Мейсон осторожно кашлянула, как и следовало горничной из хорошего дома, что было в этот момент особенно уместно. Яснее всяких слов, Мейсон дала понять, что ее хозяйка была из тех, кто всегда поступал по-своему.

— Рут, должно быть, сошла с ума, — пробормотал ван Олдин. — Что лишило ее рассудка?

Мосье Карреж, в свою очередь, осторожно кашлянул, кашлянул многозначительно. Ван Олдин впился в него глазами.

— Минуточку, — сказал мосье Карреж и снова обратился к Мейсон: — Я полагаю, это все. Будьте любезны, мадемуазель, пройти в соседнюю комнату, вам прочитают все вопросы и ваши на них ответы, и вы поставите свою подпись.

Мейсон вышла в сопровождении клерка, и ван Олдин тут же обратился к следователю:

— Ну?

Мосье Карреж выдвинул ящик своего стола, достал письмо и протянул его ван Олдину.

— Вот что мы обнаружили в сумочке леди.

«Chere amie[68] (так начиналось письмо), я повинуюсь тебе; я буду благоразумен, осторожен — хоть это более всего ненавистно влюбленному. Париж, возможно, слишком многолюден, но Иль д'Ор[69] удален от мира, и ты можешь быть уверена, что ничего не просочится. Это так похоже на тебя, с твоей поразительной заботливостью. Я тронут тем, какой интерес ты проявляешь к моим изысканиям о знаменитых драгоценностях: я счастлив, что у меня будет возможность подержать в руках столь ценную реликвию, в моей книге есть специальная глава об „Огненном сердце“. Моя драгоценная, неужели я скоро увижу тебя после стольких печальных лет разлуки и одиночества!

Твой навсегда, Арман».

Глава 15

Граф де ла Рош

Ван Олдин читал письмо в молчании. Собеседники, наблюдавшие за ним, видели, как налились вены у него на лбу, как его крупные руки бессознательно сжимались. Он вернул письмо без единого слова. Мосье Карреж с необыкновенным вниманием разглядывал свой письменный стол, глаза мосье Ко замерли на потолке, мосье Эркюль Пуаро снимал невидимую пушинку с рукава своего пальто.

Профессиональный долг заставил мосье Каррежа прервать затянувшуюся паузу.

— Быть может, мосье, — пробормотал он, — вы осведомлены относительно того… Э… кем это письмо было написано?

— Да, я знаю, — мрачно сказал ван Олдин.

— Кем же? — робко поинтересовался следователь.

— Этот мерзавец называет себя графом де ла Рош.

Снова последовало молчание; наконец Пуаро наклонился вперед, поправил на столе у следователя линейку и напрямик заявил:

— Мосье ван Олдин, мы все сознаем, прекрасно сознаем, какую боль причиняют вам разговоры обо всем этом, о, поверьте мне, мосье, сейчас не время для умолчаний. Для того чтобы правосудие свершилось, мы должны знать все. Подумайте об этом, я уверен, вы со мной согласитесь.

Ван Олдин сначала ничего не ответил, но через несколько мгновений, пересилив себя, покорно кивнул.

— Вы совершенно правы, мосье Пуаро, — сказал он, — как бы тяжело мне ни было, я не имею права ничего скрывать.

Комиссар облегченно вздохнул, а судебный следователь расправил плечи и водрузил пенсне на свой длинный тонкий нос.

— Быть может, вы расскажете сами, мосье ван Олдин, — сказал он, — все, что вам известно об этом господине.

— Это началось одиннадцать или двенадцать лет назад — в Париже. Моя дочь тогда была совсем еще молодой девушкой, напичканной, как и положено в ее возрасте, романтическими бреднями. Втайне от меня она свела знакомство с этим графом де ла Рош. Может, вам уже приходилось слышать это имя?

Комиссар и Пуаро кивнули.

— Он называет себя графом де ла Рош, — продолжал ван Олдин, — но я сомневаюсь, что у него есть право величать себя этим титулом.

— В Готском альманахе[70] вы этого имени не найдете, — согласился комиссар.

— Я так и понял, — сказал ван Олдин. — Этот господин был смазливый, вполне благонравного вида мерзавец, на женщин его обаяние действовало безотказно. Рут потеряла голову, но я вовремя вмешался. На самом деле этот господин просто заурядный жулик.

— Вы совершенно правы, — заявил комиссар, — граф де ла Рош отлично нам известен. Если бы это было возможно, мы давно арестовали бы его, но, mа foi[71], это непросто; он очень ловок, его интриги всегда связаны с дамами из высшего общества, он вытягивает из них деньги, либо давая ложные обещания, либо при помощи шантажа, et bien[72], естественно, дамы в суд не обращаются. Предстать идиоткой перед всем светом? О нет, только не это. Кроме того, он умеет подчинять женщин, пуская в ход свое поразительное обаяние.

