— С наступающим! — сказал он. — Вчера у меня в кармане лежала серебряная монета и прожгла там дырку. Это новый платок для вашей головки, мисс.

Мэри собиралась при встрече быть сдержанной и молчаливой, но такое вступление сделало ее намерение трудновыполнимым.

— Вы очень добры, — сказала она. — Но, право, ни к чему было так тратиться.

— Ерунда. Я привык, — отозвался Джем, окинув ее с головы до ног этим своим холодным, наглым взглядом и насвистывая что-то невнятное. — А вы рано пришли, — продолжал он. — Боялись, что я уеду без вас?

Мэри забралась в повозку рядом с ним и взяла в руки вожжи.

— Как приятно снова управлять лошадьми, — сказала она, проигнорировав его замечание. — Мы с матерью раз в неделю ездили в Хелстон по базарным дням. Кажется, все это было так давно. У меня сердце болит, когда я об этом думаю; как мы с мамой смеялись вместе, даже когда времена были тяжелые. Вам этого, конечно, не понять. Вам никогда ни до чего не было дела, кроме себя самого.

Джем скрестил руки на груди и смотрел, как девушка правит.

— Этот пони может пересечь пустошь с завязанными глазами, — заметил он. — Дайте же ему волю. Он ни разу в жизни не споткнулся. Вот так-то лучше. Помните, он за вас отвечает, и смело можете ему это предоставить. Что вы сказали?

Мэри спокойно держала вожжи и смотрела на дорогу впереди себя.

— Ничего особенного, — ответила она. — В некотором роде я говорила сама с собой. Значит, вы собираетесь продать на ярмарке двух пони?

— И извлечь при этом двойную выгоду, Мэри Йеллан, и вы получите новое платье, если поможете мне. Не улыбайтесь и не пожимайте плечами. Ненавижу неблагодарность. Да что с вами сегодня? Ваш румянец исчез, и в глазах нет блеска. Вам не по себе, или у вас живот болит?

— Я не выходила из дома с тех пор, как видела вас в последний раз, — сказала Мэри. — Я оставалась у себя в комнате наедине со своими мыслями. А это невеселая компания. Я стала намного старше, чем была четыре дня назад.

— Жаль, что вы плохо выглядите, — продолжал Джем. — Я воображал, как прискачу в Лонстон с хорошенькой девушкой, а парни будут смотреть на нас и подмигивать. Вы сегодня скучная. Не лгите мне, Мэри. Я не так слеп, как вы думаете. Что случилось в трактире «Ямайка»?

— Ничего особенного, — сказала она. — Тетя топчется на кухне, а дядя сидит за столом, обхватив голову руками, и перед ним стоит бутылка бренди. Только я сама переменилась.

— У вас больше не было посетителей?

— Насколько я знаю, нет. Через двор никто не проходил.

— У вас губы поджаты и круги под глазами. Вы устали. Я однажды видел женщину, которая выглядела так же, но на то была причина. Ее муж вернулся к ней в Плимут после четырех лет, проведенных в море. Вы не можете сослаться на это. Вы случайно обо мне не думали?

— Да, я подумала о вас однажды, — ответила Мэри. — Я думала, кого повесят раньше — вас или вашего брата. Насколько я понимаю, разница невелика.

— Если Джосса повесят, он будет сам виноват, — сказал Джем. — Уж если кто и сует сам голову в петлю, так это он. Мой братец изо всех сил спешит навстречу беде. Если она его настигнет — и поделом, и тогда никакая бутылка бренди его не спасет. Он закачается трезвый.

Они ехали молча; Джем играл с кнутом, а Мэри чувствовала рядом его руки. Краешком глаза она взглянула на них и увидела, что они длинные и тонкие; в них были та же сила и та же грация, что и в руках его брата. Эти руки привлекали ее; те, другие, отталкивали. Впервые Мэри поняла, что отвратительное и привлекательное существуют бок о бок; что грань между ними очень тонкая. Мысль была неприятная, и девушка постаралась избавиться от нее. А что, если бы рядом с нею сидел Джосс, каким он был десять, двадцать лет назад? Мэри запрятала это сравнение в дальний угол своего мозга, испугавшись картины, которую оно нарисовало. Теперь она знала, почему ненавидит своего дядю.

Голос Джема ворвался в ее мысли.

— На что это вы смотрите? — спросил он. Мэри подняла взгляд.

— Я случайно заметила ваши руки, — коротко сказала она. — Они похожи на руки вашего брата. Долго мы еще будем ехать по пустоши? Вон там, вдалеке, разве не вьется большая дорога?

— Мы выедем на нее ниже и сократим путь на две-три мили. Так, значит, вы замечаете, какие у мужчины руки? Выходит, вы все-таки женщина, а не неоперившийся мальчишка с фермы. Может, все же расскажете мне, почему вы четыре дня молча просидели в своей комнате, или хотите, чтобы я сам догадался? Женщины любят быть таинственными.

— Никакой тайны тут нет. Во время нашей прошлой встречи вы спросили, знаю ли я, почему моя тетя похожа на ожившее привидение. Это ведь ваши слова, правда? Тогда я не знала, ну а теперь знаю, вот и все.

Джем посмотрел на девушку с любопытством, а потом снова стал насвистывать.

