Джосс Мерлин разглядывал его с минуту, а когда заговорил, голос его звучал тихо и грозно.

— Так, значит, ты меня обвиняешь, Гарри? — сказал он. — Знаю эту породу: такие начинают извиваться как змея, когда им изменит счастье в игре. А ведь по моей милости дела у тебя шли неплохо! Золота у тебя куры не клевали; жил как принц все эти месяцы, а не прозябал на дне шахты, где тебе самое место. А если бы мы не потеряли голову позапрошлой ночью и в полном порядке убрались бы до рассвета, как это уже было сотню раз? Ты бы сейчас подлизывался ко мне, чтобы набить карманы! Ты бы вилял хвостом вместе с остальными подлыми шавками, выпрашивая свою долю добычи, называя меня Господом Всемогущим; ты бы лизал мне сапоги и валялся в пыли. А теперь беги, если хочешь; беги к берегам Тамара с поджатым хвостом, и будь ты проклят! Я и один справлюсь хоть с целым светом.

Разносчик принужденно хохотнул и пожал плечами.

— Разве мы не можем поговорить, не перерезав при этом друг другу глотки? Я не пошел против тебя, я по-прежнему на твоей стороне. Я знаю, что все мы были пьяны до умопомрачения в Сочельник; не будем больше об этом; что сделано, то сделано. Вся компания разбежалась, значит, с ними не надо рассчитываться. Они слишком напуганы и не станут высовываться и беспокоить нас. Стало быть, остаемся ты да я, Джосс. Мы с тобой увязли в этом деле глубже всех, так что чем больше мы станем помогать друг другу, тем лучше для нас обоих. А теперь нужно все обговорить и понять, на каком мы свете; вот почему я здесь. — Гарри опять рассмеялся, показывая мягкие десны, и принялся барабанить по столу короткими грязными пальцами.

Трактирщик холодно посмотрел на него и снова потянулся за трубкой.

— Так к чему ты клонишь, Гарри? — спросил он, наклоняясь над столом и заново набивая трубку.

Разносчик зацокал языком и усмехнулся.

— Я ни к чему не клоню, — ответил он. — Я хочу как лучше. Нет никаких сомнений: нам придется выйти из игры, если мы не хотим болтаться в петле. Но дело вот в чем, Джосс: мало радости выйти из игры с пустыми руками. Два дня назад мы сложили в той комнате кое-что из награбленного на берегу. Верно? И это по праву принадлежит всем тем, кто потрудился в Сочельник. Но никого не осталось, кроме нас с тобой. Я не говорю, что там много ценностей — несомненно, это по большей части хлам, — но согласись, это могло бы нам помочь добраться до Девона, а?

Трактирщик выпустил облако дыма собеседнику в лицо.

— Значит, ты вернулся в трактир «Ямайка» не только ради моей нежной улыбки? — спросил он. — А я-то думал, что ты меня любишь, Гарри, и хочешь пожать мне руку.

Разносчик снова ухмыльнулся и заерзал на стуле.

— Ладно! — сказал он. — Мы же друзья! Не надо обижаться на откровенность. Вещи здесь, и нужны двое мужчин, чтобы их перенести. Женщинам тут не справиться. Почему бы нам не ударить по рукам, и дело с концом?

Трактирщик задумчиво пыхтел трубкой.

— Ты битком набит идеями, дружище, и все они лежат рядком, хорошенькие, как безделушки на твоем подносе. А что, если здесь ничего нет? Что, если я уже от всего избавился? Я ведь проторчал тут два дня, а мимо проезжают кареты. Что тогда, малыш?

Усмешка сошла с лица разносчика; у него отвисла челюсть.

— Ты шутишь? — прорычал он. — Ты ведешь двойную игру здесь, в трактире «Ямайка»? Если да, то скоро поймешь, что просчитался. Ты иногда был слишком молчалив, Джосс Мерлин, когда мы отправляли грузы и когда повозки были в пути. Иногда я видел кое-что непонятное и слышал странные вещи. Ты блестяще вел это дело из месяца в месяц; слишком блестяще, думал кое-кто из нас. Никакого сравнения с той ничтожной выгодой, которую получали мы, рисковавшие гораздо больше. И мы ведь не спрашивали тебя, как ты это делаешь, правда? Послушай, Джосс Мерлин: тобой командует кто-то другой?

Трактирщик набросился на него, как молния. Он ударил разносчика кулаком в подбородок, и тот опрокинулся навзничь; стул под ним с грохотом рухнул на каменный пол. Гарри тут же опомнился и поднялся на колени, но трактирщик возвышался над ним, направив дуло ружья прямо на горло.

— Только шелохнись, и ты мертвец, — тихо сказал он.

Гарри-разносчик смотрел на своего обидчика снизу вверх, его маленькие подлые глазки были полузакрыты, одутловатое лицо пожелтело. Падение чуть не вышибло из него дух, и он прерывисто дышал. При первом же признаке ссоры тетя Пейшенс распласталась по стене, охваченная ужасом; ее взгляд с тщетной мольбой искал взгляда племянницы. Мэри пристально наблюдала за дядей; на этот раз она не могла разгадать его настроения. Он опустил ружье и пнул разносчика ногой.

— Теперь мы с тобой можем поговорить как разумные люди, — сказал трактирщик.

Он опять облокотился на стол с ружьем в руке, а разносчик расположился на полу, не то на корточках, не то на коленях.

