— Мосье Папополус, — сказал он, — я намерен выложить карты на стол. Оригинал этих драгоценностей был похищен у мадам Кеттеринг в «Голубом экспрессе». Теперь скажу вам, во-первых: я не разыскиваю эти камни. Это дело полиции. Я работаю на мосье ван Олдина и хочу поймать убийцу его дочери, и я интересуюсь этими драгоценностями лишь постольку, поскольку они могут вывести меня на этого человека. Вы понимаете?

Последние два слова были сказаны с особым нажимом. Мосье Папополус, чье лицо оставалось совершенно неподвижным, тихо проговорил:

— Продолжайте.

— По всей вероятности, эти драгоценности должны были перейти из рук в руки здесь, в Ницце; возможно, это уже произошло.

Мосье Папополус кивнул головой, он задумчиво потягивал кофе и в эту минуту более, чем всегда, напоминал величественного патриарха.

— И я сказал себе, — с оживлением продолжал Пуаро, — какая удача! Мой старый друг мосье Папополус в Ницце, он-то мне поможет.

— И чем же, по вашему мнению, я могу вам помочь? — с холодком осведомился мосье Папополус.

— Я сказал себе: без сомнения, мосье Папополус неспроста оказался в Ницце.

— Отнюдь, — сказал мосье Папополус, — я здесь для поправки здоровья. Предписание врачей. — Он выразительно кашлянул.

— Какая жалость, — ответил Пуаро с деланным сочувствием. — Однако продолжим: когда русский великий князь[109], австрийская эрцгерцогиня[110] или итальянский принц желают распорядиться своими фамильными драгоценностями, к кому они обращаются? К мосье Папополусу, не так ли? К тому, кто знаменит на весь мир осмотрительностью, с коей он устраивает подобные дела.

Ювелир отвесил поклон:

— Вы мне льстите.

— Великое дело — осмотрительность, — задумчиво проговорил Пуаро и был вознагражден улыбкой, скользнувшей по губам грека. — Я тоже умею быть осмотрительным.

Собеседники встретились глазами, затем Пуаро продолжил, медленно, осторожно подбирая слова:

— Вот я и говорю: если эти драгоценности перешли из рук в руки здесь, в Ницце, мосье Папополус должен быть в курсе, он знает обо всем, что происходит в мире драгоценных камней.

— Гм, — хмыкнул мосье Папополус и потянулся к булочке.

— Полиция, вы понимаете, — сказал Пуаро, — не вникает в этот предмет, это дело частное.

— Слухи, однако, просачиваются, — позволил себе намекнуть мосье Папополус.

— Какие, например? — поинтересовался Пуаро.

— Не вижу причины передавать вам эти слухи, мосье Пуаро.

— Такая причина есть. Припомните, мосье Папополус, семнадцать лет назад в ваших руках находилась вещь, доверенная вам абсолютно конфиденциально одной очень высокопоставленной особой. Эта вещь хранилась у вас, и она пропала. Вы оказались, как говорят англичане, в пиковом положении.

Глаза Пуаро мягко остановились на лице девушки, она опустила чашку мимо блюдца, поставила локти на стол и, упершись в ладони подбородком, пристально смотрела на Пуаро.

Не сводя с нее глаз, Пуаро продолжал:

— Я был тогда в Париже. Вы послали за мной, вы отдали свою судьбу в мои руки; если я верну вам эту вещь, сказали вы, то могу рассчитывать на вашу вечную благодарность. Eh bienr[111] Я вернул вам ее.

Длинный вздох вырвался из груди мосье Папополуса.

— Это был самый неприятный момент моей карьеры.

— Семнадцать лет — большой срок, — задумчиво проговорил Пуаро, — но я уверен, что у вашей нации не в правилах забывать добро.

— У греков? — иронически улыбнулся мосье Папополус.

— Я имел в виду не греков, — сказал Пуаро.

Последовало молчание, затем старик гордо распрямил плечи.

— Вы правы, мосье Пуаро, — сказал он тихо, — я еврей. И, как вы сказали, у кашей нации отличная память.

— Вы поможете мне?

— Относительно драгоценностей, мосье, я не могу ничего сделать. — Старик, как и Пуаро, с осторожностью подбирал слова. — Я не знаю ничего. Я не слышал ничего. Но я могу оказать вам реальную услугу, если вы интересуетесь скачками.

— При определенных обстоятельствах — возможно, — сказал Пуаро, внимательно вглядываясь ему в лицо.

— Есть лошадь, которая стоит, по-моему, внимания, она скачет в Лоншам[112]. Я не могу ручаться, вы понимаете, подобные сведения проходят через многие руки.

Папополус помолчал, глядя в глаза Пуаро, чтобы убедиться, что тот понимает его.

— Конечно, конечно.

— Кличка лошади, — сказал мосье Папополус, откинувшись в кресле и сомкнув кончики пальцев, — Маркиз. Я думаю, это скорее всего — английская лошадь, а, Зиа?

— Я тоже так думаю.

Пуаро стремительно поднялся.

— Благодарю вас, мосье, — сказал он, — великое дело получать сведения, как говорят в Англии, прямо из конюшни. Прощайте, мосье, тысяча благодарностей.

Он повернулся к девушке.

