Агата Кристи - Треснувшее зеркало

Мисс Джейн Марпл сидела у окна. Окно выходило в сад, некогда бывший предметом ее гордости. Но то было в прошлом. Теперь же, выглядывая из окна, она каждый раз недовольно морщилась. Активно заниматься садом ей не так давно запретили: ни наклоняться, ни копать, ни сажать ей теперь было нельзя. Самое большее — подстригать кусты, да и то особо не увлекаться. Приходивший трижды в неделю старый Лейкок делал, конечно, все возможное. Но делал только то немногое, что считал возможным он сам, а вовсе не хозяйка. Однако его хозяйка имела на этот счет иное мнение. Мисс Марпл всегда знала точно, что и когда должно быть сделано, и поэтому все растолковывала садовнику должным образом. И в этот момент старый Лейкок проявлял особый дар: горячо соглашался со всем, а потом оставлял все как есть.

— Понятно, хозяйка! Эти самые штуки — маки — посадим там, а колокольчики пойдут вдоль стены, и, как вы говорите, этим надо заняться не позднее следующей недели…

Оправдания Лейкока всегда были обоснованы и сильно смахивали на те, к которым прибегал капитан Джордж из романа Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», объясняя свое упорное нежелание выходить в море. У капитана во всем и всегда был виноват ветер, который дул то с берега, то с моря, то с ненадежного запада, то с еще более коварного востока. У Лейкока же все упиралось в погоду: то слишком сухо, то влажно или сыро, а то и вовсе заморозки. Или находилось что-то более важное, чему он отдавал предпочтение. Обычно это было связано с кочанной или брюссельской капустой, которую он любил выращивать в неимоверных количествах. Сам Лейкок придерживался простейших правил садоводства, и ни одна хозяйка, сколь бы сведуща она ни была в этом деле, не могла заставить его нарушить их.

Правила эти заключались в том, что необходимо пить побольше крепкого сладкого чая для вдохновения, осенью почаще сметать опавшие листья, а летом высаживать определенное количество своих любимых растений, главным образом астр и шалфея, чтобы, как он говорил, «было покрасивше». Он ни в коей мере не возражал против опрыскивания роз составом против тли, но делать это не торопился, а требование поглубже вскопать грядку под душистый горошек обычно парировал замечанием, что неплохо бы хозяйке посмотреть, какой душистый горошек бывает у него на участке. Вон в прошлом году какой вымахал, а никаких заумных штучек.

Справедливости ради следует сказать, что он был привязан к своим хозяйкам, потакал их прихотям в отношении сада, правда, пока дело не касалось действительно трудной работы. Овощи, по его понятиям, были единственно стоящей вещью в жизни, например отменная савойская или кудрявая капуста. Цветы же он считал блажью, которая уж больно по душе благородным дамам, не знающим, чем бы еще заняться. Его расположение находило свое выражение в подарках в виде клумб из астр и шалфея, из лобелий и летних хризантем.

— Работал я тут у хозяек в этих самых Новых Домах. Все хотят, чтобы участок был красивый, посадить побольше хотят. Вот я и притащил им всего понемногу и насажал в тех местах, где старозаветные розы не смотрятся ну никак…

Думая обо всем этом, мисс Марпл отвела взгляд от сада и взяла в руки вязание.

Да, приходится смириться с фактом: деревушка Сент-Мэри-Мид уже не та, что раньше. В каком-то смысле, конечно, весь мир стал не тот, что был раньше. Можно винить в этом войну, (и одну, и другую), или молодежь, или то, что женщины стали работать, или атомную бомбу, или хоть то же правительство, — но все это значило просто-напросто одно: наступает старость. Будучи весьма здравомыслящей пожилой дамой, мисс Марпл прекрасно это знала. Все дело было именно в том, что, как бы странно это ни казалось, наиболее остро она ощущала это в Сент-Мэри-Миде, поскольку она так долго здесь прожила. Сент-Мэри-Мид, вернее ее первоначальная сердцевина, еще сохранилась. И «Голубой кабан» стоял на месте, и церковь, и дом священника, и небольшая кучка домов времен королевы Анны и Георгов[1], среди которых был и ее собственный дом. И дом мисс Хартнелл стоял на своем месте, и сама мисс Хартнелл была еще жива и полна решимости бороться с прогрессом до последнего вздоха. Мисс Уэзерби уже переселилась в мир иной, и теперь в ее доме проживал управляющий банком со своей семьей. Дом немного подновили, покрасив ярко-синей краской двери и рамы окон. В большинстве других старых домов жили новые люди, но вид самих домов мало изменился, потому что нынешние жильцы как раз и купили их из-за того, что им нравилось в них то, что жилищный агент называл «очарованием старины». Они лишь оборудовали еще одну ванную комнату и потратили кучу денег на сантехнику, электроплиты и посудомоечные машины.

И хотя дома выглядели почти как прежде, о самой улице это вряд ли можно было сказать. Когда магазин переходил в другие руки, новый хозяин стремился незамедлительно и основательно его модернизировать. Рыбная лавка изменилась до неузнаваемости благодаря огромным новым витринам, за которыми поблескивала замороженная рыба. Мясник же остался консерватором — хорошее мясо ведь всегда хорошо, если у вас есть деньги.

