Оказавшись перед новенькой парадной дверью, поблескивавшей свежей краской, она нажала кнопку звонка. С похвальной проворностью дверь открыл дворецкий, внешность которого не оставляла сомнений в его итальянском происхождении. Он проводил ее прямо в комнату, бывшую когда-то библиотекой полковника Бэнтри. Она, как ей уже рассказывали, была объединена с кабинетом. Результат получился впечатляющим. Стены обшиты панелями, пол покрыт паркетом. В одном конце салона стоял рояль, посередине у стены красовался великолепный проигрыватель для пластинок. В другом конце комнаты устроен как бы маленький островок из персидских ковров, чайного столика и нескольких стульев. За столиком сидела Марина Грегг, а у камина, опершись о каминную доску, стоял человек, который с первого взгляда показался миссис Бэнтри самым некрасивым из всех, кого она до сих пор встречала.

Всего за несколько мгновений до того, как миссис Бэнтри нажала кнопку звонка, Марина Грегг говорила мужу восторженно-мягким голосом:

— Это место — как раз то, что мне нужно, Джинкс. Именно то, к чему я всегда стремилась. Тишина. Английская тишина и английская деревня. Я вижу, что могла бы здесь жить, жить всю жизнь, если потребуется. Мы усвоим английский образ жизни. Каждый день у нас будет послеобеденное чаепитие, будем пить китайский чай из моего любимого георгианского сервиза. Будем любоваться из окна этими газонами и этим английским цветочным бордюром. Наконец-то я дома — вот что я ощущаю. Чувствую, что могу жить здесь, что могу быть спокойна и счастлива. Это место непременно станет нашим домом — вот что я чувствую. Домом.

И Джейсон Радд (которого жена звала Джинксом) улыбнулся ей. В его улыбке были признательность, снисходительность, но и сдержанность, потому что он слышал это много раз и прежде. Может быть, на сей раз мечта сбудется. Может быть, это действительно то самое место, где Марина Грегг могла чувствовать себя дома. Но уж больно хорошо ему известна ее преждевременная восторженность. Каждый раз она была уверена, что наконец-то нашла именно то, что хотела.

— Замечательно, дорогая. Просто замечательно. Рад, что тебе здесь нравится, — сказал он своим низким голосом.

— Нравится? Да я просто в восторге от него. А ты разве не в восторге?

— Конечно, в восторге, — поддакнул Джейсон Радд. — Конечно.

«Дом не так уж плох, — размышлял он про себя. — Хорошо, прочно выстроен, довольно уродлив и старомоден. В нем есть что-то прочное и надежное, — признал он. — Теперь, когда самые худшие из его вопиющих неудобств устранены, он вполне приемлем для жилья. Неплохое место, куда время от времени можно возвращаться. Если повезет, — думал он, — в течение ближайших двух, двух с половиной лет у Марины не появится чувство неприязни к нему… Время покажет.»

Марина тихо вздохнула:

— Как прекрасно снова почувствовать себя здоровой. Здоровой и сильной. Способной со всем справиться.

И он опять отозвался:

— Конечно, дорогая, конечно.

И именно в этот момент дверь отворилась и итальянский дворецкий ввел миссис Бэнтри.

Марина Грегг была само очарование. Она вышла вперед с распростертыми руками и сказала, что ей ужасно приятно снова встретиться с миссис Бэнтри. И какое счастливое стечение обстоятельств, что они встретились тогда, в Сан-Франциско, а двумя годами позже ей и Джинксу суждено купить дом, который когда-то принадлежал миссис Бэнтри. И она надеется, очень надеется, что миссис Бэнтри не очень раздосадована тем, как бесцеремонно они переделали дом, и она надеется, что миссис Бэнтри не считает, что здесь поселились какие-то жуткие самозванцы.

— Ваш переезд сюда — самое волнующее событие из всех имевших место в этих краях, — весело заверила миссис Бэнтри и обратила свой взор в сторону камина. После чего, как бы спохватившись, Марина Грегг спросила:

— Вы ведь не знакомы с моим мужем, не так ли? Джейсон, это миссис Бэнтри.

Миссис Бэнтри посмотрела на Джейсона Радда с определенным интересом. Ее первое впечатление о нем как об одном из самых некрасивых из всех когда-либо встречавшихся ей мужчин теперь смягчилось. У него интересные глаза. Ей показалось, они как-то слишком глубоко посажены. Таких она раньше не видела. «Глубокие тихие заводи», — отметила про себя миссис Бэнтри, чувствуя себя в этот момент романтической писательницей. Остальная часть его лица была почти до комичности непропорциональной. Нос у него так вздернут вверх, что небольшое количество красной краски могло легко превратить его в нос клоуна. Его большой печальный рот тоже клоунский. Она даже не поняла, был ли он в этот момент сердит или у него всегда такое выражение лица. Голос его, когда он заговорил, оказался неожиданно приятным. Низкий и сочный.

— О муже, — произнес он, — всегда забывают. Но позвольте мне повторить вслед за женой, что мы очень рады приветствовать вас здесь. Надеюсь, вы не думаете, что могло быть иначе.

— Вы должны выбросить из головы мысль, — заверила миссис Бэнтри, — что меня выгнали из моего старого дома. Он никогда не был моим старым домом. С тех пор как его продала, я все время поздравляю себя. За ним было неимоверно трудно ухаживать. Я любила сад, а сам дом становился для меня все большей обузой. С той поры прекрасно провожу время, путешествуя за границей и навещая замужних дочерей, внуков и друзей в разных частях света.

