Агата Кристи - Тайна замка Чимниз

И он скрылся в доме. Пару минут спустя он вернулся с бумажным пакетом, который сунул Джиму в руки.

– Пойди в гараж и возьми любую машину, какая тебе понравится. Потом гони в Лондон и доставь этот пакет в дом номер семнадцать по Эдвертон-сквер. Это дом мистера Бальдерсона. Он даст тебе тысячу фунтов.

– Что? Это что, те самые мемуары? Их же вроде сожгли.

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Энтони. – По-твоему, я купился на такую чушь? Я тогда же позвонил издателям, узнал, что другой звонок был подложный, и договорился с ними соответствующим образом. Затем соорудил фальшивый пакет, как мне и сказали. Настоящий я положил в сейф к менеджеру, а фальшивый отдал. Так что мемуары всегда были у меня.

– Ну ты и мастак, сынок, – сказал Джимми.

– О, Энтони, – воскликнула Вирджиния. – Ты и сейчас не дашь им опубликовать их?

– Придется дать. Не могу же я подвести такого друга, как Джимми… Но не бойся. У меня было довольно времени, чтобы почитать их, и я сразу понял, почему важные люди никогда не пишут свои воспоминания сами, а нанимают для этого специальных писак. Стилптич как писатель никуда не годится, читать его – неимоверная скука. Он только и делает, что рассуждает о государственности и государстве, не позволяя себе ни одного нескромного намека или пикантного анекдота. Привычка держать все в тайне не изменила ему до конца. Во всей рукописи от начала до самого конца нет ни единого слова, способного бросить тень даже на самого чувствительного политика. Я созвонился сегодня с Бальдерсоном и пообещал, что доставлю ему рукопись до полуночи. Но раз Джимми здесь, то пусть он сам и делает свою грязную работу.

– Я поехал, – сказал Макграт. – Мысль о тысяче фунтов мне нравится – в особенности теперь, когда я уже простился с ними.

– Погоди-ка, – сказал Кейд. – Вирджиния, я должен тебе кое в чем признаться. Это все знают, но тебе я пока не говорил.

– Мне все равно, скольких женщин ты любил за свою жизнь, пока ты мне о них не расскажешь.

– Женщин! – сказал Энтони тоном оскорбленной добродетели. – Женщин, скажешь тоже… Спроси вот у Джимми, с какими женщинами он видел меня при нашей последней встрече.

– Старые курицы, – сказал Джимми серьезно. – Настоящие старые курицы. Ни на день не моложе сорока пяти, и это еще самая юная из них…

– Спасибо, Джимми, – сказал Энтони, – ты настоящий друг. Нет, тут дело гораздо хуже. Я обманул тебя, не назвав тебе мое настоящее имя.

– Что, оно такое ужасное? – спросила Вирджиния с интересом. – Может быть, что-нибудь глупое, вроде Побблз? Представляю, каково это – называться госпожой Побблз.

– Ты всегда думаешь обо мне самое плохое.

– Признаюсь, один раз я поверила, что ты – Король Виктор, но ненадолго, всего минуты на две.

– Кстати, Джимми, у меня есть для тебя работа – будешь разведывать золото в горных массивах Герцословакии.

– А там есть золото? – оживился Джимми.

– Наверняка, – сказал Энтони. – Это отличная страна.

– Так ты послушаешься моего совета и поедешь туда?

– Твой совет куда мудрее, чем ты думаешь… Вот мое признание. Меня не похитили из колыбели и не подменили во младенчестве, но, тем не менее, я принц – настоящий принц Николай Оболович Герцословацкий.

– О, Энтони, – вскрикнула Вирджиния. – Какая прелесть! А я вышла за тебя замуж! Что же мы теперь будем делать?

– Поедем в Герцословакию и будем притворяться королем и королевой. Джимми Макграт как-то сказал, что средняя продолжительность жизни царствующих особ в этой стране не дотягивает до четырех лет. Надеюсь, ты не против?

– Против? Да я в восторге! – воскликнула Вирджиния.

– Ну разве она не прелесть? – шепнул Джимми и растаял в ночи. Пару минут спустя они услышали рев мотора.

– Самое лучшее – это когда каждый делает свое дело, – с удовлетворением сказал Энтони. – А то я прямо не знал, как от него избавиться. С тех пор как мы поженились, я и минуты с тобой наедине не провел.

– Нам будет так весело, – щебетала Вирджиния. – Мы будем учить разбойников не разбойничать, убийц – не убивать, и вообще заботиться о подъеме общего морального уровня страны.

– Как приятно это слышать, – сказал Энтони. – Теперь я чувствую, что не напрасно пожертвовал своей свободой.

– Чушь, – сказала Вирджиния. – Тебе понравится быть королем. Это у тебя в крови. Тебя учили королевскому ремеслу, и у тебя к нему естественная склонность, как у водопроводчиков – к водопроводам.

