Агата Кристи - Тайна замка Чимниз

– Нет, не понимаю. Каком исчезновении?

– Разве вы не слышали? Все ведь произошло именно в Чимниз. Генри очень расстраивался. Пропажа едва не стоила ему карьеры.

– Вы меня заинтриговали, – сказал лорд Кейтерхэм. – Кто же или что пропало в Чимниз?

Ломакс подался вперед и приблизил свой рот вплотную к уху Кейтерхэма. Последний тут же отпрянул.

– Бога ради, не шипите мне прямо в ухо.

– Вы слышали, что я сказал?

– Да, слышал, – ответил лорд Кейтерхэм с неохотой. – Теперь я вспоминаю, что действительно что-то тогда об этом слышал. Очень любопытное дельце. Интересно, кто его обстряпал? Его так и не нашли?

– Нет. Именно поэтому мы должны соблюдать величайшую осторожность. Ни одного намека на исчезновение не должно просочиться наружу. Но Стилптич тоже был тогда в Чимниз. И он что-то знал. Не все, но кое-что. У нас были тогда с ним разногласия по турецкому вопросу. Что, если он из чистой вредности взял да и записал всю эту историю, чтобы сделать ее достоянием гласности? Подумайте, какой может разразиться скандал, и к каким последствиям он может привести. Все будут спрашивать – почему мы раньше ничего не узнали?

– Разумеется, будут, – сказал лорд Кейтерхэм с нескрываемым наслаждением.

Ломакс, чей голос поднялся почти до визга, взял себя в руки.

– Я должен сохранять спокойствие, – пробормотал он. – Я должен сохранять спокойствие. Но вот о чем я спрашиваю вас, мой дорогой друг. Если он не хотел ничего дурного, то зачем было посылать мемуары в Лондон кружным путем?

– В самом деле, странно. А вы ничего не напутали?

– Я абсолютно уверен. У нас… э-э-э… был свой агент в Париже. Мемуары были тайно отправлены из города еще за несколько недель до его смерти.

– Да, похоже, что тут действительно не все чисто, – согласился лорд Кейтерхэм, так же радостно, как и раньше.

– Мы выяснили, что мемуары были отправлены человеку по имени Джимми, или Джеймс Макграт, канадцу, обитающему нынче в Африке.

– Похоже, в этом деле замешана вся империя, – весело заметил лорд Кейтерхэм.

– Джеймс Макграт прибывает на корабле «Гранарт Касл» завтра, в четверг.

– И что вы будете делать?

– Разумеется, прежде всего мы свяжемся с ним и предпримем попытку – по крайней мере, одну – уговорить его задержать публикацию, скажем, на месяц, и вообще позволить подвергнуть рукопись серьезному редактированию.

– А если он скажет «нет», да еще прибавит к этому что-нибудь яркое и живописное, вроде «катитесь вы к чертям со своими предложениями», тогда что? – поинтересовался лорд Кейтерхэм.

– Этого-то я и опасаюсь, – просто сказал Ломакс. – Вот почему мне пришло в голову, что неплохо было бы попытаться залучить его к вам в Чимниз. Ему, конечно, польстит приглашение в общество, где он будет представлен принцу Михаилу, и, может быть, там его легче будет уломать.

– Я этим заниматься не буду, – торопливо возразил лорд Кейтерхэм. – Я вообще не в ладах с канадцами, а с теми, которые жили в Африке, в особенности!

– Вполне вероятно, что он окажется отличным парнем – грубоватым, но добродушным.

– Нет, Ломакс. Тут я должен решительно топнуть ногой. Пусть кто-нибудь другой возьмет его на себя.

– Мне пришло в голову, – сказал Ломакс, – что тут нам поможет женщина. Там, где требуется прозрачно намекнуть, ничего при этом не сказав, без женщины никак не обойтись. Только женщина способна объяснить все с деликатностью и тактом – поставить его перед фактом так, чтобы он и не думал артачиться. Я, конечно, не одобряю женщин в политике – Сент-Стивен показал свою неостоятельность, полную несостоятельность. Но женщина в своей сфере способна творить чудеса. Взять хотя бы жену Генри – что только она для него не делала. Марсия была великолепной, уникальной, идеальной хозяйкой политического салона.

– Вы ведь не хотите пригласить к нам на уик-энд Марсию? – спросил лорд Кейтерхэм еле слышно, заметно побледнев при одном упоминании о своей достойной невестке.

– Нет, нет, вы меня неправильно поняли. Я говорил о женском влиянии в целом. Я хочу предложить женщину молодую, очаровательную, прекрасную и умную.

– Надеюсь, вы не имеете в виду Бандл? От нее в таких делах никакого толку. Она ведь социалистка, вы знаете, и, предложи вы ей что-нибудь подобное, она просто расхохочется вам в лицо.

– Нет, я думал не о леди Эйлин. Ваша дочь, Кейтерхэм, очаровательна, просто очаровательна, но она еще совершенное дитя. А нам нужна особа, умеющая себя подать, повидавшая мир, знающая толк в вещах… Одним словом, нам подойдет лишь одна особа. Моя кузина Вирджиния.

– Миссис Ривел? – Лорд Кейтерхэм просиял. Перспектива предстоящего уик-энда вдруг показалась ему не такой уж и мрачной. – Прекрасная идея, Ломакс. Самая очаровательная женщина Лондона.