— Пьянство — забавная штука, — сказал он через пару минут. — Я однажды напился в Амстердаме, когда ходил в море. Помню, я услышал, как часы на колокольне пробили половину десятого вечера, и я сидел на полу, обнимая хорошенькую рыжую девушку. А дальше сразу было семь часов утра, и я очнулся, лежа в канаве, на спине, без сапог и без брюк. Хотел бы я знать, что я делал все эти десять часов. Я думал, думал, но, ей-богу, так и не вспомнил.

— Вам очень повезло, — сказала Мэри. — Ваш брат не так удачлив. Когда он напивается, он, наоборот, обретает память, вместо того чтобы ее потерять.

Пони замедлил шаг, и она стегнула его вожжами.

— Когда дядя один, он может говорить сам с собой, — продолжала Мэри, — это вряд ли подействует на стены трактира «Ямайка». Но на сей раз он был не один. Я оказалась там, когда он очнулся от своего оцепенения. И ему снились сны.

— И когда вы услышали один из его снов, то заперлись у себя в спальне на четыре дня, так что ли? — спросил Джем.

— Так оно и было, — ответила Мэри.

Он вдруг перегнулся через нее и отобрал вожжи.

— Вы не смотрите, куда едете. Я говорил вам, что этот пони никогда не спотыкается, но это не значит, что его нужно направлять на кусок гранита размером с пушечное ядро. Дайте-ка лучше мне.

Мэри откинулась назад и предоставила Джему править. И правда, она была невнимательна и заслужила упрек. Пони ускорил шаг и пошел рысью.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Джем.

Мэри пожала плечами.

— Я еще не решила, — сказала она. — Приходится считаться с тетей Пейшенс. Не думаете ли вы, что я собираюсь поделиться с вами своими планами?

— Почему бы и нет? Я Джоссу не защитник.

— Вы его брат, а для меня этого достаточно. В этой истории много пробелов, и вы прекрасно вписываетесь в некоторые из них.

— Думаете, я стану даром тратить время, работая на брата?

— Насколько я поняла, там не тратят времени даром. В его деле выгоды более чем достаточно, да и платить за товар не приходится. Мертвецы молчат, Джем Мерлин.

— Да, но мертвые корабли не молчат, когда садятся на мель при попутном ветре. Судно полагается на маяки, Мэри, когда оно ищет гавань. Вы когда-нибудь видели, как мотылек летит на свечу и опаляет крылья? С кораблем будет то же самое, если маяк фальшивый. Это может случиться один раз, два, может быть, три; но на четвертый раз мертвый корабль смердит до небес, и вся страна берется за оружие и хочет знать, почему это случилось. Сейчас мой брат потерял руль и сам несется на берег.

— Вы составите ему компанию?

— Я? Что у меня с ним общего? Пусть себе сует голову в петлю. Может, я время от времени и угощался табачком и перевозил грузы, но вот что я вам скажу, Мэри Йеллан, хотите верьте, хотите нет, как уж вам заблагорассудится: я никогда никого не убивал — пока.

Джем яростно щелкнул кнутом над головой пони, и животное понеслось вскачь.

— Там, впереди, брод — там, где изгородь сворачивает к востоку. Мы переедем через реку и спустя полмили выберемся на Лонстонскую дорогу. Тогда нам останется до города миль семь или чуть больше. Вы не устали? — Она покачала головой. — В корзинке под сиденьем — хлеб, сыр, парочка яблок и несколько груш. Вы скоро проголодаетесь. Так значит, вы думаете, что я устраиваю кораблекрушения, а сам стою на берегу и смотрю, как тонут люди? А потом, когда утопленников раздует от воды, обшариваю их карманы? Прелестная картина.

Джем смотрел на Мэри сверху вниз, полупрезрительно, полунасмешливо, и смеялся над ней, как над бестолковым ребенком. Она ненавидела его за это. Потом девушка внезапно догадалась, какой вопрос сейчас последует, и ее рукам стало жарко.

— Если вы думаете, что я такой, то почему вы сегодня поехали со мной в Лонстон? — спросил Джем.

Он хотел поиздеваться над ней; уклончивый или сбивчивый ответ был бы для него триумфом, и она заставила себя ответить весело.

— Ради ваших прекрасных глаз, Джем Мерлин, — сказала Мэри. — Я еду с вами только из-за этого. — И она смело встретила его взгляд.

Джем засмеялся, покачал головой и снова принялся насвистывать; и сразу же между ними возникли непринужденность и некая мальчишеская фамильярность. Самая смелость ее слов обезоружила его; он даже не подозревал, какая за ними таится слабость; в эту минуту они были просто товарищами, а не мужчиной и женщиной.

Они выехали на большую дорогу, и повозка бодро катилась за идущим рысью пони, а позади цокали копытами две краденые лошади. Тучи ползли по небу, низкие и грозные, но пока что изморось из них не сыпалась, и холмы, вздымавшиеся в отдалении над пустошью, не были подернуты туманом. Мэри подумала о Фрэнсисе Дейви, викарии из Олтернана. Интересно, что он сказал бы, услышав ее рассказ. Вряд ли снова посоветовал бы Мэри выжидать. Да уж, вряд ли викарий обрадуется, если она вдруг ворвется и испортит ему Рождество. Мэри представила себе тихий дом священника, мирный и спокойный посреди небольшой деревни, и высокую колокольню, которая, как страж, возвышается над крышами и трубами.