Агата Кристи - Тайна семи циферблатов

– Знаешь, иногда вижу. – Лорд Кейтерхэм поежился. – Особенно после омара на ужин.

– Ну, слава богу, я не суеверна, – бодро объявила Бандл.

Однако вечером, сидя перед камином в своей спальне, худенькая, в пижаме, она обнаружила, что мысли ее то и дело обращаются к этому приветливому молодому бездельнику – Джерри Уэйду. Невозможно было поверить в то, что он, столь полный радости бытия, совершил преднамеренное самоубийство.

Нет, ответ здесь должен быть другим. Джерри принял снотворное – по чистой случайности в чрезмерной дозе. Такое было возможно. Ей и в голову не могло прийти, что Уэйд мог оказаться чрезмерно обремененным какими бы то ни было интеллектуальными соображениями.

Взгляд Бандл обратился к каминной доске, и она принялась раздумывать над историей с часами. Ее служанка была переполнена подробностями, полученными от второй служанки. И она поведала Бандл подробность, которую Тредвелл, очевидно, счел недостойной слуха лорда Кейтерхэма, однако пробудившую любопытство в душе его дочери.

Семь будильников аккуратно выстроились на каминной доске; сочтенный лишним восьмой нашелся на лужайке у дома, куда его, очевидно, выбросили из окна.

Бандл задумалась над целью этого поступка, казавшегося ей необычайно бессмысленным. Она могла представить себе, что одна из служанок вдруг решила навести некий порядок среди часов, однако потом, испугавшись начавшихся расспросов, стала отрицать это. Но, конечно же, ни одна служанка не стала бы выбрасывать часы из окна в сад.

Быть может, это сделал сам Джерри Уэйд, когда первый громкий звонок разбудил его? Но нет, и это оказывалось невозможным: Бандл вспомнила, что смерть последовала в ранние часы утра, а перед этим он уже достаточно долго находился в коматозном состоянии.

Бандл нахмурилась. Эта история с часами действительно выглядела любопытно. Придется связаться с Биллом Эверсли. Она знала, что Билл присутствовал в доме во время трагедии.

Думать – значит действовать: таков был ее обычай. Бандл встала и подошла к письменному столу, инкрустированному, с откатывающейся назад крышкой. Затем села, придвинула к себе листок бумаги и написала:

Дорогой Билл,

На этом она остановилась, чтобы выдвинуть нижнюю часть стола. Как это часто случалась, дерево заело в пазах на половине пути. Бандл нетерпеливо потянула, однако ящик не сдвинулся с места. Она вспомнила, что в предыдущем случае в паз забился какой-то конверт, мешавший движению, взяла в руку тонкий нож для бумаг и просунула его в узкую щель. Ей повезло: наружу показался белый уголок. Бандл ухватилась за него и потянула.

В ее руке оказался первый, чуть мятый лист бумаги.

Внимание ее сразу привлекла дата… крупная и заметная, так и рвущаяся с бумаги. «Сентябрь, 21».

– Двадцать первое сентября, – неторопливо проговорила Бандл. – Но это же…

Она остановилась. Действительно, сомневаться не приходилось. Джерри Уэйда нашли мертвым утром двадцать второго числа. Тогда получалось, что это письмо он писал в тот самый, предшествовавший трагедии вечер.

Бандл разгладила листок и принялась читать. Письмо оказалось незаконченным.

Моя дорогая Лорен, я вернусь в среду. Чувствую себя чертовски хорошо и во всем доволен собой. Будет такой радостью увидеть тебя. И пожалуйста, забудь то, что я говорил тебе о деле Семи Циферблатов. Я полагал, что оно в той или иной степени окажется шуткой – однако оно не шутка; что угодно, только не шутка. Жаль, что я вообще рассказал тебе о нем – подобные дела не для таких девочек, как ты. Так что забудь о нем, ладно?

Я хотел сказать тебе что-то еще, однако меня так клонит в сон… глаза закрываются сами собой.

Кстати, о твоем Жулике; думаю…

На этом письмо закончилось.

Бандл нахмурилась. Семь Циферблатов. Где же это? Должно быть, в каком-нибудь трущобном районе Лондона, подумала она. Слова Семь Циферблатов напоминали и о чем-то еще, но о чем именно, она в данный момент не могла сообразить. Внимание ее сосредоточилось на двух фразах. Чувствую себя чертовски хорошо и меня так клонит в сон… глаза закрываются сами собой.

Фразы эти не укладывались в ее голову, они не укладывались ни во что. Ибо были написаны в ту самую ночь, когда Джерри Уэйд принял такую дозу хлоралгидрата, которой ему хватило на то, чтобы никогда больше не проснуться. И если он писал правду в своем письме, зачем ему было принимать эту дозу?

Бандл покачала головой, огляделась по сторонам и чуть поежилась. Что, если Джерри Уэйд в данный момент смотрит на нее? Ведь он умер в этой самой комнате…

Она замерла без движения. Полнейшую тишину нарушали своим тиканьем только ее собственные золотые часики.

И звук этот казался неестественно громким и многозначительным.

