Ему стало понятно, откуда возникла та пауза.

Минуту-другую он разглядывал карточку и, наконец, решился.

– Приведи этого джентльмена сюда.

– Очень хорошо, сэр.

Вскоре в его номер уже входил барон Лолопретжил – крупный мужчина с окладистой черной бородой и высоким лбом с большими залысинами. Резко щелкнув каблуками, он наклонил голову и произнес:

– Мистер Макграт.

Энтони имитировал его приветствие, как мог.

– Барон, – произнес он. И, подвигая гостю кресло, добавил: – Прошу вас, садитесь. Мы, кажется, не имели удовольствия встречаться раньше?

– Это так, – подтвердил гость, усаживаясь, и вежливо добавил: – К несчастью для меня.

– И для меня также, – отвечал Энтони в том же духе.

– Давайте теперь переходить к делу, – сказал барон. – Я представляю в Лондоне партию лоялистов Герцословакии.

– И, вне всякого сомнения, представляете ее в высшей степени достойно, – прошелестел Энтони вполголоса.

Барон снова поклонился, услышав комплимент.

– Вы очень добры, – произнес он сдержанно. – Мистер Макграт, я не буду от вас ничего скрывать. Время пришло восстановить монархию, ненадолго отмененную после мученической кончины Его Всемилостивейшего Величества короля Николая Четвертого, да будет благословенна его память.

– Аминь, – шепнул Энтони. – Я вас слушаю, слушаю.

– На трон взойдет Его Высочество принц Михаил, который поддержкой британского правительства пользуется.

– Великолепно, – сказал Энтони. – Вы очень добры, что сообщаете мне такие подробности.

– Все уже устроено – и тут вы появляетесь неприятности делать.

Барон пронзил его суровым взглядом.

– Мой дорогой барон, – запротестовал Энтони.

– Да, да, я знаю, что я говорю. У вас с собой мемуары покойного графа Стилптича.

И он пронзил Энтони обвиняющим взглядом.

– Даже если так? Какое отношение мемуары графа Стилптича имеют к принцу Михаилу?

– Они вызовут скандал.

– С мемуарами всегда так, – успокоил его Энтони.

– Много секретов знал этот старик. Раскрой он хотя бы четверть из них, Европа погрузится в ужасы войны.

– Ну уж, ну уж, – сказал Энтони. – Это вряд ли.

– О династии Оболовичей неблагоприятное мнение составится. Так демократичен английский дух.

– Вполне могу поверить, – сказал Энтони, – что Оболовичи допускали иногда проявления излишнего деспотизма. Это у них в крови. Но народ Англии и не ждет от сынов Балкан ничего иного. Уж не знаю, почему, но так повелось.

– Вы не понимаете, – сказал барон. – Вы совсем ничего не понимаете. А мои есть уста запечатанные. – Он вздохнул.

– Чего вы так боитесь? – спросил Энтони.

– Пока я не прочту эти мемуары, я не могу вам сказать, – объяснил барон просто. – Но в них наверняка что-нибудь есть. Великие дипломаты обычно так болтливы. Так что тележке с яблоками перевернутой быть, как у вас говорят.

– Послушайте, – сказал Энтони сердечно. – По-моему, вы слишком пессимистично смотрите на вещи. Я знаю, что такое наши издатели, – они сидят на рукописях, как куры на яйцах. Пройдет не меньше года, прежде чем эти мемуары выйдут из печати.

– Либо большой лжец, либо большой простак вы. Все уже готово, чтобы в одной из воскресных газет мемуары вышли немедленно.

– О! – Энтони видимо удивился. – Но ведь всегда можно все отрицать, – добавил он с надеждой.

Барон печально покачал головой.

– Нет, нет, вы говорите в шляпу. К делу давайте. Одну тысячу фунтов вам обещали, так? Видите, у меня надежная информация есть.

– Поздравляю отдел разведки партии лоялистов.

– Тогда я вам предлагаю пятнадцать сотен.

Энтони взглянул на него с изумлением, но тут же сокрушенно покачал головой.

– К сожалению, это невозможно, – горестно сказал он.

– Хорошо. Вам я предлагаю две тысячи.

– Вы искуситель, барон, истинный искуситель. И все равно, этого не может быть.

– Тогда назовите цену.

– Боюсь, что вы не совсем понимаете положение вещей. Охотно верю, что ваше дело правое и что мемуары могут ему повредить. Тем не менее я взялся за эту работу и доведу ее до конца. Понимаете? Я не могу позволить себе продаться противной стороне. Так не делают.

Барон выслушал его очень внимательно. Под конец небольшой речи Энтони он несколько раз кивнул.

– Понимаю. Ваша честь англичанина?

– Ну, сами мы так не говорим, – ответил Энтони. – Но, учитывая разницу в лексиконе, полагаю, что речь у нас с вами идет об одном и том же.

Барон встал.

– К чести англичанина я должен уважение иметь, – объявил он. – Придется испробовать иной путь. Желаю вам доброго утра.

Он сдвинул пятки, щелкнул каблуками, наклонил голову, развернулся и чеканным шагом вышел из номера, держа спину прямо, как на военном параде.

