Агата Кристи - Таинственный мистер Кин

– Бояться – это не в моем характере, мистер Саттерсуэйт.

– Согласен, но ситуация уж больно неординарная.

– Неординарная?

– Вашего сына могут арестовать по подозрению в убийстве.

– В убийстве!

Он увидел, как женщина побледнела.

– Прошлым вечером вы услышали, как миссис Эннесли вошла в комнату вашего сына, – быстро заговорил мистер Саттерсуэйт. – Он рассказывал ей ранее о своей помолвке?.. Вижу, что нет. Значит, он рассказал вчера. Они поссорились, и он…

– Это все абсолютная ложь!

Они были настолько заняты своей словесной дуэлью, что не услышали приближающихся шагов. Не замеченный ими, Роджер Грэхем появился в комнате.

– Мама, все в порядке. Не волнуйся. Давайте пройдем ко мне, мистер Саттерсуэйт.

Мистер Саттерсуэйт прошел вслед за ним, а миссис Грэхем отвернулась и даже не попыталась войти вместе с ними в комнату сына. Роджер Грэхем запер дверь.

– Послушайте, мистер Саттерсуэйт, вы думаете, что я убил Мэйбел. Вы думаете, что я задушил ее – здесь, в этой комнате, – а потом перенес ее и повесил на двери уже после того, как все улеглись спать.

Мистер Саттерсуэйт с удивлением воззрился на него.

– Нет, я совсем так не думаю, – произнес он с удивлением.

– Слава тебе, Господи. Я не мог убить Мэйбел, потому что я… я ее любил. Или нет?.. Я не знаю. Это путаница, которую я никак не могу распутать. Мне очень нравится Мадж – всегда нравилась. Она такая классная, и мы хорошо подходим друг другу. А Мэйбел была совсем другая. Это было – мне трудно это объяснить – как волшебство. Мне кажется, что я ее боялся.

Мистер Саттерсуэйт согласно кивнул.

– Это было какое-то сумасшествие, какой-то ошеломляющий экстаз… Но мы никогда не были бы счастливы. Такие чувства не длятся долго – это просто не могло сработать. Зато я теперь знаю, что значит быть поцелованным Господом.

– Да, наверное, это именно так и выглядело, – задумчиво сказал мистер Саттерсуэйт.

– Я хотел со всем этим покончить – вчера вечером собирался все рассказать Мэйбел.

– Но не рассказали?

– Нет, не рассказал, – медленно проговорил Грэхем. – Клянусь вам, мистер Саттерсуэйт, я больше не видел ее, после того как пожелал всем спокойной ночи внизу.

– Я вам верю, – сказал мистер Саттерсуэйт.

Он встал. Было ясно, что Роджер Грэхем не убивал Мэйбел Эннесли. Он мог от нее уйти, но не убить. Он боялся ее, боялся ее чувств, которые больше всего напоминали ему чувства дикой кошки. Он познал ее волшебство – и отвернулся от него. Он предпочел спокойные, разумные отношения, в которых был уверен, что «они сработают», и отказался от мечты, которая могла завести его бог знает куда.

Грэхем был рассудительным молодым человеком и в этом качестве совсем не интересовал мистера Саттерсуэйта, который был прежде всего художником и знатоком жизни.

Оставив Роджера в его комнате, мистер Саттерсуэйт спустился вниз. Гостиная была пуста. Укулеле Мэйбел лежала на стуле рядом с окном. Мистер Саттерсуэйт ничего не знал об этом инструменте, но сразу же понял, что он совершенно расстроен. Он попытался повернуть один из барашков.

В этот момент в комнату вошла Дорис Коулз и посмотрела на него с осуждением.

– Укулеле бедняжки Мэйбел, – сказала она.

Ее явное осуждение заставило мистера Саттерсуэйта засмущаться.

– Настройте ее для меня, – попросил он, а потом добавил, – если, конечно, можете.

– Конечно, могу, – ответила Дорис, возмущенная тем, что кто-то усомнился в ее компетентности.

Она взяла у него инструмент, дотронулась до струны, быстро повернула барашек, и струна лопнула.

– Я еще никогда… а-а-а, теперь мне все ясно! Как странно… Не та струна – она слишком толстая. Это басовая струна. Странно, что ее сюда поставили. Конечно, она лопнет, как только ее захотят настроить – какими все-таки глупыми бывают некоторые люди…

– Да, – подтвердил мистер Саттерсуэйт. – Глупыми, даже когда пытаются казаться умными…

У него был такой странный тон, что девушка внимательно посмотрела на него. Мистер Саттерсуэйт взял инструмент и снял с него лопнувшую струну. Держа ее в руках, он вышел из комнаты и разыскал в библиотеке Джона Кили.

– Возьмите, – сказал он, протягивая ему струну.

– А что это такое? – спросил математик, беря ее в руки.

– Это лопнувшая струна с укулеле, – мистер Саттерсуэйт помолчал, а потом спросил: – А с другой вы что сделали?

– С другой?