Бандл посмотрела в сторону каминной доски. Яркая картина престала перед ее умственным взором.

На ее постели лежал мертвый мужчина, a на каминной доске тикали семь будильников… оглушительно… зловеще… тикали… тикали…

– Отец, – сказала Бандл, открывая дверь святилища, то есть личного кабинета лорда Кейтерхэма, и просовывая голову внутрь. – Я поехала в город на «Испано-Сюизе»[4]. Не могу больше терпеть здешнее монотонное однообразие.

– Но ведь мы только вчера вернулись домой, – пожаловался лорд Кейтерхэм.

– Я знаю, но, по-моему, прошла целая сотня лет. Я и забыла, насколько скучно бывает в деревне.

– Не соглашусь с тобой, – возразил лорд Кейтерхэм. – Здесь царит такой покой… да-да, именно покой. Кроме того, здесь так уютно… И не могу высказать, насколько я доволен возвращением к Тредвеллу. Этот человек заботится о моем покое самым удивительным образом. Только сегодня утром кто-то явился, чтобы узнать, не могут ли они устроить здесь какое-то ралли для герлскаутов…

– Это значит «слёт», – поправила его Бандл.

– Слёт, прилёт, ралли, талли… какая разница? Еще одно глупое слово, не имеющее вообще никакого смысла. Однако это ставило меня в очень неловкое положение… надо было отказаться… по правде сказать, мне, наверное, не следовало отказывать. Но Тредвелл избавил меня от этой ситуации. Я забыл, что он там сказал… нечто изумительно изобретательное, не способное оскорбить чьи-либо чувства, однако прихлопнувшее всю идею на месте.

– Одного уюта мне мало, – проговорила Бандл. – Мне нужны волнения и впечатления.

Лорд Кейтерхэм пожал плечами.

– Разве мало было нам этих волнений четыре года назад? – с горечью в голосе произнес он.

– А я готова к новым волнениям, – заявила Бандл. – Не скажу, что я рассчитываю обнаружить их в городе, однако там я, по крайней мере, не вывихну челюсть, зевая от скуки.

– Согласно моему личному опыту, – проговорил лорд Кейтерхэм, – если человек сам ищет неприятности на свою голову, то обыкновенно и получает их… – Он зевнул. – А впрочем, я и сам охотно прокатился бы в город.

– Ну тогда поехали, – сказала Бандл. – Только давай быстрей, я очень тороплюсь.

Лорд Кейтерхэм, уже было начавший подниматься из кресла, замер.

– Ты сказала, что торопишься? – подозрительным тоном спросил он.

– Чертовски тороплюсь, – пояснила Бандл.

– Тогда решено, – заявил лорд Кейтерхэм. – Я никуда не еду. Ехать рядом с тобой в «Испано-Сюизе», когда ты за рулем и спешишь… нет, подобное приключение по силам ни одному пожилому джентльмену на свете.

– Ну как угодно, – ответила Бандл, уже выходя из комнаты.

Место ее занял Тредвелл.

– Милорд, викарий самым неотложным образом хочет видеть вас по поводу каких-то несчастных разногласий относительно статуса «Мальчишеской дружины»[5].

Лорд Кейтерхэм застонал.

– Мне показалось, милорд, что сегодня за завтраком вы упомянули, что намереваетесь сходить в деревню, дабы обсудить эту тему с викарием.

– Вы так ему и сказали? – с интересом спросил лорд Кейтерхэм.

– Сказал, милорд. И он отбыл, с позволения сказать, веселыми ногами. Надеюсь, что я поступил правильно, милорд?

– Ну конечно же, Тредвелл. Вы всегда оказываетесь правым. Вы не смогли бы ошибиться даже в том случае, если б захотели это сделать.

Тредвелл откланялся с благородной улыбкой на устах.

* * *

Когда Бандл нетерпеливо жала на клаксон перед воротами поместья, из сторожки к воротам торопливо выбежала маленькая девчонка, за которой последовало увещевание ее матери:

– Поторопись, Кэти. Это ее светлость, и она, как всегда, невозможно спешит.

Действительно, спешить было в обычае Бандл, особенно когда она находилась за рулем. Девушка обладала выдержкой и умением и была хорошим водителем; если б не эти качества, бесшабашная манера езды не раз привела бы ее к несчастью.

Стоял прохладный октябрьский день, с синего неба светило ослепительное солнце. Прикосновение ветра заставило порозоветь щеки Бандл и наполнило ее жизненным пылом.

Утром она отправила неоконченное письмо Джеральда Уэйда его сестре Лорен Уэйд в приорство Дин, сопроводив его некоторыми пояснениями. Любопытное впечатление, которое произвело на нее это послание, несколько померкло при солнечном свете, однако оно по-прежнему требовало объяснений. Бандл намеревалась в ближайшее время встретиться с Биллом Эверсли и извлечь из него подробное описание столь трагически закончившегося в ее доме пребывания гостей. Ну а пока вокруг было прекрасное утро, она чувствовала себя особенно хорошо, а «Испано-Сюиза» бежала вперед с легкостью сновидения.