– А вы ее знаете?

– Немного.

– Я здорово беспокоюсь за Франклина, – сказала мисс Мартин. – Вообще-то он парень умный. Никогда бы не подумала, что он может запасть на подобную сирену. А он просто никого не слушает и бросается, как шершень, на любого, кто попытается заговорить о ней. Скажите, она что, действительно графиня?

– Точно ничего не знаю, – ответил мистер Саттерсуэйт, – но такое возможно.

– Как это по-английски, – сказала Элизабет с неудовольствием. – Я просто хочу сказать, что в Саргон-Спрингс – это наш родной город – графиня будет выглядеть несколько диковато.

Мистер Саттерсуэйт не стал спорить. Не стал он также напоминать, что они были не в Саргон-Спрингс, а в герцогстве Монако, где графиня соответствовала окружающей среде гораздо больше, чем мисс Мартин.

Он ничего не ответил, и Элизабет отправилась к Казино. Мистер Саттерсуэйт уселся на солнце, и скоро к нему присоединился Франклин Рудж. Он просто кипел от энтузиазма.

– Как мне все здесь нравится, – наивно заметил он. – Именно так, сэр! Вот это я называю изучением жизни – жизни, которая здорово отличается от той, которой мы живем в Штатах.

Старший мужчина задумчиво посмотрел на него.

– Жизнь везде практически одна и та же, – сказал он утомленным голосом. – Просто рядится она в разные одежды – вот и всё.

– Я вас не понимаю, – уставился на него Франклин Рудж.

– Не понимаете, – сказал мистер Саттерсуэйт. – Вот именно поэтому вам предстоит еще очень много узнать. Но простите меня – старики не должны читать нотации молодым.

– Да ну что вы! – Рудж рассмеялся, обнажив прекрасные зубы, характерные для его нации. – Поймите, я не хочу сказать, что разочарован Казино. Я просто думал, что азартная игра – она другая. Более беспокойная, что ли… А здесь она, на мой взгляд, довольно скучная и убогая.

– Азарт – это жизнь и смерть для самого игрока, но со стороны все выглядит довольно скучно, – высказал свое мнение мистер Саттерсуэйт. – Об этом гораздо интереснее читать, чем наблюдать.

Молодой человек согласно кивнул.

– А вы здесь, как я посмотрю, большая шишка на ровном месте? – спросил он с такой обезоруживающей искренностью, что на него невозможно было сердиться. – То есть я хочу сказать, знаете всех герцогинь, графов, графинь и все такое…

– Многих из них, – ответил мистер Саттерсуэйт, – а также массу евреев, португальцев, греков и аргентинцев.

– Что? – не понял мистер Рудж.

– Я просто объясняю, – уточнил мистер Саттерсуэйт, – что вращаюсь в английском обществе.

На несколько минут Франклин Рудж задумался.

– И вы ведь знаете графиню Царнов, правда? – спросил он, наконец.

– Немного, – ответил ему мистер Саттерсуэйт – так же, как до этого он ответил Элизабет.

– Вот женщина, с которой было очень интересно познакомиться. Нас заставляют поверить, что аристократия в Европе выродилась и исчезла. Может быть, это и касается мужчин, но с женщинами все по-другому. Разве не приятно встретить такое утонченное существо, как графиня? Остроумная, очаровательная, тонкая, потомок сотен цивилизованных поколений, аристократка до мозга костей.

– Это вы всё о ней? – уточнил мистер Саттерсуэйт.

– А о ком же еще? Вы знаете, из какой она семьи? – спросил Рудж.

– Нет, – ответил его собеседник. – Боюсь, что я мало что о ней знаю.

– Она из рода Радзинских, – пояснил Франклин Рудж, – одного из старейших в Венгрии. У нее была невероятная жизнь. Вы видели нитку жемчуга, которую она носит?

Мистер Саттерсуэйт кивнул.

– Так вот, это подарок короля Боснии. Она выкрала для него какие-то секретные документы.

– Да, я об этом тоже слышал, – подтвердил мистер Саттерсуэйт.

Этот слух давно уже был общим местом в обществе – говорили, что в стародавние времена графиня была chere amie[27] Его Величества.

– А теперь слушайте дальше.

Мистер Саттерсуэйт стал слушать, и чем больше он слушал, тем больше восхищался богатым воображением графини Царнов. Вульгарный вариант «сирены» (как назвала ее Элизабет Мартин) был совсем не для нее. Ведь молодой человек достаточно умен и, кроме того, полон идеализма. Поэтому графиня скромно пустилась в рассказы о дипломатических интригах и, естественно, о ее врагах и недоброжелателях. Легкими намеками молодому американцу позволили почувствовать себя живущим в прошлом, в котором графиня играла главную роль – надменной аристократки, водящей дружбу с канцлерами и принцами, женщины, которая способна вызвать только романтические эмоции.

– У нее была масса недоброжелателей, – закончил молодой человек с теплым чувством. – Удивительное дело, но она так и не смогла найти женщину, с которой смогла бы подружиться. Женщины всегда были ее главными врагами.

– Возможно, – согласился мистер Саттерсуэйт.

– Совершенно возмутительно, правда? – с жаром потребовал ответа Рудж.

