– Нет, – задумчиво произнес мистер Саттерсуэйт. – Я не думаю, что это глупо.

Он вышел из комнаты и прошел прямо к телефону. Наконец его соединили.

– Могу я переговорить с мисс Кили? Ах это вы, Мадж, моя дорогая? Если можно, я хотел бы поменять свои планы и принять ваше любезное приглашение. Мне не так уж и срочно нужно в город… Да, да я приеду прямо к обеду.

Он повесил трубку, и на его морщинистых щеках появился странный румянец. Мистер Кин – таинственный мистер Харли Кин. Мистер Саттерсуэйт мог по пальцам пересчитать все разы, когда ему доводилось встречаться с этим таинственным человеком. Там где появляется мистер Кин, начинают происходить загадочные вещи. Что же случилось – или случится – в Лайделле?

Что бы это ни было, для него, мистера Саттерсуэйта, найдется работенка. Так или иначе, ему придется играть активную роль в происходящем – в этом мистер Саттерсуэйт не сомневался.

Дом в Лайделле был очень большим. Его хозяин, Дэвид Кили, был одним из тех тишайших людей с ничем не выдающейся личностью, которого легко можно было принять за часть интерьера дома. Незаметность таких людей, как правило, не имеет никакого отношения к их умственным способностям – Дэвид Кили был блестящим математиком, который написал книгу, в которой девяносто девять процентов жителей Земли не поняли бы ни строчки. Но, как и у многих сверхинтеллектуальных людей, у него начисто отсутствовали энергия и привлекательность. Шутка о том, что Дэвид Кили «настоящий человек-невидимка», уже давно стала общим местом. Официанты на приемах проносили еду мимо него, а гости забывали поздороваться или попрощаться.

Его дочь Мадж была его полной противоположностью. Приятная, хорошо сложенная молодая женщина, пышущая энергией и жизнелюбием. Дотошная, здоровая, абсолютно нормальная и очень хорошенькая.

Именно она встретила мистера Саттерсуэйта, когда он приехал.

– Очень мило, что вы все-таки к нам выбрались.

– Спасибо, что позволили мне поменять свои планы. Мадж, дорогая, вы просто прекрасно выглядите.

– Я всегда так выгляжу.

– Я знаю. Но в вас появилось что-то новое. Вы выглядите… я бы сказал «цветущей». Что-то произошло, моя дорогая? Что-то такое… особенное?

Она рассмеялась и слегка покраснела.

– Это просто ужасно, мистер Саттерсуэйт, от вас ничего невозможно утаить.

Мужчина взял ее за руку.

– Так это наконец случилось? Ваша вторая половинка нашлась?

Это было сказано по-старинному, но Мадж это даже понравилось. Она любила старинные выражения мистера Саттерсуэйта.

– Думаю, что да. Да! Но об этом еще никто не знает – пока это большой секрет. Однако вам я могу сказать, мистер Саттерсуэйт – вы всегда так внимательны и милы.

Мистер Саттерсуэйт обожал наблюдать за романами других людей. Он был сентиментальным осколком Викторианской эпохи.

– По-видимому, спрашивать его имя нельзя? Ну что же, тогда я просто скажу, что надеюсь, что он будет достоин той чести, которую вы ему оказываете.

Какой все-таки душка, этот мистер Саттерсуэйт, подумала Мадж.

– Думаю, что мы прекрасно подойдем друг другу, – вслух произнесла девушка. – Понимаете, мы любим одни и те же вещи, а ведь это очень важно, верно? У нас и вправду очень много общего, и мы все-все знаем друг про друга и всякое такое. Ведь это продолжается уже довольно долго. Такие отношения приносят удивительное чувство спокойствия, верно?

– Вне всякого сомнения, – ответил мистер Саттерсуэйт. – Правда, по моему опыту, никогда нельзя полагаться на то, что знаешь о человеке абсолютно все. В этом-то и заключается прелесть нашей жизни.

– А я все равно рискну, – рассмеялась Мадж, и они пошли переодеваться к обеду.

Мистер Саттерсуэйт опоздал. Он не захватил с собой своего камердинера, а распакованные чужим человеком вещи всегда сбивали его с толку. Когда он спустился, все остальные уже собрались, и Мадж сказала в современном стиле:

– А вот и мистер Саттерсуэйт. Я умираю от голода – прошу всех к столу.

Она пошла первой, вместе с высокой седой женщиной довольно необычной внешности. У нее был очень четкий резкий голос, а лицо было хорошо вылеплено и довольно красиво.

– Добрый вечер, мистер Саттерсуэйт, – прозвучал голос мистера Кили.

Мистер Саттерсуэйт чуть не подпрыгнул.

– Добрый вечер, – ответил он. – Боюсь, что я вас не заметил.

– Меня никто не замечает, – мистер Кили был печален.

Они вошли в столовую. В ней стоял овальный стол из красного дерева. Мистер Саттерсуэйт сидел между хозяйкой дома и невысокой темноволосой девушкой – очень энергичной, с громким голосом и выразительным смехом; правда, выражал он скорее желание хозяйки во что бы то ни стало смеяться всему, что говорилось за столом, а не то, что ей действительно было весело. Звали ее Дорис, и она относилась к тому типу молодых женщин, который мистер Саттерсуэйт почти ненавидел. По его мнению, с точки зрения искусства, такие женщины не имели никакого права на существование.

