Впрочем, в данную минуту леди Тамплин не заботила ее внешность (что бывало не часто). Сейчас она была сосредоточена на более важном предмете.

На Ривьере леди Тамплин была знаменитостью, и ее приемы на вилле «Маргарита» славились среди обитателей с полным на то основанием. Женщина с богатым жизненным опытом, она сменила четверых мужей. Первый был попросту невежа, и супруга особо им не занималась. Он догадался покинуть этот мир с похвальной быстротой, а его вдова вышла замуж за богатого пуговичного фабриканта. И тот, прожив в браке три года, однажды, после дружеского застолья, покинул земную юдоль. Засим явился виконт[33] Тамплин, благодаря которому она прочно обосновалась на тех высотах, куда так стремилась, и, выходя замуж в четвертый раз, леди Тамплин сохранила титул. Четвертая попытка была предпринята просто ради удовольствия. Мистер Чарлз Эванс, красавец мужчина двадцати семи лет, с восхитительными манерами, страстный любитель и знаток спорта, умевший наслаждаться всеми радостями жизни, не имел ни гроша за душой.

Леди Тамплин в целом была довольна жизнью, однако денежные дела слегка ее тревожили. Пуговичный фабрикант оставил своей вдове значительное состояние, но, как любила говорить леди Тамплин, «то одно, то другое…» (одно — это падение акций из-за войны, и другое — сумасбродства покойного лорда Тамплина). Она была все еще состоятельна. Но быть просто состоятельной совершенно недостаточно для женщины ее темперамента.

Итак, именно в это утро Розалин Тамплин прочитала некую заметку в газете и, широко распахнув синие глаза, произнесла свое односложное «Так». Кроме нее, на балконе была лишь ее дочь, достопочтенная Ленокс Тамплин. Дочь была постоянным источником i беспокойства для леди Тамплин, девчонка не отличалась тактичностью, к тому же выглядела старше своих лет, а ее странный, сардонический юмор был, мягко выражаясь, невыносим.

— Дорогая, — сказала леди Тамплин. — Это поразительно.

— Что именно?

Леди Тамплин протянула дочери — «Дейли мейл» и ткнула пальцем в заинтересовавший ее абзац.

Ленокс, в отличие от матери, осталась совершенно равнодушной.

— Ну и что? — спросила она. — Такие вещи случаются постоянно. Скупые деревенские старухи оставляют своим бедным компаньонкам миллионные состояния.

— Конечно, дорогая, я знаю. Состояние, вероятно, не так и велико, газеты вечно все переврут. Но даже если поделить эту сумму пополам…

— Ну и что, — сказала Ленокс, — деньги-то оставили не нам.

— Разумеется, дорогая, — согласилась леди Тамплин. — Но эта девушка, эта Кэтрин Грей, — моя кузина. Она из вустерширских[34] Греев, из Эджворта. Моя кузина, поразительно!

— Вот оно что, — протянула Ленокс.

— И я подумала… — начала было леди Тамплин.

— …что из этого кое-что можно извлечь, — закончила ее дочь с улыбкой, которая скорее напоминала гримаску и всегда так озадачивала ее мать.

— Фу, дорогая, — сказала леди Тамплин с легким упреком. С очень легким, ибо Розалин Тамплин уже привыкла к невыносимой манере Ленокс высказываться напрямую, не считаясь с приличиями.

— И я подумала… — повторила, — сведя вместе свои искусно нарисованные брови, леди Тамплии. — О, доброе утро Пончик, мой дорогой, ты идешь играть в теннис? Чудно!

Тот, кого назвали Пончиком, добродушно улыбнулся и, бросив на ходу с заученным восторгом: «Блеск! Персиковый — это твой цвет!» — спустился по ступеням вниз.

— Любимый! — с чувством прошептала леди Тамплин, провожая мужа влюбленным взглядом. — Постой-ка, о чем это я говорила? Да! — Она вновь переключилась на дело. — Так вот, я и подумала…

— Господи ты Боже мой, мама, продолжай же! Ты уже третий раз повторяешь это!

— Ну, дорогая — я подумала, как было бы замечательно предложить милой Кэтрин погостить здесь у нас? Она, конечно, не бывала в обществе. И для нее будет лучше появиться сначала с кем-нибудь из близких. Это не повредит ни ей, ни нам.

— И сколько ты думаешь из нее вытянуть? — спросила Ленокс.

— Нам нужно будет прийти к некоторым финансовым соглашениям. То одно, то другое… война… твой бедный отец…

— И теперь Пончик, — сказала Ленокс. — Он ведь, знаешь ли, удовольствие не из дешевых.

— Она была милая девочка, насколько я помню, — пробормотала леди Тамплин, продолжая свою мысль, — тихоня, воды не замутит, не красавица и никогда не гонялась за мужчинами.

— Так что Пончик вне опасности? — подхватила Ленокс.

Леди Тамплин посмотрела на нее с укором.

— Пончик никогда не станет… — начала она.

— Не станет, — согласилась Ленокс. — Конечно, не станет; он превосходно понимает, откуда на его хлебе берется масло.

— Дорогая, — сказала леди Тамплин. — Ты умеешь быть на редкость бестактной.

— Прошу прощения, — бросила Ленокс.

