Мистер Саттерсуэйт был фотографом-любителем и гордым автором книги «Дома моих друзей». Друзья, о которых шла речь, были довольно высокопоставленные, а сама книга представляла мистера Саттерсуэйта большим снобом, чем он был на самом деле.

– Вот это фото я сделал в Комнате перед террасой в прошлом году, – пояснил хозяин и протянул его художнику. – Видите, угол практически такой же, как на вашей картине. Прекрасный ковер – жаль, что фото не может передать его цвет.

– Я его помню, – сказал Бристоу, – роскошный оттенок. Он светился, как пламя. Правда, выглядел он в той комнате немного не на месте. Не тот размер для такой большой площади с ее черными и белыми клетками. Больше в комнате ковров нет, и он портит всю декорацию – выглядит как большое кровавое пятно.

– Может быть, именно он подсказал вам идею вашей картины, – предположил мистер Саттерсуэйт.

– Все может быть, – задумчиво сказал художник. – Хотя, по законам жанра, трагедия должна была произойти в комнате, украшенной панелями, рядом с этой.

– В Дубовом кабинете, – согласился полковник. – Да, эта комната больше подходит для всяких привидений. Там есть даже замаскированная исповедальня – за сдвижной панелью возле камина. Рассказывают, что Карл Первый однажды там прятался. В этой комнате двух человек убили на дуэли. И именно там Реджи Чарнли и застрелился…

Он взял у художника фотографию.

– Так вот же этот бухарский ковер! Стоит никак не меньше двух тысяч фунтов. Когда я был в усадьбе, то он лежал в Дубовом кабинете – там ему и место. На большой площади из мраморных плит он выглядит просто глупо.

Мистер Саттерсуэйт смотрел на пустой стул, который поставил рядом с собой.

– Интересно, когда его переложили? – задумчиво спросил он.

– Наверное, совсем недавно. Я помню, как говорил об этом в день трагедии. Чарнли тогда еще сказал, что ковер надо держать под стеклом.

– Дом закрыли сразу же после трагедии, – покачал головой мистер Саттерсуэйт. – Все там осталось так же, как в последний день.

Бристоу задал вопрос, по-видимому, решив отбросить свою агрессивную манеру:

– А почему лорд Чарнли застрелился?

Полковник Монктон зашевелился в кресле.

– Этого мы никогда не узнаем, – туманно ответил он.

– Думаю, – медленно произнес мистер Саттерсуэйт, – это действительно было самоубийство.

Полковник с удивлением взглянул на него.

– Самоубийство, – повторил он. – Ну конечно, это было самоубийство. Мой дорогой друг, не забывайте, что я сам был там в это время.

Мистер Саттерсуэйт посмотрел на пустой стул и, улыбаясь какой-то своей шутке, которую остальные не могли понять, произнес:

– Иногда, по истечении времени, некоторые вещи кажутся более ясными, чем в то время, когда они произошли.

– Глупости, – возмутился полковник. – Совершенные глупости! Как так может быть, когда события уже успели стереться из вашей памяти?

Но мистер Саттерсуэйт получил неожиданную поддержку.

– Я знаю, о чем вы говорите, – сказал художник, – и мне кажется, что вы правы. Ведь это вопрос пропорций, правда? И даже не столько пропорций, сколько относительности.

– На мой взгляд, – заметил полковник, – все эти рассуждения Эйнштейна – полная ерунда. Так же, как и спиритизм, и сказки вашей бабушки! – Он с яростью огляделся вокруг и продолжил: – Конечно, это было самоубийство. Я ведь видел все это практически собственными глазами.

– Так расскажите нам об этом, – предложил мистер Саттерсуэйт, – чтобы мы тоже это увидели.

С каким-то подавленным стоном полковник поудобнее устроился в кресле.

– Все это произошло совершенно неожиданно, – начал он. – Чарнли вел себя как обычно. На бал в дом собиралась куча народа. Никто даже представить себе не мог, что он пойдет и застрелится как раз тогда, когда гости начали съезжаться.

– Ну правильно, было бы лучше, если бы он подождал, пока все разъедутся, – прокомментировал мистер Саттерсуэйт.

– Вот именно. А так это был просто дурной вкус.

– Нехарактерный… – добавил мистер Саттерсуэйт.

– Да, – согласился полковник. – Это было совсем нехарактерно для Чарнли.

– И все-таки это было самоубийство?

– Ну конечно, самоубийство. Вот послушайте. Мы втроем или вчетвером стояли на верхней площадке лестницы – я, дочка Острандеров, Элджи Дарси… ну, и еще пара человек. Чарнли прошел по залу под нами и вошел в Дубовый кабинет. Дочка Острандеров потом сказала, что выглядел он ужасно и глаза его были вытаращены, – но все это глупости: с того места, где мы стояли, она не могла рассмотреть его лицо. А вот шел он слегка сгорбившись, как будто под гнетом каких-то проблем. Кто-то из служанок его окликнул – это была чья-то гувернантка, по-моему, которой леди Чарнли по доброте душевной позволила прислуживать на балу. Видимо, у нее было какое-то поручение к лорду Чарнли, потому что она крикнула: «Лорд Чарнли, леди Чарнли спрашивает…» Он не обратил на это никакого внимания и прошел в Дубовый кабинет, захлопнул за собой дверь, и мы услышали, как в замке повернулся ключ. А потом, через минуту, раздался выстрел.

