— Вы поскользнетесь на шифере, — ответил викарий. — Я не позволю вам это сделать. Что за ерунда. Неужели нет другого способа войти? А если сзади?

— Дверь бара окажется заперта, и кухни тоже, — сказала Мэри. — Если хотите, можно потихоньку подойти и убедиться.

Она провела его за дом и внезапно обернулась, прижав палец к губам.

— В кухне свет, — прошептала она. — Значит, там мой дядя. Тетя всегда ложится рано. На окошке нет занавесок; если мы пройдем мимо, он нас увидит. — Девушка прижалась к стене дома. Ее спутник жестом приказал ей оставаться на месте.

— Очень хорошо, — сказал он. — Я постараюсь, чтобы ваш дядя меня не заметил. Я хочу заглянуть в окно.

Мэри смотрела, как он сбоку подобрался к окну и стоял там несколько минут, глядя в кухню. Затем он сделал ей знак следовать за ним, с той же напряженной улыбкой на лице, которую она заметила раньше. Его лицо выглядело очень бледным под черной широкополой шляпой.

— Сегодня никакого спора с хозяином трактира «Ямайка» не будет, — объявил он.

Мэри последовала за его взглядом и придвинулась к окну. Кухня была освещена единственной свечой, криво воткнутой в бутылку. Она уже наполовину сгорела и сильно оплыла с одной стороны. Огонек колебался и потрескивал на сквозняке: дверь, ведущая в сад, была распахнута настежь. Джосс Мерлин развалился у стола в пьяном оцепенении, огромные ноги вытянуты в разные стороны, шляпа на затылке. Он глядел перед собой на оплывающую свечу остекленевшими и остановившимися, как у мертвеца, глазами. Другая бутылка с разбитым горлышком валялась на столе, рядом — пустой стакан. Торф в очаге дотлел до конца.

Фрэнсис Дейви указал на открытую дверь.

— Вы можете войти и отправиться наверх спать, — сказал он. — Дядя вас даже не заметит. Заприте за собой дверь и задуйте свечу. Вам только пожара не хватает. Спокойной ночи, Мэри Йеллан. Если только попадете в беду и я вам понадоблюсь, я буду ждать вас в Олтернане.

Он завернул за угол дома и исчез.

Мэри на цыпочках вошла в кухню, закрыла и заперла дверь. Она могла бы захлопнуть ее, если бы захотела, — это не разбудило бы дядю.

Джосс Мерлин отправился в свое царство небесное, и этот жалкий мир перестал для него существовать. Девушка задула свет рядом с ним и оставила дядю одного в темноте.

Глава восьмая

Джосс Мерлин пил пять дней подряд. Большую часть времени он был невменяем и пластом лежал в кухне на импровизированной постели, которую соорудили Мэри с теткой. Он спал с широко раскрытым ртом, и его шумное дыхание было слышно в спальнях наверху. Около пяти вечера дядя просыпался примерно на полчаса, требуя бренди и всхлипывая, как дитя. Жена тут же подходила и утешала мужа. Она давала ему немного бренди, сильно разбавленного водой, говорила с ним ласково, как с больным ребенком, поднося к его губам стакан, а трактирщик озирался вокруг горящими, налитыми кровью глазами, что-то бормоча про себя и вздрагивая, как собака.

Тетя Пейшенс стала совсем другим человеком, выказывая холодное спокойствие и присутствие духа, которых Мэри никак от нее не ожидала. Она полностью предалась заботам о муже. Она все должна была делать для него, и Мэри с чувством глубокого отвращения наблюдала, как тетя меняет пьянице одеяла и белье, потому что сама она не могла бы даже приблизиться к нему. Тетя Пейшенс приняла все это как должное, и проклятия и вопли, которыми трактирщик встречал ее, вовсе ее не пугали. Только в этих случаях она обладала властью над мужем, и он безропотно позволял ей обтирать ему лицо полотенцем, смоченным горячей водой. Затем жена подпихивала под него свежее одеяло, расчесывала его спутанные волосы, и через несколько минут он снова засыпал, с багровым лицом, широко открытым ртом и вывалившимся языком, храпя, как бык. В кухне жить было невозможно, и Мэри с тетей превратили маленькую пустующую гостиную в жилую комнату. Впервые тетя Пейшенс стала племяннице хоть немного близким человеком. Она радостно щебетала о прежних днях в Хелфорде, где она и мать Мэри вместе провели детство; она двигалась по дому быстро и легко, и иногда Мэри даже слышала, как тетушка тихонько напевает отрывки из старых церковных песнопений, снуя в кухню и обратно. Похоже было, что запои у Джосса Мерлина случаются примерно каждые два месяца. Раньше перерывы были длиннее, но теперь запои участились, и тетя Пейшенс никогда не знала, когда это произойдет. Нынешний был вызван визитом в трактир сквайра Бассата — тетушка сказала, что хозяин очень рассердился и расстроился, и когда в шесть часов вечера он вернулся с пустоши, то прямиком направился в бар. Она уже знала, что будет дальше.

Тетя Пейшенс без всяких вопросов приняла объяснение племянницы о том, что та заблудилась на пустоши. Она только сказала, что нужно остерегаться трясин, и разговор на этом был закончен. Мэри вздохнула с облегчением. Она не хотела вдаваться в подробности своего приключения и решила ничего не говорить о встрече с викарием из Олтернана. А пока Джосс Мерлин в оцепенении лежал в кухне, и две женщины провели пять сравнительно спокойных дней.

