом, имел в виду себя самого?

— Вот тут вы правы — нельзя безоговорочно переносить их повествования к конкретным ситуациям. К тому же некоторые вещи могли быть написаны только для того, чтобы сбить с толку.

— Я понимаю. Я все время помнила об этом.

— Есть еще идеи?

— До того как я прочла письмо мисс Уильямс, — медленно сказала Карла, — я подозревала именно ее. С отъездом Анджелы в школу она теряла работу. А в случае смерти отца, внезапной естественно, ее наверняка бы оставили дома. Разумеется, если бы не заподозрили в убийстве. А ведь все могло получиться без всяких эксцессов, не хватись Мередит своего кониума. Я читала про кониум — при вскрытии следы его обнаружить практически невозможно. И все бы решили, что умер он от солнечного удара. Конечно, потеря места — не слишком веская причина для убийства, но бывает, они совершаются по самым нелепым и непостижимым причинам. Порой из-за нескольких фунтов. А для немолодой и, может быть, не слишком образованной гувернантки потеря места может обернуться настоящей трагедией.

Да, такие мысли у меня были до того, как я прочла ее письмо. Но нет, на нее это совсем не похоже. К тому же ни в коем случае нельзя сомневаться в ее профессиональных качествах.

— Пожалуй. Она производит впечатление деловой и умной женщины.

— Я знаю. Это сразу видно. И ее словам вполне можно доверять. И это меня печалит. Вы ведь понимаете, что я имею в виду… Впрочем, вам ведь все равно. Вам нужна только правда. Вот мы до нее и добрались — до правды! Мисс Уильямс, конечно, права. Значение имеет только правда, какой бы она ни была… Прочь ложь, прочь сомнения. Моя мать виновна. А написала ока мне в минуту слабости — хотела утешить. Возможно, на ее месте я поступила бы так же. Я ведь не знаю, что делает тюрьма с человеком. Не могу ее винить — она так отчаянно любила отца, она просто была не в силах с собой справиться. Отца я тоже не виню. Он был полон страстей. Он был жизнелюбом и жаждал удовольствий. Он не мог устоять перед соблазном, таким уж создал его Господь. И еще он был большим художником, а это, я думаю, многое извиняет.