Мы бросились к кабинету. В него ведет еще одна дверь – из Комнаты перед террасой. Но она тоже оказалась закрытой. В конце концов дверь мы сломали. Мертвый Чарнли лежал на полу, а рядом с его правой рукой валялся пистолет. Ну и что же это могло быть, как не самоубийство? Несчастный случай? Только не надо об этом. Остается еще одна возможность – убийство, – но где вы видели убийство без убийцы? С этим, надеюсь, вы не будете спорить?

– Но убийца мог скрыться, – предположил мистер Саттерсуэйт.

– Невозможно. Если у вас есть листок бумаги и карандаш, то я нарисую вам план того места. Из Дубового кабинета ведут две двери: одна – в зал, другая – в Комнату перед террасой. Обе двери были закрыты изнутри, а ключи торчали в замочных скважинах.

– А окна?

– Закрыты, да к тому же с запертыми ставнями.

Последовала пауза.

– Вот так вот, – с триумфом произнес полковник.

– Похоже, что вы правы, – с грустью согласился мистер Саттерсуэйт.

– И не забывайте, – продолжил полковник, – что, хотя я только что и смеялся над спиритизмом, в атмосфере дома что-то витало, особенно в кабинете. В деревянных панелях было несколько отверстий от пуль – следы старых дуэлей, которые происходили в этом кабинете, – а на полу проступало странное пятно, которое всегда появлялось вновь, даже когда заменяли паркет. А теперь там, наверное, еще одно пятно – от крови бедняги Чарнли…

– А крови было много? – поинтересовался мистер Саттерсуэйт.

– Совсем мало – просто на удивление, как сказал врач.

– А куда он выстрелил – в голову?

– Нет, в сердце.

– Не самый простой способ застрелиться, – подал голос Бристоу. – Страшно сложно попасть себе прямо в сердце. Я бы так никогда не сделал.

Мистер Саттерсуэйт покачал головой. Что-то продолжало его мучить. Он намеревался кое-что выяснить, хотя и не знал точно, что именно.

Полковник Монктон между тем продолжал:

– Вообще-то это Чарнли – темное местечко. Я, например, ничего не заметил.

– Даже Плачущую Леди с Серебряным Кувшином?

– И ее тоже, сэр, – с чувством произнес полковник. – Но уверен, что ее видели абсолютно все слуги.

– Суеверия были проклятием Средних веков, – сказал Бристоу. – Мы все еще сталкиваемся с ними, но, благодарение Богу, их становится все меньше и меньше.

– Суеверия, – промурлыкал мистер Саттерсуэйт, вновь глядя на пустой стул. – А вам не кажется, что иногда они приносят пользу?

Бристоу уставился на него.

– Пользу? Вот странное слово.

– Что ж, я надеюсь, что убедил вас, мистер Саттерсуэйт, – сказал полковник.

– Абсолютно, – откликнулся мистер Саттерсуэйт. – Правда, на первый взгляд все выглядит очень странным: какой смысл стреляться только что женившемуся мужчине, молодому, богатому, счастливому, отмечающему возвращение в родовое гнездо? Очень странно, но факты – вещь упрямая. – И он, нахмурившись, повторил: – Факты.

– Самое интересное, на мой взгляд, то, – промолвил полковник, – что мы никогда не узнаем причину самоубийства. Конечно, ходили всякие слухи – вы ведь знаете, что люди любят потрепаться…

– Но точно никто не знал, – задумчиво повторил мистер Саттерсуэйт.

– Не похоже на детективный роман, правда? – заметил Бристоу. – Никто ничего не выиграл от смерти этого человека.

– Никто, кроме еще не родившегося ребенка, – напомнил мистер Саттерсуэйт.

– Это был сильный удар для Хьюго Чарнли, – заметил полковник, откашлявшись. – Как только выяснилось, что пара ждет ребенка, ему ничего не оставалось делать, как сидеть и терпеливо ждать, будет ли это мальчик или девочка. Для его кредиторов ожидание тоже было очень волнующим. В конце концов на свет появился мальчик, и многие из них были сильно разочарованы.

– А вдова была очень расстроена? – спросил Бристоу.

– Бедное дитя, – ответил Монктон. – Я ее никогда не забуду. Она не плакала и не рвала на себе волосы. Просто, как бы это сказать, заледенела. Как я уже сказал, она быстро съехала из усадьбы и никогда туда больше не возвращалась.

– Значит, мотив мы так никогда и не узнаем, – сказал Бристоу с коротким смешком. – Другой мужчина или другая женщина, одно из двух, а?

– Похоже на то, – согласился с ним мистер Саттерсуэйт.

– Хотя я бы поставил на другую женщину, – продолжал художник, – поскольку вдова так и не вышла замуж. Я ненавижу этих женщин, – закончил он хладнокровно.