С другой стороны от Мадж сидел молодой мужчина лет тридцати, сходство которого с седой женщиной говорило о том, что они мать и сын.

А рядом с ним…

У мистера Саттерсуэйта перехватило дыхание. Это была не красавица. В ней было что-то гораздо более неуловимое и непостижимое, чем просто красота.

Она прислушивалась к довольно нудной застольной беседе, которую вел с ней мистер Кили, слегка наклонив голову. Мистеру Саттерсуэйту показалось, что она витает где-то высоко в облаках. Женщина была более воздушна и эфемерна, чем все остальные, сидевшие за овальным столом. Что-то в изгибах ее тела было красивым, более чем просто красивым. Она подняла взгляд и встретилась глазами с мистером Саттерсуэйтом – и ему наконец-то пришло на ум слово, которое он так мучительно искал.

Волшебство – вот как это называется. В ней было что-то волшебное. Она вполне могла принадлежать к существам, которые являются людьми только наполовину – к жителям Полых холмов[58], например. Все остальные в ее присутствии выглядели чересчур материально…

И в то же время она, как это ни странно, вызвала у него чувство жалости. Все выглядело так, как будто ее эфемерность сковывает ее. Мистер Саттерсуэйт задумался и нашел подходящий эпитет.

– Птица со сломанным крылом, – негромко сказал он.

Удовлетворенный, мистер Саттерсуэйт вернулся к теме своей беседы с Дорис, втайне надеясь, что девушка не заметила его невнимания. Когда она отвернулась к мужчине, сидевшему с другой стороны от нее и которого мистер Саттерсуэйт едва заметил, он негромко спросил у Мадж:

– Что это за дама сидит рядом с вашим отцом?

– Миссис Грэхем?.. Ах нет, вы имеете в виду Мэйбел… А вы разве не знаете ее? Мэйбел Эннесли, в девичестве Клайдесли – она из тех несчастных Клайдесли.

Несчастные Клайдесли. Он хорошо помнил историю этой семьи. Брат застрелился, одна сестра утонула, другая пропала во время землетрясения… Семья казалась проклятой. Эта женщина, должно быть, самая младшая в семье.

Неожиданно его размышления прервали. Рука Мадж тронула его под столом. Все были заняты разговорами, и она, чуть заметно, кивнула влево.

– Вот он, – произнесла она одними губами.

Мистер Саттерсуэйт быстро кивнул в ответ. Так значит, Мадж остановила свой выбор на молодом Грэхеме? Что ж, в том, что касается первого впечатления, выбор был вполне достойным. У мистера Саттерсуэйта был наметанный взгляд. Приятный, располагающий к себе, довольно прозаичный молодой человек. Они составят красивую пару, ни один из них не преподнесет неприятного сюрприза – здоровая светская молодежь.

В Лайделле были установлены старомодные правила, и после обеда женщины первыми покинули гостиную. Мистер Саттерсуэйт подошел к Грэхему и заговорил с ним. Эта беседа только подтвердила его первоначальное впечатление, однако он обнаружил нечто, что выходило за рамки нарисованного им портрета. Роджер Грэхем вел себя так, как будто его мысли находились где-то далеко, и рука его дрожала, когда он ставил свой бокал на стол.

Что-то его тревожит, тонко подметил мистер Саттерсуэйт. Может быть, это и не так важно, как ему самому кажется, но все-таки интересно, что бы это могло быть.

У мистера Саттерсуэйта была привычка съедать после обеда пару пастилок, чтобы помочь пищеварению. Не захватив их с собой, он направился за ними наверх, в свою комнату.

Возвращаясь в гостиную, мистер Саттерсуэйт пошел по длинному коридору на первом этаже. Примерно посередине этого коридора находилась комната, выходившая на террасу. Проходя мимо, он заглянул в нее – и замер.

Комната была залита лунным светом. Решетчатые рамы разрисовали ее странным геометрическим узором. Слегка наклонившись набок, на низком подоконнике сидела фигура женщины, которая негромко перебирала струны укулеле[59] – это был не джаз, а одна из тех старых мелодий, в которых говорится о волшебных лошадях, скачущих по волшебным холмам.

Мистер Саттерсуэйт стоял в восхищении – на женщине было надето платье из темно-синего шифона, собранное в рюши и плиссированное таким образом, что напоминало перья птицы. Она нежно склонилась над инструментом.

Медленно, шаг за шагом, мистер Саттерсуэйт проник в комнату. Он уже был совсем близко, когда женщина подняла голову и заметила его. Мистер Саттерсуэйт обратил внимание, что она не удивилась и не вздрогнула от неожиданности.

– Надеюсь, я вам не помешал, – начал он.

– Прошу вас, присаживайтесь.

Он сел рядом, на полированный дубовый стул. Женщина что-то едва слышно напевала.

– Сегодня какая-то волшебная ночь, – сказала она. – Вы не находите?