– Ну да, с той, которой вы ее задушили. Вы же считаете себя очень умным, правда? И проделали все с молниеносной быстротой, пока мы все разговаривали и смеялись в холле. Мэйбел вернулась, чтобы забрать укулеле. А вы уже успели снять с нее струну, пока возились с нею в гостиной. Затем набросили струну на шею девушки, задушили ее, вышли и заперли комнату. Позже, уже глубокой ночью, вы спустились вниз и избавились от трупа, повесив его на дверь ее спальни. А на укулеле натянули другую струну. Правда, она оказалась неправильной – здесь-то и проявилась ваша глупость.

Последовала пауза.

– Почему вы это сделали? – спросил мистер Саттерсуэйт. – Ради всего святого, почему?

Мистер Кили рассмеялся. От этого негромкого хихикающего смеха мистеру Саттерсуэйту чуть не сделалось плохо.

– Потому что это было так просто! – сказал Кили. – Вот почему! И потом, на меня никто никогда не обращал внимания. Никто не знал, что я делаю. И я подумал, что теперь-то уж надо всеми посмеюсь…

И он опять рассмеялся этим вороватым смехом и посмотрел на мистера Саттерсуэйта совершенно безумными глазами.

Мистер Саттерсуэйт был счастлив, что в этот момент в комнату вошел инспектор Уинкфилд.

Двадцатью четырьмя часами позже мистер Саттерсуэйт открыл заспанные глаза и увидел напротив себя темного, высокого мужчину, который сидел в купе поезда, направлявшегося в Лондон. Он совсем не удивился.

– Мой дорогой мистер Кин!

– Да, это я.

– Мне стыдно смотреть вам в глаза, – медленно произнес мистер Саттерсуэйт. – Я потерпел неудачу.

– А вы в этом уверены?

– Но я же не смог ее спасти.

– Но вы же раскрыли преступление?

– Да, это верно. Ведь кто-то из этих молодых людей вполне мог бы быть осужден. Так что, в любом случае, я спас одну человеческую жизнь. Но она, она – это странное волшебное существо… – Его голос сорвался.

Мистер Кин взглянул на него.

– А разве смерть – это самое страшное, что может случиться с человеком?

– Я… ну, наверное… нет…

Мистер Саттерсуэйт вспомнил. Мадж и Роджер Грэхем… Лицо Мэйбел в лунном свете – такое спокойное в своем неземном счастье…

– Нет, – согласился он. – Наверное, смерть – это не самое большое зло…

Он вспомнил смятый синий шифон ее платья, который напомнил ему перья птицы… Птицы со сломанным крылом…

Подняв глаза, мистер Саттерсуэйт увидел, что он опять один в купе. Мистер Кин исчез.

Но он оставил кое-что мистеру Саттерсуэйту.

На сиденье лежала птица, грубо вырезанная из какого-то тусклого синего камня. Она, скорее всего, не обладала выдающимися художественными достоинствами, но в ней было нечто другое.

В ней было какое-то волшебство.

Так показалось мистеру Саттерсуэйту, а он был настоящим знатоком.

Мистер Саттерсуэйт приехал на Корсику из-за герцогини. Самому ему остров никогда не нравился. На Ривьере он был уверен в своем комфорте, а комфорт значил для мистера Саттерсуэйта очень многое. Но, помимо комфорта, он любил и герцогиню. Можно сказать, что в своем собственном старомодном, безобидном и джентльменском стиле мистер Саттерсуэйт был снобом. И своих знакомых он подбирал очень тщательно – а герцогиня Лейтская была настоящей герцогиней. Среди ее предков не было свиноводов из Чикаго – она была дочерью герцога и женою герцога.

Что же касается всего остального, то она была довольно невзрачно выглядящей старушкой – и все из-за черной отделки из бисера на ее платьях. У нее было множество бриллиантов в старомодных оправах, и она носила их точно так же, как ее мать носила их до нее: камни были беспорядочно приколоты по всей площади ее одежды. Кто-то однажды даже предположил, что герцогиня, когда одевается, стоит посреди комнаты, а ее горничная наугад бросается в нее брошами. Она всегда щедро подписывалась на благотворительные займы, хорошо обращалась со своими приживалами и слугами, но была невероятно жадна, когда речь заходила о трате мелких сумм. Отоваривалась она исключительно в отделах уцененных товаров и предпочитала пользоваться транспортом своих многочисленных друзей.

Герцогиню полностью захватила блажь отдохнуть на Корсике. Канны ей надоели, и, кроме этого, она здорово разругалась с владельцем гостиницы по поводу стоимости ее комнат.

– Вы поедете со мной, Саттерсуэйт, – твердо сказала она. – В наши годы мы можем уже не бояться скандалов.

Это высказывание здорово польстило мистеру Саттерсуэйту – никто и никогда еще не говорил о скандалах в связи с его именем, ведь он был такой малозначащий. А здесь: и скандал, и герцогиня – просто восхитительно.

– Очень красочно, знаете ли, – сказала она. – Все эти разбойники и все такое… И, я слыхала, невероятно дешево. Мануэль сегодня утром вел себя совершенно недопустимо. Этих владельцев гостиниц уже давно пора поставить на место. Никто из приличных людей не будет у них селиться, если они будут продолжать в том же духе. Я сказала ему об этом совершенно прямо.