Погода была холодная и пасмурная, и Мэри не хотелось выходить из дома, но на пятое утро подул ветер и выглянуло солнце, и несмотря на приключение, которое она испытала всего несколько дней назад, Мэри решила еще раз бросить вызов пустошам. Трактирщик проснулся в девять часов и принялся орать во всю глотку, и от этого шума, и от запаха из кухни, которым теперь пропитался весь дом, и от вида тети Пейшенс, которая бросилась вниз с чистыми одеялами в руках, Мэри охватил приступ отвращения и ненависти ко всему этому.

Очень стыдясь самой себя, она выскользнула из дома, завернув в платок корку хлеба, и перешла через дорогу. На этот раз девушка направилась на Восточную пустошь, в сторону Килмара, и поскольку впереди был целый день, она не боялась заблудиться. Мэри продолжала думать о Фрэнсисе Дейви, этом странном викарии из Олтернана, и поняла, как мало он рассказал ей о себе, хотя от нее самой за один лишь вечер узнал историю всей ее жизни. Девушка подумала, как странно он, должно быть, выглядел, рисуя свою картину у вод Дазмэри, стоя, возможно, без шляпы, с ореолом белых волос, поднявшимся вокруг головы, а залетевшие с моря чайки, должно быть, скользили над поверхностью озера. Он, наверное, был похож на пророка Илию в пустыне.

Хотела бы она знать, что привело его к священничеству и любят ли викария в Олтернане. Скоро уже Рождество, и дома, в Хелфорде, люди, должно быть, украшают жилища остролистом, хвоей и омелой. Повсюду в огромных количествах пекут пироги и кексы и откармливают индеек и гусей. Маленький пастор с праздничным видом лучезарно взирает на свой мирок, и в сочельник после чая отправится в Трелуоррен пить джин, настоянный на ягодах терновника. Интересно, украшает ли Фрэнсис Дейви свою церковь остролистом и призывает ли он благословение на свою паству.

Одно несомненно: в трактире «Ямайка» веселья будет мало.

Мэри шла больше часа, пока путь ей не преградил ручей, который разделялся на два, причем оба текли в разные стороны. Девушка остановилась, не зная, куда ей двинуться дальше. Ручей находился в долине между холмов и был окружен болотами. Нельзя сказать, чтобы местность была ей совсем незнакома, и, посмотрев вперед, за гладкую зеленую поверхность стоявшего перед ней скалистого холма, девушка увидела огромную расколотую руку Килмара, указывающего пальцами в небо. Она снова смотрела на Труартское болото, где бродила в ту первую субботу, но на этот раз ее лицо было обращено на юго-восток, и при ярком солнечном свете холмы выглядели совсем по-другому. Ручей весело журчал по камням, и через мелководье были проложены мостки. Болото раскинулось слева от нее. Легкий ветерок заставлял волноваться траву, она дружно подрагивала, вздыхала и шуршала; а посреди бледной манящей зелени росли пучки жесткой травы с бурыми верхушками и желтыми торчащими метелками.

Это были предательские островки трясины, с виду прочные, но на самом деле тонкие, как паутинка, и человеческая нога потонула бы в них немедленно, а маленькие окошки серо-голубой воды, дрожавшие тут и там, вспенились бы и почернели.

Мэри повернулась спиной к болоту и перешла по мосткам через ручей. Она придерживалась возвышенности и шла над ручьем, следуя его течению, вдоль извилистой долины между холмами. Сегодня облаков было мало, они почти не отбрасывали теней, и пустоши, расстилавшиеся позади нее, под солнцем желтели, как песок. Одинокий кроншнеп задумчиво стоял у ручья, разглядывая свое отражение в воде; затем его длинный клюв с невероятной скоростью метнулся в камыши, вонзившись в мягкую грязь, и, повернув голову, он подобрал под себя ноги и поднялся в воздух, издавая жалобный крик и направляясь на юг.

Что-то вспугнуло птицу, и через несколько минут Мэри увидела, что именно. Небольшая группа пони проскакала вниз по холму и с плеском бросилась в ручей — пить. Они шумно топтались среди камней, наталкиваясь друг на друга и помахивая хвостами на ветру. Должно быть, лошади появились через ворота справа, чуть впереди, которые стояли широко распахнутые, подпертые обломком камня, а за ними виднелась покрытая толстым слоем грязи дорога на ферму.

Мэри прислонилась к воротам и стала смотреть на пони; уголком глаза она увидела мужчину, спускающегося по дороге с ведрами в руках. Девушка хотела было двинуться с места и продолжить свой путь вокруг холма, но он помахал в воздухе ведром и окликнул ее.

Это был Джем Мерлин. Деваться было некуда, и Мэри стояла на месте, пока он к ней не подошел. На нем были запачканная рубашка, никогда не видавшая стирки, и пара грязных коричневых брюк, покрытых конским волосом и заляпанных навозом из сарая. Джем был без шапки и куртки, а нижняя челюсть поросла жесткой густой щетиной. Он засмеялся, глядя на Мэри сверху вниз, сверкая зубами, как две капли воды похожий на брата, каким тот, наверное, был двадцать лет назад.