– Интересно, что он хотел этим сказать? – подумал Энтони вслух. – Это угроза или как? Не то чтобы я боялся старины Лоллипопа… А кстати, подходящее для него имя. Так и буду его называть – барон Лоллипоп[5].

Он пару раз прошелся по комнате туда и обратно, видимо, не зная, что предпринять. До дня сдачи рукописи оставалось больше недели. Сегодня было пятое октября. А Энтони не собирался выпускать ее из рук до самого последнего момента. По правде говоря, теперь ему самому страшно хотелось почитать эти мемуары. Он думал заняться этим еще на борту парохода по дороге в Англию, но там его вдруг свалил приступ лихорадки – не сильный, но достаточный для того, чтобы отбить у него всякое желание разбираться в корявом и неразборчивом стариковском почерке – рукопись была именно рукописью, а не печатным документом. Вот почему теперь Кейд был особенно решительно настроен разобраться в том, какую опасность она представляет.

Но было и еще одно дело.

Повинуясь безотчетному желанию, Энтони взял телефонный справочник и открыл его на странице с фамилией Ривел. Таких оказалось шесть: Эдвард Генри Ривел, хирург с Харли-стрит; «Джеймс Ривел и компания», шорники; Леннокс Ривел из Эбботбери Меншнз, в Хемпстеде; мисс Мэри Ривел, проживающая где-то в Илхэге; достопочтенная миссис Тимоти Ривел, проживающая в доме номер 487 по Понт-стрит; и миссис Уиллис Ривел из дома номер 42 по Кадоген-сквер. Итого, за исключением шорников и мисс Мэри Ривел, четыре подходящие персоны, и это при том, что искомая дама, возможно, вовсе и не живет в Лондоне! Кейд захлопнул книгу и покачал головой.

– Придется положиться на случай, – сказал он. – Что-нибудь всегда подворачивается.

Удача, возможно, именно потому и не изменяет энтони кейдам этого мира, что они так слепо верят в нее. Не прошло и получаса, как наш Энтони Кейд уже напал на след той, которую искал, перелистывая страницы иллюстрированной газеты. Среди большого количества фотографий нашлась одна с изображением живой картины, поставленной в доме герцогини Пертской. Под центральной фигурой дамы в восточном одеянии стояла надпись: «Почтенная миссис Тимоти Ривел в роли Клеопатры. Миссис Ривел, урожденная почтенная Вирджиния Котрон, дочь лорда Эджбастона».

Некоторое время Энтони рассматривал фотографию, постепенно округляя губы, точно хотел свистнуть. Потом вырвал из газеты страницу, свернул и положил в карман. Затем снова поднялся к себе в комнату, открыл чемодан и взял из него пачку писем. Вынув из кармана газетную страницу, подсунул ее под бечевку, которой были перевязаны письма.

Вдруг у него за спиной раздался шум, который заставил его резко обернуться. В дверях стоял человек, до смешного похожий на персонаж комической оперы – раньше Энтони и в голову бы не пришло, что такие и вправду встречаются в жизни. Вид у него был пугающий – квадратная голова из тех, которыми впору прошибать двери, злобная усмешка.

– Какого дьявола вы тут делаете? – спросил Энтони. – И кто вас впустил?

– Я хожу, где мне вздумается, – ответил незнакомец; по-английски он говорил с гортанным иностранным акцентом, хотя и вполне точно.

«Тоже даго», – подумал Энтони.

– Ну так убирайтесь отсюда, слышите? – крикнул он.

Глаза незнакомца не отрывались от писем, которые Энтони держал в руках.

– Я уйду, но не раньше, чем получу то, зачем пришел.

– И что же это, позвольте поинтересоваться?

Человек сделал к нему шаг.

– Мемуары графа Стилптича, – прошипел он.

– Вас просто невозможно принимать всерьез, – сказал Энтони. – Вы прямо как с театральных подмостков сошли – оперный злодей, да и только. Очень симпатичный. Кто вас послал? Барон Лоллипоп?

– Барон…? – Последовательность хриплых согласных оцарапала его собеседнику горло.

– Ах, вот, значит, как это произносится? Как будто, полоща горло, пытаешься одновременно подражать лаю собаки. Не думаю, чтобы мне это удалось – мое горло не приспособлено для таких звуков. Придется мне называть его по-своему – Лоллипоп. Так, значит, это он вас послал?

Но получил исполненный благородной ярости отрицательный ответ. Его посетитель зашел в своем негодовании настолько далеко, что даже плюнул на пол, вполне реалистически. Затем он выхватил из кармана какую-то бумагу, которую швырнул на стол, и провозгласил:

– Смотри! Смотри и дрожи, проклятый англичанин.

Энтони взглянул на листок с любопытством, однако вторую часть обращенного к нему воззвания исполнить не спешил. На листе была довольно грубо намалевана человеческая рука красного цвета.

– Похоже на руку, – заметил он. – Но если вы скажете, что это закат на Северном полюсе, нарисованный художником-кубистом, то я спорить не буду.