— Я в этой игре главный, и всегда им был, — медленно проговорил трактирщик. — Я вел ее с самого начала, еще три года назад, когда мы переправляли грузы с маленьких двенадцатитонных люгеров в Пэдстоу и считали себя счастливчиками, если получали чуть больше полшиллинга барыша. Я вел ее, пока дело не стало самым прибыльным от Хартленда до Хейла. Мной кто-то командует? Господи, хотел бы я взглянуть на человека, который посмеет попробовать. Ну, теперь с этим покончено. Мы сделали свое дело, и хватит. Игра окончена для всех нас. Ты сегодня пришел не для того, чтобы предостеречь меня, ты пришел посмотреть, нельзя ли чем-нибудь разжиться в суматохе. Трактир оказался заперт, и твое жалкое подлое сердце возрадовалось. Ты царапался в окно, потому что по опыту знал: крюк на ставне болтается, и окно легко можно высадить. Ты же не думал найти меня здесь! Ты думал, тут окажется Пейшенс или Мэри, и ты их легко запугаешь и завладеешь моим ружьем, которое здесь, под рукой, на стене — ты его часто видел. А потом — к черту хозяина трактира «Ямайка». Ты, Гарри, крысеныш, неужели ты думаешь, что я не понял все это по твоим глазам, когда распахнул ставни и увидал в окне твою рожу? Ты думаешь, я не слышал, как ты задохнулся от изумления, не заметил, как ты кисло усмехнулся?

Разносчик провел языком по губам и сглотнул. Он бросил взгляд на Мэри, которая неподвижно стояла у очага; круглая пуговка его глаза смотрела настороженно, как у загнанной в угол крысы. Он боялся, не сделает ли она ход против него. Но девушка промолчала. Она ждала, как поступит дядя.

— Очень хорошо, — сказал трактирщик, — мы ударим по рукам, ты да я, как ты и предлагал. Мы сойдемся на выгодных условиях. Знаешь, я передумал, мой милый друг, и с твоей помощью мы отправимся в Девон. То, что здесь хранится, стоит взять с собой, ты прав, а мне одному не справиться. Завтра воскресенье, благословенный день отдыха. И пусть хоть пятьдесят кораблей разобьются, это не заставит здешний народ подняться с колен и раздернуть занавески. Будут и проповеди, и скорбные вытянутые физиономии, и молитвы за бедных моряков, на которых рукою дьявола ниспослано несчастье; но никто не станет разыскивать дьявола в святой день, в воскресенье. У нас есть целые сутки, Гарри, мой мальчик, и завтра ночью, когда ты хорошенько наломаешь спину, забрасывая лопатами дерна и репы мое имущество на телеге, и поцелуешь меня на прощанье, и Пейшенс тоже, а может, и Мэри заодно — вот тогда ты сможешь встать на колени и поблагодарить Джосса Мерлина за то, что он отпустил тебя живым на все четыре стороны, а не засунул хвостом в канаву, где тебе самое место, с пулей в твоем черном сердце.

Он снова поднял ружье и приложил холодное дуло к горлу разносчика. Тот захныкал, закатив глаза. Трактирщик рассмеялся.

— Ты вообще-то довольно меткий стрелок, Гарри, — сказал он. — Разве не славно ты пометил Неда Санто позапрошлой ночью? Ты пробил ему дыхательное горло, и кровь хлестала потоком. Он был славный парень, этот Нед, только уж больно скор на язык. Туда-то ты ему и попал, правда? — Дуло плотнее прижалось к горлу разносчика. — Если я сейчас ошибусь, Гарри, твое дыхательное горло тоже опустеет, как у бедняжки Неда. Ты ведь не хочешь, чтобы я ошибся, а?

Разносчик не мог говорить. Его глаза закатились, ладонь широко раскрылась, четыре пальца распластались, как будто прилипли к полу.

Трактирщик отвел ружье, нагнулся и рывком поднял разносчика на ноги.

— Пошли, — сказал он. — Думаешь, я собираюсь играть с тобой всю ночь? Пошутили пять минут — и хватит; потом делается тошно. Открой кухонную дверь, поверни направо и иди по коридору, пока я не скажу остановиться. Ты не сможешь удрать через вход в бар: все окна и двери здесь заперты. У тебя руки чесались повозиться с обломками, которые мы привезли с берега, верно, Гарри? Ты проведешь ночь в кладовой посреди всего этого. Знаешь, Пейшенс, дорогая, по-моему, нынче впервые мы оказываем кому-то гостеприимство в трактире «Ямайка». Мэри не в счет, она член семьи. — Его настроение, как флюгер, повернулось в другую сторону; придя в прекрасное расположение духа, дядя рассмеялся и, ткнув ружьем в спину разносчика, погнал того из кухни и дальше, по темному, выложенному каменными плитами коридору в кладовую. Дверь, которую высадили сквайр Бассат и его слуга, теперь укрепленная новой дощатой обшивкой и косяком, стала прочнее прежнего. Джосс Мерлин провел последнюю неделю не в полной праздности.

Заперев своего друга на ключ и на прощанье предписав ему не кормить крыс, численность которых возросла, трактирщик вернулся в кухню; в груди его клокотал смех.

— Я понимал, что Гарри скиснет, — сказал он. — Я уже несколько недель видел по его глазам, что так и будет, еще задолго до того, как на нас свалилась эта беда. Он будет драться на стороне победителя, но он запросто откусит тебе руку, если удача от тебя отвернется. Гарри завистлив; он позеленел от зависти, прогнил насквозь и даже глубже. Он мне завидует. Они все мне завидуют. Они знают, что у меня есть мозги, и ненавидят меня за это. Чего ты так уставилась на меня, Мэри? Лучше поужинай и иди спать. Завтра ночью тебя ждет длинное путешествие, и, предупреждаю заранее, оно будет нелегким.