– Да нет, – задумчиво произнес мистер Саттерсуэйт. – Я бы так не сказал. Понимаете ли, у женщин свои собственные понятия о жизни. И нам, мужчинам, совсем ни к чему вмешиваться в их отношения. Пусть они живут своей собственной жизнью.

– Не соглашусь с вами, – серьезно возразил ему Рудж. – Самое ужасное в нынешнем мире – это недоброе отношение женщин друг к другу. Вы ведь знаете Элизабет Мартин? В теории она абсолютно согласна со мной. Мы довольно часто обсуждаем с нею эти вопросы. Она совсем еще ребенок, но мыслит совершенно правильно. Однако когда дело доходит до реальной жизни, Элизабет ничуть не лучше всех остальных. Она не переносит графиню, хотя ничего о ней не знает и не хочет слушать то, что я о ней рассказываю. Все это неправильно, мистер Саттерсуэйт. Я верю в демократию – а что есть демократия, как не братские отношения между мужчинами и сестринские – между женщинами?

Он замолчал, а мистер Саттерсуэйт попытался представить себе ситуацию, при которой между графиней и Элизабет Мартин могли возникнуть сестринские отношения. И потерпел в этом полное фиаско.

– А вот графиня, напротив, – продолжил Франклин, – восхищается Элизабет и считает ее очаровательной во всех смыслах. И о чем это нам говорит?

– Это говорит нам о том, – сухо заметил Саттерсуэйт, – что графиня живет на этом свете гораздо дольше, чем мисс Мартин.

Услышав это замечание, Франклин Рудж повел себя не совсем адекватно.

– А вы знаете, сколько ей лет? Она сама мне сказала. И это довольно смело с ее стороны. Я предположил, что ей двадцать девять, но она сказала, что ей тридцать пять. Она совсем на них не выглядит, правда?

Мистер Саттерсуэйт, который считал, что графине где-то между сорока пятью и сорока девятью, только удивленно вскинул брови.

– Хочу предупредить вас, что не стоит все сказанное в Монте-Карло принимать за чистую монету, – пробормотал он.

Но мистер Саттерсуэйт был достаточно опытен, чтобы понимать всю бессмысленность спора с молодым человеком. Франклин Рудж находился в том состоянии благородной эйфории, когда он готов был отмести любой аргумент, если только тот не подтверждался серьезным авторитетом.

– А вот и графиня, – сказал юноша, вставая.

Она подошла к ним с томной грацией, которая так ей шла. Они уселись. Графиня была очень мила с мистером Саттерсуэйтом, однако несколько холодна. При этом она оживленно общалась с ним, интересуясь его мнением и обращаясь с ним как со специалистом по Ривьере.

Все было сделано просто безукоризненно. Прошло всего несколько минут, а Франклин Рудж был уже изысканно, но твердо отправлен на прогулку в одиночестве, и мистер Саттерсуэйт с графиней остались наконец одни.

Женщина стала рисовать узоры на песке своим зонтиком.

– Вы принимаете участие в этом милом американском мальчике, мистер Саттерсуэйт, не так ли?

В ее низком голосе слышалась озабоченность.

– Он приятный молодой человек, – ответ мистера Саттерсуэйта прозвучал уклончиво.

– Мне он тоже нравится, – задумчиво сказала графиня. – Я много рассказывала ему о своей жизни.

– Неужели? – произнес мистер Саттерсуэйт.

– Вещи, о которых знают очень немногие, – мечтательно продолжила женщина. – У меня была удивительная жизнь, мистер Саттерсуэйт. Мало кто поверит в те удивительные приключения, которые происходили со мной.

Мистер Саттерсуэйт был достаточно умен, чтобы понять, к чему она клонит. В конце концов, все те истории, которые она рассказала Франклину, могут оказаться правдой. Это было маловероятно, практически невозможно, но такая вероятность все-таки существовала. Никто не мог с уверенностью сказать: такого никогда не было…

Поэтому он ничего не сказал, а графиня продолжала смотреть на залив отсутствующим взглядом.

Неожиданно мистер Саттерсуэйт увидел ее совсем по-новому. Она больше не выглядела хищницей – напротив, была похожа на существо, загнанное в угол, которое отчаянно борется за свое счастье зубами и руками. Он незаметно посмотрел на нее: зонтик был опущен, а в уголках глаз у женщины были видны мелкие морщинки. На одном виске билась жилка.

И опять на мистера Саттерсуэйта нахлынула твердая убежденность, что графиня была впавшей в отчаяние женщиной, вся жизнь которой подчинена одной цели. Она будет безжалостна и по отношению к нему, и по отношению к любому другому, кто встанет между нею и Франклином Руджем. Но мистер Саттерсуэйт все еще не мог полностью разобраться в ситуации. Было очевидно, что женщина она очень богатая. Графиня всегда была прекрасно одета, а ее драгоценности были выше всяких похвал. Так что срочной необходимости в средствах у нее не было. Тогда что это, любовь? Он хорошо знал, что женщины в ее возрасте часто влюбляются в мальчиков. Может быть, причина именно в этом? Мистер Саттерсуэйт чувствовал, что в этой ситуации было что-то особенное.