Плотнее запахнув свой пеньюар, леди Тамплин сложила газету, взяла косметичку, утренние письма и решительно встала.

— Я напишу милочке Кэтрин сейчас же, — сказала она. — И напомню ей о добрых старых временах в Эджворте.

И с воинственным блеском в глазах она направилась в дом.

Не в пример миссис Сэмюэл Харфилд, она легко справилась с письмом, с ходу исписав четыре страницы без пауз или размышлений, а перечитав, не нашла нужным исправить ни слова.

Кэтрин получила письмо сразу по приезде в Лондон; Поняла ли она то, что было между строк? — особый вопрос. Она убрала письмо в сумочку и отправилась на свидание с адвокатами покойной миссис Харфилд.

Фирма была одной из старейших в Лиикольнс-инн-Филдс[35]. После нескольких минут ожидания Кэтрин была принята главой фирмы — благообразным, пожилым господином с проницательными голубыми глазами и отеческой манерой обращения.

В течение двадцати минут они беседовали о завещании миссис Харфилд, после чего Кэтрин протянула адвокату письмо миссис Сэмюэл.

— Я думаю, мне следует показать вам его, — сказала она. — Хотя оно довольно нелепо.

Юрист прочитал письмо и слегка улыбнулся.

— Довольно наивная провокация, мисс Грей. Я с полной ответственностью могу вас уверить, что эти люди не имеют никаких прав на имущество и, если они попытаются опротестовать завещание, ни один суд не примет такой иск к рассмотрению.

— Я так и думала.

— Человек далеко не всегда прислушивается к разуму. На месте миссис Сэмюэл Харфилд я скорее воззвал бы к вашему великодушию.

— Об этом я и собиралась с вами поговорить. Мне хотелось бы выделить некоторую сумму этим людям.

— Это необязательно.

— Я знаю.

— Они не поймут, что это значит, и, возможно, расценят вашу щедрость как попытку откупиться, хотя деньги они примут, несмотря ни на что.

— Я понимаю, но с этим ничего не поделаешь.

— Я рекомендовал бы вам, мисс Грей, оставить эту идею.

Кэтрин покачала головой:

— Вы совершенно правы, я знаю, но мне все-таки хотелось бы с ними поделиться.

— Они примут ваши деньги, а потом вас же станут поливать грязью.

— Ну, — сказала Кэтрин, — это уж как им будет угодно. Кому что нравится, как говорится. Они, в конце концов, единственная родня миссис Харфилд, и, хотя они держали ее в бедных родственницах, пока она была жива, и даже не вспоминали о ее существовании, было бы несправедливо оставить их ни с чем.

Преодолев сопротивление адвоката, Кэтрин добилась своего и теперь со спокойной душой шла по улицам Лондона, зная, что может наконец свободно тратить деньги и строить какие угодно планы на будущее. Прежде всего она отправилась в заведение известной портнихи.

Стройная худощавая немолодая француженка, этакая томная герцогиня, приняла ее, и Кэтрин обратилась к ней с полным naivete:[36]

— Я бы хотела, если позволите, отдать себя в ваши руки. Всю свою жизнь я была очень бедна и совсем ничего не понимаю в нарядах, но теперь у меня появились деньги, и мне хотелось бы выглядеть как следует.

Француженка была очарована, нынешним утром ее артистическая натура была больно уязвлена: мясная королева из Аргентины не пожелала прислушаться к ее советам и выбрала модели совершенно не подходящие к ее, королевы, пышной красоте. Француженка внимательно рассматривала Кэтрин острыми и умными глазами.

— Да… да, я с удовольствием вам помогу. У мадемуазель отличная фигура, простые линии подойдут ей лучше всего. Она к тому же tres anglaise[37]. Некоторые дамы были бы обижены, скажи я им такое, но не мадемуазель. Une belie Anglaise[38]. Нет типа более восхитительного.

Всю томность Герцогини внезапно как ветром сдуло, посыпались приказания манекенщицам:

— Клотильда, Вирджиния, быстро, мои крошки, маленький tailleur gris clair и robe de soiree «'Soupir d'automne»![39] Марсель, дитя мое, крепдешиновый костюмчик цвета мимозы!

Утро было прелестное: Марсель, Клотильда, Вирджиния с меланхолической отрешенностью медленно прохаживались перед Кэтрин, покачиваясь и извиваясь, как из века в век покачивались и извивались их предшественницы. Герцогиня стояла рядом и делала пометки в маленькой записной книжке.

— Превосходный выбор, мадемуазель. У мадемуазель прекрасный gout[40]. Нет, в самом деле, мадемуазель не найдет ничего лучше, чем эти костюмчики, если она собирается, как я полагаю, этой зимой на Ривьеру.

— Позвольте мне взглянуть еще раз на вечернее платье, — попросила Кэтрин. — Вот то, розоватое, розово-лиловое.

Появилась Вирджиния, медленно обошла круг.

— Прелесть, — сказала Кэтрин, рассматривая изящные мягкие складки лиловато-розовой ткани с серыми и голубыми всполохами. — Как вы называете эту модель?

— Soupir d'automne, да, да, это платье просто создано для мадемуазель.

Уже выйдя из мастерской, Кэтрин вспомнились эти слова Герцогини, и ей стало немножко грустно.