— Прощайте, мадемуазель Зиа. Мне кажется, что лишь вчера я виделся с вами в Париже.

— Шестнадцать лет и тридцать три — большая разница, — уныло сказала Зиа.

— О, только не для вас, — галантно заверил ее Пуаро. — Надеюсь, вы и ваш отец не откажетесь как-нибудь отобедать со мной?

— Конечно, с удовольствием.

— Тогда мы это устроим, — заявил Пуаро, — засим je me sauve.

Пуаро шагал по улице, что-то мурлыча себе под нос, он беспечно покручивал тросточкой и улыбался. По пути он завернул в почтовую контору и отправил телеграмму. Ему пришлось вспомнить код и потратить некоторое время на составление шифровки. В телеграмме, адресованной инспектору Джеппу в Скотленд-Ярд, говорилось о потерянной булавке для галстука. На самом деле телеграмма содержала короткую просьбу:

«Прошу сообщить все известное о человеке по прозвищу Маркиз».

Глава 23

Новая версия

Было ровно одиннадцать, когда Пуаро явился к ван Олдину в отель. Миллионер был один. Он с улыбкой встал навстречу гостю.

— Вы пунктуальны, мосье Пуаро.

— Я всегда пунктуален, точность — мое главное правило. Без порядка и метода… — Пуаро остановился. — Впрочем, я уже развивал перед вами эту тему, к делу!

— Ваша идейка?

— Вот именно, идейка, — улыбнулся Пуаро. — Прежде всего, мосье, я хотел бы еще раз побеседовать с горничной, с Адой Мейсон. Она здесь?

— Да.

— Отлично!

Ван Олдин с любопытством посмотрел на него, затем позвонил и велел коридорному сходить за Мейсон.

Пуаро приветствовал девушку со свойственной ему галантностью, что всегда производило впечатление на людей этого сословия.

— Добрый день, мадемуазель, садитесь, прошу вас, если мосье разрешит.

— Да, да, садитесь, дитя мое, — сказал ван Олдин.

— Благодарю вас, сэр, — чопорно ответила Мейсон и уселась на краешек стула, не сгибая спины и с выражением ожидания на кислом лице.

— У меня есть еще несколько вопросов к вам, — сказал Пуаро, — попробуем добраться до сути этого дела. Я вновь возвращаюсь к незнакомцу в поезде, вам показали графа де ла Рош, вы говорите, что, может быть, это был он, но вы не уверены, так?

— Да, я говорила вам, мосье, я не видела лица этого человека, вот в чем дело.

Пуаро, просияв, кивнул.

— Совершенно верно, разумеется, я отлично понял сложность задачи. Так вот, мадемуазель, вы говорите, что служили у мадам Кеттеринг два месяца. В течение этого срока как часто видели вы своего хозяина?

— Только дважды, сэр.

— Вблизи или издалека?

— Ну, один раз, сэр, он пришел на Керзон-стрит. Я была наверху и смотрела через перила и видела его внизу в холле, мне было немножко любопытно, потому что, ну, вы понимаете, всякие разговоры… — Мейсон кашлянула с осторожностью.

— А в другой раз?

— Я была в парке с Анни — это одна из служанок, — и она показала мне хозяина, он шел с какой-то иностранкой.

Пуаро снова кивнул.

— Теперь послушайте, Мейсон, тот господин, которого вы видели беседующим в купе с вашей хозяйкой на Лионском вокзале в Париже, почему вы не допускаете, что это мог быть ваш хозяин?

— Хозяин, сэр? О, вряд ли это возможно.

— Но вы не уверены, — настаивал Пуаро.

— Ну… я как-то не задумывалась над этим, сэр.

Мейсон была совершенно обескуражена.

— Вы ведь слышали, что ваш хозяин тоже ехал этим поездом. Он ведь мог проходить по вагону?

— Но джентльмен, который разговаривал с миссис Кеттеринг, должен был прийти с улицы, он был одет для улицы, в пальто и мягкую шляпу.

— Это так, мадемуазель, но вспомните, поезд только что подъехал к Лионскому вокзалу, многие пассажиры выходят пройтись по перрону. Ваша хозяйка тоже собиралась и, несомненно, надела свое меховое пальто, а?

— Да, сэр, — согласилась Мейсон.

— И ваш хозяин поступает так же, в поезде натоплено, но снаружи холодно, он надевает пальто и шляпу, прохаживается вдоль поезда, посматривая на освещенные окна вагона, внезапно он видит мадам Кеттеринг. До этого он не знал, что она в поезде, естественно, он поднимается в вагон и идет в купе, она вскрикивает от удивления при виде его и быстро захлопывает дверь между купе, поскольку (и это тоже возможно) разговор у них будет сугубо личного свойства.

Пуаро откинулся на спинку стула и наблюдал, как его слова медленно достигают цели. Никто лучше, чем Эркюль Пуаро, не знал, что такие люди, как Мейсон, не выносят спешки, им нужно время, чтобы отказаться от собственных домыслов; прошло минуты две, прежде чем горничная проговорила:

— Ну конечно, сэр, так могло быть, это не приходило мне в голову. Хозяин высокий, он брюнет, и фигура у него, как у того джентльмена, из-за пальто и шляпы я решила, что он пришел с улицы. Да, это мог быть хозяин, но я все равно не скажу, что уверена, сэр.