– И о Герцословакии знает не понаслышке. Ее муж служил там в посольстве, вы же знаете. И, к тому же, как вы верно заметили, она – женщина неотразимого личного обаяния.

– Восхитительное создание, – прошептал лорд Кейтерхэм.

– Значит, решено.

Мистер Ломакс ослабил хватку, и лорд Кейтерхэм тут же воспользовался возможностью освободить свой лацкан.

– До свидания, Ломакс. Вы ведь уладите все формальности, правда?

И он нырнул в такси. Лорд Кейтерхэм не любил достопочтенного Джорджа Ломакса настолько, насколько один добродетельный христианский джентльмен может не любить другого. Особенно его раздражали в последнем одутловатое красное лицо, тяжелое дыхание и честные голубые глаза навыкате. Думая о предстоящем уик-энде, он даже вздохнул. Некстати, ах, как все это сейчас некстати… Тут лорд Кейтерхэм вспомнил о Вирджинии Ривел и слегка взбодрился.

– Восхитительное создание, – пробормотал он себе под нос. – Просто восхитительное.

Джордж Ломакс направился прямиком в Уайтхолл. Входя в дорогостоящие апартаменты, откуда им вершились дела государства, он услышал громкий шорох.

Мистер Билл Эверсли, сидя за столом, усердно сортировал письма, однако большое кресло у окна еще сохранило следы контакта с человеческим телом.

Очень симпатичный молодой человек, этот Билл Эверсли. Лет примерно двадцати пяти, крупный, неуклюжий в движениях, обладатель приятно некрасивого лица, полного набора великолепных зубов и пары честных карих глаз.

– Ричардсон уже представил отчет?

– Нет, сэр. Связаться с ним?

– Нет, неважно. Кто-нибудь звонил?

– На звонки отвечает мисс Оскар. Мистер Айзекштейн хочет знать, сможете ли вы пообедать с ним завтра в Савое?

– Пусть мисс Оскар посмотрит в моем ежедневнике. Если я не занят, пусть позвонит и примет приглашение.

– Да, сэр.

– Кстати, Эверсли, наберите-ка мне один номер. Посмотрите его в телефонной книге. Миссис Ривел, четыреста восемьдесят семь, Понт-стрит.

– Да, сэр.

Билл схватил книгу, невидящим глазом пробежал всю колонку на М, захлопнул справочник и подошел к аппарату. Положив на него руку, он вдруг замер, как будто что-то вспомнил.

– О… э-э, сэр, я только что вспомнил. У нее линия не работает. У миссис Ривел. Я только недавно пробовал ей звонить.

Джордж Ломакс нахмурился.

– Некстати, – сказал он, – ах, как некстати… – И в раздумье забарабанил пальцами по столу.

– Если это так важно, сэр, то, может быть, мне съездить к ней на такси? Утром она наверняка дома.

Джордж Ломакс помешкал, обдумывая предложение. Билл нетерпеливо ждал, готовый сорваться с места и лететь, как только будет получен положительный ответ.

– Пожалуй, так действительно лучше, – сказал наконец Ломакс. – Хорошо, берите такси, езжайте к миссис Ривел и спросите у нее, будет ли она дома сегодня в четыре часа; скажите, что мне нужно повидать ее по одному важному делу.

– Хорошо, сэр.

Билл схватил шляпу и удалился.

Десять минут спустя он уже выходил из такси возле дома номер 487 на Понт-стрит. Позвонил в дверь и тут же громко постучал молотком. Дверь открыл напыщенный дворецкий, которому Билл кивнул с легкомыслием старого знакомого.

– Доброе утро, Чилверс, миссис Ривел дома?

– Мне кажется, сэр, она как раз собирается выходить.

– Это ты, Билл? – раздался голос с верхней площадки лестницы. – То-то мне показалось, что я узнала этот мужественный стук… Поднимайся сюда, поболтаем.

Посмотрев вверх, Билл увидел смеющееся лицо, один взгляд на которое неизменно приводил его – и не только его – в состояние, граничащее с кретинизмом. Он взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, схватил протянутые к нему руки Вирджинии Ривел и крепко сжал в своих.

– Здравствуй, Вирджиния!

– Здравствуй, Билл!

Шарм – удивительная вещь; сотни молодых женщин, многие даже красивее Вирджинии Ривел, могли бы произнести эти же самые слова точно таким тоном и не произвести на Билла никакого впечатления. Но, сорвавшись с уст Вирджинии, эти два простых слова оказали на Эверли поистине опьяняющее воздействие.

Вирджинии Ривел было двадцать семь лет. Она была высока ростом и дивно сложена – ее фигура могла бы вдохновлять поэтов изысканностью своих пропорций. Ее волосы отливали бронзой с едва заметным зеленоватым оттенком, подобным благородной патине на этом металле; подбородок у нее был маленький и решительный, носик очаровательный, полуопущенные веки чуть раскосых глаз скрывали глубокую васильковую синь, а восхитительный, не поддающийся никакому описанию ротик вечно дразнил зрителя одним приподнятым уголком, известным как «печать Венеры». К тому же это было на редкость выразительное лицо, присущая ему энергия и оживление неизменно приковывали всеобщее внимание. Одним словом, Вирджиния Ривел была одной из тех женщин, не обратить внимание на которых решительно невозможно.