— Это точно, — тяжело вздохнул миллионер. — Ну, как я уже сказал, я вмешался самым решительным образом, я доходчиво объяснил своей дочери, что он собой представляет, и ей пришлось поверить мне. Примерно годом позже она встретила своего теперешнего мужа и вышла за него. Я думал, все тогда же и кончилось, и только неделю назад обнаружил, что моя дочь возобновила знакомство с графом де ла Рош, она встречалась с ним неоднократно в Париже и в Лондоне. Я увещевал ее, пытался убедить, насколько это опрометчиво, поскольку — должен поставить вас в известность, джентльмены, — по моему настоянию она собиралась подать прошение о разводе с мужем.

— Это интересно, — пробормотал Пуаро, рассматривая что-то на потолке.

Ван Олдин бросил на него острый взгляд и продолжил:

— Я объяснил ей, что продолжать встречаться с графом в подобных обстоятельствах — глупость. Я думал, что сумел ее убедить.

Судебный следователь деликатно кашлянул.

— Но из этого письма следует… — начал он и запнулся.

Челюсть ван Олдина сделалась квадратной.

— Да. Что уж тут темнить. Как бы это ни было паршиво, факты налицо. Ясно, что Рут все устроила, чтобы поехать в Париж и встретиться там с де ла Рошем. После нашего с ней объяснения она, однако, решила написать де ла Рошу и изменить место встречи.

— Иль д'Ор, — сказал задумчиво комиссар, — это прямо напротив Гиер[73], уединенное, райское местечко.

Ван Олдин кивнул.

— Подумать только, что Рут оказалась такой глупой! — с горечью посетовал он. — И все это вранье, что он пишет книгу о драгоценностях! Он, похоже, с самого начала только за рубинами и охотился.

— Среди редких рубинов есть очень знаменитые, — сказал Пуаро, — например, те, что когда-то принадлежали русским царям, они действительно уникальны и стоят баснословно дорого. Прошел слух, что недавно они перешли в собственность какого-то американца. Вы и есть этот американец? Я не ошибся?

— Да, — ответил ван Олдин, — я приобрел их около десяти дней назад.

— Простите меня, мосье, но вы заранее договаривались о покупке и на это наверняка ушло некоторое время?

— Чуть больше двух месяцев. А что?

— Такие вещи утаить невозможно, — сказал Пуаро. — Целая толпа охотников всегда идет по следу знаменитых драгоценностей.

Судорога свела лицо ван Олдина.

— Я вспоминаю, — сказал он отрывисто, — как пошутил с Рут, когда дарил ей эти камни. Я сказал, чтобы она не смела брать их с собой на Ривьеру, так как не хочу, чтобы ее из-за них убили и ограбили. Господи! Вот и пошутил! Кто мог подумать, что такое может случиться на самом деле!

Последовало сочувственное молчание, после чего Пуаро решительно произнес:

— Давайте соберем все факты и обсудим их по порядку. Согласно имеющимся на данный момент сведениям, мы можем предположить следующее: граф де ла Рош узнаёт о вашем приобретении. При помощи нехитрой уловки он побуждает мадам Кеттеринг взять камни с собой. Значит, он и был тем человеком, которого видела Мейсон в поезде в Париже.

Его собеседники утвердительно кивнули.

— Мадам удивляется, увидев его, но он разрешает ситуацию моментально: Мейсон отправляют в «Ритц», обед в корзинке доставляют в купе. Мы знаем от проводника, что он стелил постель в первом купе, но не входил во второе, так что там мог преспокойненько укрыться кто угодно. Никто, кроме мадам, не знает о том, что он в поезде; сам он настолько осторожен, что ни разу не повернулся к горничной лицом. Видела высокого брюнета — это все, что она могла сказать. То есть ничего определенного. Все складывалось на редкость удачно. Они одни… поезд несется в ночи. Вероятно, она даже и вскрикнуть не успела. Ведь она думала, что этот человек — ее возлюбленный.

Пуаро мягко обратился к ван Олдину:

— Смерть, мосье, была почти мгновенной. И не будем больше это обсуждать. Итак, граф берет футляр с драгоценностями, поезд вскоре прибывает в Лион.

Мосье Карреж с готовностью кивнул:

— Точно. Проводник там не выходил. Нашему приятелю ничего не стоило покинуть поезд незамеченным и вскочить в любой встречный поезд, следовавший обратно в Париж или в какое-нибудь другое приглянувшееся ему местечко. Он был уверен, что преступление припишут банальному грабителю. Чего граф не мог предвидеть, так это письма в сумочке мадам.

— С его стороны было оплошностью не заглянуть в сумочку, — заявил комиссар.

— Он наверняка думал, что мадам уничтожила письмо. Простите меня, но хранить его было действительно редким безрассудством.

— И тем не менее, — прожурчал Пуаро, — подобное безрассудство граф должен был предвидеть.

— Вы полагаете?

— Я думаю, все присутствующие согласятся, что есть предмет, который граф де ла Рош знает a fond:[74]женщины. Как могло случиться, что такой знаток женской души понадеялся, что мадам уничтожит письмо?

— Да-a, действительно, — протянул судебный следователь в сомнении, — вы, конечно, правы. Но в такой момент, поймите, человек не владеет собой. Не может рассуждать спокойно. Mon Dieu![75] — прибавил он с чувством. — Если бы наши преступники никогда не теряли головы, как бы мы их ловили?