— Дочерей?! — воскликнула Марина Грегг. — Так у вас есть дети?

— Да, у меня два сына и две дочки, — похвасталась миссис Бэнтри. — Рассеяны по всему свету. Один — в Кении, другой — в Южной Африке. Третья — под Техасом, а четвертая, слава богу, в Лондоне.

— Четверо, — удивилась Марина Грегг. — Четверо. И внуки?

— Сейчас их девять, — уточнила миссис Бэнтри. — Знаете, какое удовольствие быть бабушкой. Ведь не нужно больше волноваться по поводу родительской ответственности. Можно баловать их совершенно беспредельно.

— Боюсь, солнце слепит вам глаза, — прервал ее Джейсон Радд и подошел к окну, чтобы приспустить жалюзи. — Вы должны рассказать нам все о вашей милой деревушке, — попросил он, вернувшись на прежнее место.

Он подал ей чашку чая.

— Что вы желаете — горячую лепешку, сандвич или это пирожное? У нас итальянская кухарка, у нее получаются неплохое печенье и пирожные. Видите, мы уже пристрастились к вашему английскому обычаю пить чай в пять вечера.

— И чай очень вкусный, — отпив глоток ароматного напитка, похвалила миссис Бэнтри.

Марина Грегг улыбнулась и, казалось, была довольна. Внезапное нервное дрожание пальцев, которое Джейсон Радд заметил у нее минуты две назад, прекратилось. Миссис Бэнтри смотрела на хозяйку своего дома с большим восхищением. Расцвет творчества Марины Грегг пришелся на те годы, когда антропометрические параметры кинозвезд еще не стали фактором первостепенной важности. Ее нельзя было назвать секс-бомбой, «мисс Бюст» или «мисс Торс». Она была высокая, стройная и гибкая. Чертами лица и формой головы она напоминала Грету Гарбо. В свои фильмы она привносила скорее индивидуальность, чем просто секс. Неожиданный поворот головы, прелестные голубые глаза, легкий изгиб губ — все вызывало чувство упоительного восхищения, причем не столько правильными чертами лица, сколько неожиданным очарованием плоти, которое застает зрителя врасплох. Это качество все еще присутствовало в ней, хотя теперь уже не так очевидно. Как и у многих актрис театра и кино, у нее, казалось, была привычка отключаться от собеседника, когда ей этого хотелось. Она могла уйти в себя, стать спокойной, мягкой, отрешенной, вызывая разочарование страстных почитателей. Но потом внезапный поворот головы, движение рук, неожиданная улыбка — и очарование снова возвращалось.

Одной из ее самых значительных работ был фильм «Мария Стюарт», и теперь, когда миссис Бэнтри разглядывала ее, ей на память пришла именно эта роль. Миссис Бэнтри перевела взгляд на мужа. Он тоже наблюдал за Мариной. Застигнув его врасплох, миссис Бэнтри увидела, какие чувства написаны у него на лице. «Господи! Да этот человек в ней души не чает».

Она не знала, почему это так удивило ее. Возможно, потому что кинозвезды, их любовные связи и их преданность так подробно комментируются прессой, что уже не ожидаешь увидеть что-нибудь действительно настоящее. Поддавшись внезапному порыву, она сказала:

— Я очень надеюсь, что вам здесь понравится и что вы сможете остаться здесь на некоторое время. Как долго вы собираетесь жить в этом доме?

Марина широко раскрыла удивленные глаза и слегка повернула голову.

— Хочу остаться здесь навсегда, — пояснила она. — О, я не хочу сказать, что мне не придется часто отлучаться. Конечно же, придется. Возможно, в будущем году мы будем снимать фильм в Северной Африке, хотя ничего еще не решено. Но мой дом будет здесь. Сюда я буду возвращаться. Я всегда смогу возвращаться сюда. — Она вздохнула. — Вот что прекрасно. Вот что в высшей степени прекрасно — наконец-то обрести дом.

— Понимаю, — поддержала ее миссис Бэнтри, но подумала про себя: «Все равно не поверю ни на минуту, что так оно и будет. Не верю, что такого рода люди способны когда-нибудь угомониться».

Она снова тайком бросила взгляд на Джейсона Радда. Он больше не был сердит. Наоборот, он улыбался очень доброй и неожиданной улыбкой, но не веселой. «Он тоже это знает», — подумала миссис Бэнтри.

Дверь отворилась, и вошла женщина.

— Джейсон, вас просят к телефону Бартлеттсы, — сообщила она.

— Скажите, что я перезвоню.

— Они говорят, это срочно.

Он вздохнул и встал.

— Позвольте мне представить вас миссис Бэнтри, — сказал он. — Элла Зелински, мой секретарь.

— Выпейте чашечку чая, Элла, — предложила Марина, а Элла Зелински улыбнулась и произнесла:

— Рада с вами познакомиться… Я, пожалуй, съем сандвич, а китайский чай мне не очень нравится.

Элле Зелински на вид можно дать лет тридцать пять. На ней хорошего покроя костюм, блузка с кружевным воротником, а сама она казалась воплощением самоуверенности. У нее коротко остриженные черные волосы и широкий лоб.