– Вот уж не думаю, – сказал Энтони. – Но, черт меня побери, зачем мы тратим время на каких-то водопроводчиков? Знаешь ли ты, что в эту самую минуту я должен быть погружен в деловую беседу с Айзекштейном и стариной Лоллипопом? Они хотят поговорить со мной о нефти. Нефть, подумать только!.. Ничего, пусть подождут моего королевского настроения. Вирджиния, помнишь, я как-то тебе сказал, что все сделаю, чтобы ты меня полюбила?

– Помню, – сказала Вирджиния тихо. – Но тогда суперинтендант Баттл смотрел на нас из окна.

– Зато теперь никто не смотрит, – сказал Энтони.

Внезапно он притянул ее к себе и стал целовать ее губы, глаза, золотые с прозеленью, волосы…

– Я так люблю тебя, Вирджиния, – шептал он. – Я очень тебя люблю. А ты? Ты любишь меня?

Он смотрел на нее сверху вниз, с уверенностью ожидая ответа.

Ее голова легла на его плечо, и она тихим, нежным голосом проворковала:

– Ни капли!

– Ах ты, чертенок! – воскликнул Энтони и поцеловал ее снова. – Теперь-то я точно знаю, что буду любить тебя всю жизнь…

Место действия – Чимниз, четверг, одиннадцать часов утра. Полицейский констебль Джонсон, сбросив мундир, окапывает розовый куст.

Атмосфера как на похоронах, мрачновато-торжественная. Друзья и родственники окружили могилу, которую копает Джонсон.

Джордж Ломакс стоит с видом главного исполнителя последней воли умершего. Суперинтендант Баттл, чье лицо бесстрастно, как обычно, кажется, доволен, что подготовления к церемонии прошли как по маслу. Он, как представитель похоронного бюро, показал себя с лучшей стороны. Лорд Кейтерхэм стоит с серьезным и потрясенным видом, какой умеют принимать одни лишь англичане в разгар религиозных церемоний. Только мистер Фиш не вписывается в общую картину. Он недостаточно серьезен.

Джонсон продолжает трудиться. Вдруг он выпрямляется. Все вокруг него взволнованно подаются вперед.

– Хватит, сынок, – говорит мистер Фиш. – Дальше мы сами.

И тут же становится ясна его роль в этом действе: он – семейный врач.

Джонсон удаляется. Мистер Фиш с должной серьезностью склоняется над местом раскопок, прямо как хирург над операционным полем.

Он вынимает из ямы маленький холщовый мешочек. Торжественно передает его суперинтенданту Баттлу. Тот, в свою очередь, вручает его Джорджу Ломаксу. Этикет соблюден.

Джордж Ломакс разворачивает пакет, разрезает промасленный шелк, погружается в следующую упаковку. На его ладони появляется нечто… миг, и он прячет это в вату.

Откашливается.

– В эту торжественную минуту… – начинает он уверенным тоном испытанного оратора.

Лорд Кейтерхэм поспешно удаляется. На террасе он встречает свою дочь.

– Бандл, твоя машина в порядке?

– Да. А что?

– Тогда подбрось меня в город. Я уезжаю за границу – немедленно.

– Но, папа…

– Не спорь со мной, Бандл. Сегодня утром Джордж Ломакс уже намекал мне, что ему необходимо побеседовать со мной наедине по делу чрезвычайно деликатного свойства. В Лондон, видишь ли, вот-вот нагрянет с визитом король Тимбукту. Ну и пусть, а с меня хватит, ясно? Ни за что больше не соглашусь на эту канитель, пусть хоть полсотни Джорджей Ломаксов меня уламывают, ясно тебе? Если замок Чимниз так дорог английской нации, то пусть она возьмет да и купит его у меня. А иначе я продам его какому-нибудь синдикату, и пусть делают из него отель.

– А где сейчас Коддерс? – спросила Бандл, возвращая отца в настоящее.

– В данный момент, – отвечал лорд Кейтерхэм, взглянув на часы, – он произносит речь во славу империи, и она затянется как минимум на пятнадцать минут.

Еще одна картина.

Мистер Билл Эверсли, который не был приглашен на торжественную церемонию, говорит по телефону:

– Да нет, правда… ну, не дуйся… Нет, но ты же будешь ужинать сегодня вечером, или нет?… Я – еще нет. Пашу, как вол. Ты просто не представляешь, что такое Коддерс… Слушай, Долли, тебе ли не знать, что я о тебе думаю на самом деле… Ты же знаешь, кроме тебя, мне на всех плевать… Хорошо, приду сначала на шоу. Как там поет этот старикан? «Ах, стараются девчушки, глазки строят, ха-ха-ха»… – Засим следуют невоспроизводимые звуки: мистер Эверсли пытается напеть мотив.

Но вот, наконец, пространная речь Джорджа подходит к концу.

– …вечный мир и процветание Британской империи!

– Что ж, – вполголоса говорит мистер Хайрам Фиш, обращаясь сам к себе и ко всякому, кто окажется рядом, – занятная выдалась неделька!