Если же у вас их нет, вы купите обрезки подешевле, пожестче, с костями и тоже будете довольны! Лавка бакалейщика Барнса стояла на том же месте, не претерпев никаких изменений, за что мисс Хартнелл, мисс Марпл и другие не уставали благодарить бога. У прилавка там стояли такие соблазнительные удобные стулья, устроившись на которых покупательницы отводили душу, беседуя о разных частях бекона и различных сортах сыра. Правда, в конце улицы, где когда-то была лавка плетеных изделий господина Томса, теперь стоял новенький сверкающий супермаркет — объект анафемы пожилых благородных дам Сент-Мэри-Мида.

— Сколько бесконечных упаковок с товарами, о которых мы и слыхом не слыхивали! — восклицала мисс Хартнелл. — И все эти огромные коробки с хлопьями для завтрака, которые все хватают вместо того, чтобы приготовить ребенку настоящий завтрак из яичницы с ветчиной. Да еще надо самой брать корзину и ходить искать то, что нужно, а это порой занимает не менее четверти часа. Упаковки же чаще всего неудобные: или слишком большие, или слишком маленькие. А потом еще на выходе нужно стоять в длинной очереди, чтобы расплатиться. Ужасная морока! Что, конечно, вполне нормально для этой публики из Новых Домов…

Тут она умолкала.

Потому что по сложившемуся обычаю на этом предложение заканчивалось. Новые Дома — и точка, как теперь принято говорить. За этим стояло целое понятие, и писать его следовало с большой буквы.

Мисс Марпл громко вскрикнула от досады. У нее опять спустилась петля. И если бы сейчас, а то ведь давно спустилась. Она же обнаружила это только теперь, когда нужно было сделать спуск на горловину и считать петли. Взяв свободную спицу, она поднесла вязание к свету и начала искоса внимательно вглядываться в него. Но даже ее новые очки, кажется, были бесполезны. «И это, — размышляла она, — очевидно, потому что наступило время, когда уже и окулисты бессильны помочь, несмотря на все их роскошные приемные, современные инструменты, яркий свет, слепящий глаза, и высокую плату, которую они берут». С каким-то ностальгическим чувством мисс Марпл думала о том, какое хорошее зрение было у нее всего несколько (впрочем, может быть, и не несколько) лет назад. С выгодной позиции в ее саду, расположенном так, что можно было видеть все, что происходит в Сент-Мэри-Миде, как же мало ускользало от ее внимательных глаз! А с помощью специальных очков для наблюдения за птицами (интерес к птицам оказался полезным!) она видела такое… Здесь она внезапно прервала ход своих мыслей и направила их в прошлое. Энн Протероу в летнем платье направляется к саду викария. А полковник Протероу, по правде говоря, очень скучный и неприятный человек, но бедняга. Умереть такой смертью… Она покачала головой, и перед ее мысленным взором предстала Гризельда, прелестная молоденькая жена викария. Милая Гризельда — такая преданная подруга — каждый год присылает ей к Рождеству открытку. А ее очаровательный малыш, теперь уже высокорослый молодой человек, на хорошей должности. Кажется, инженер. Он всегда любил разбирать игрушечные поезда на мелкие части. За усадьбой викария через изгородь был перекинут мостик, а от него начиналась полевая тропинка, которая убегала к лугам, где пасся скот фермера Джайлза и где теперь…

Теперь там были Новые Дома.

«А почему бы и нет?» — строго спросила себя мисс Марпл. Дома ведь необходимы, к тому же они очень хорошо построены, во всяком случае, ей так говорили. «Спроектированы», или как там это у них называется. «Только вот почему нужно все называть клоуэами[2], — недоумевала она. — Обри-Клоуз и Лонгвуд-Клоуз, и Грандисан-Клоуз, и все остальные. Никакие это и не клоузы». Мисс Марпл прекрасно знала, что такое настоящий клоуз. Ее дядя в свое время был священником в Чичестерском соборе. В детстве она гостила у него в этом самом клоузе.

Точно как Черри Бейкер, которая всегда называла старомодную, заставленную мебелью гостиную мисс Марпл «салоном». Мисс Марпл деликатно поправляла ее: «Черри, это гостиная». И Черри, оттого что была молода и добродушна, старалась запомнить, хотя было видно, что ей странно произносить слово «гостиная», а слово «салон» так и слетало с языка. Однако в последнее время она пошла на компромисс и говорила «зала». Мисс Марпл очень любила Черри. Звали ее миссис Бейкер, жила она в Новых Домах. Она была из тех молодых женщин, которые делали покупки в универсаме и прогуливались с колясками по тихим улочкам Сент-Мэри-Мида. Все они были подтянуты и со вкусом одеты, с завитыми и тщательно уложенными волосами. Они смеялись, разговаривали, окликали друг друга, напоминая оживленную стайку птиц. Из-за хитрых силков, которые расставляла торговля в кредит, им всегда не хватало наличных, несмотря на то, что мужья хорошо зарабатывали, и поэтому они нанимались в дома помогать по хозяйству и готовить еду. Черри быстро и вкусно готовила, была неглупа, умела правильно ответить на телефонный звонок и мгновенно замечала погрешности в записях, которые вносили лавочники в свои долговые книги. Правда, перины она толком взбивать не умела. Что же касается мытья посуды, то теперь, проходя мимо буфетной, мисс Марпл старалась отвернуться, чтобы не видеть метод, который применяла Черри: сваливала всю посуду в раковину и обрушивала на нее лавину моющего средства. Мисс Марпл тихонько изъяла из повседневного пользования свой старинный вустерский чайный сервиз и убрала его в угловой шкаф, откуда он появлялся теперь лишь по особым случаям. Вместо этого она купила современный сервиз с бледно-серым рисунком на белом фоне и без всякой позолоты, которая смывается в раковину.