Присяжные отсутствовали немногим более получаса. Они вернулись, чтобы вынести приговор, который ни у кого не вызывал сомнения, – «виновен».

Мистер Саттерсуэйт с мрачным выражением лица покинул зал суда сразу же после вынесения приговора.

Слушания, посвященные простым убийствам, его не интересовали. Он был слишком привередлив, чтобы разбираться в мрачных деталях обыкновенного убийства. Но дело Уайлда было совсем другим. Молодой Мартин Уайлд был, несомненно, джентльменом, а его жертву, молодую жену сэра Джорджа Барнаби, мистер Саттерсуэйт знал лично.

Все это он обдумывал, идя по Холборну[20]. Потом свернул в лабиринт кривых улочек, которые вели в направлении Сохо. На одной из этих улочек располагался небольшой ресторанчик, известный только узкому кругу посетителей, к которым мистер Саттерсуэйт имел честь принадлежать. Ресторан не был дешевым – напротив, он был очень дорогим, потому что обслуживал только истинных гурманов. В нем царила тишина – звуки джаза не нарушали камерной атмосферы, было довольно темно, и официанты, казалось, бесшумно возникали из сумерек, вооруженные серебряными подносами, как будто были участниками какого-то религиозного действа. Назывался этот ресторан «Арлекин».

Все еще погруженный в свои мысли, мистер Саттерсуэйт зашел в «Арлекин» и направился к своему любимому столику, расположенному в дальнем от входа углу. Из-за полумрака, о котором мы уже сказали, только подойдя совсем близко, он увидел, что за столом уже сидит высокий темноволосый мужчина. Лицо его скрывалось в тени, а солнечные лучи, падавшие на его строгую одежду через витражное окно, лежали на ней радужными пятнами.

Мистер Саттерсуэйт уже было повернулся, чтобы отойти, но тут мужчина слегка пошевелился, и он узнал его.

– Храни меня Бог, – воскликнул мистер Саттерсуэйт, который любил старомодные выражения, – да ведь это же мистер Кин!

Он встречал Харли Кина уже трижды, и все три встречи были более чем необычными. Этот мистер Кин был странной личностью, способной раскрывать суть вещей, которые все давно знали, – он показывал их под другим углом зрения.

Мистер Саттерсуэйт мгновенно почувствовал волнение – приятное волнение. Он всегда был зрителем и давно смирился с этой ролью, но иногда, в присутствии мистера Кина, он чувствовал себя актером, и на главных ролях.

– Как приятно, – сказал он, светясь всем своим высохшим личиком. – Вот уж никак не ожидал. Надеюсь, вы позволите мне присоединиться к вам?

– Почту за честь, – ответил мистер Кин. – Как видите, я еще не начал есть.

Из тени немедленно появился почтительный старший официант. Мистер Саттерсуэйт, как человек с изысканным вкусом, на какое-то время полностью сосредоточился на выборе блюд. Через несколько минут старший официант, с легкой улыбкой одобрения на губах, отошел в сторону, а его место занял молодой человек рангом пониже. Мистер Саттерсуэйт повернулся к мистеру Кину.

– Я только что из Олд Бейли[21], – начал он. – Все это очень грустно.

– Его признали виновным? – поинтересовался мистер Кин.

– Да. Присяжным понадобилось всего полчаса.

Мистер Кин наклонил голову.

– Результат вполне предсказуемый, если подумать о доказательствах, – сказал он.

– И тем не менее… – начал мистер Саттерсуэйт и остановился.

– И тем не менее ваши симпатии на стороне осужденного? – закончил за него мистер Кин. – Вы ведь именно это хотели сказать?

– Думаю, что да. Мартин Уайлд выглядит приятным молодым человеком… трудно себе представить, что он способен на подобное. Хотя в последнее время появилось много приятных молодых людей, которые на поверку оказываются особо хладнокровными и безжалостными убийцами.

– Слишком жестоко, – тихо произнес мистер Кин.

– Простите? – переспросил мистер Саттерсуэйт, слегка удивившись.

– Слишком жестоко по отношению к Мартину Уайлду. Хотя с самого начала этот случай рассматривали как еще одно звено в цепи подобных же убийств – мужчина убивает, чтобы освободиться от одной женщины, с целью жениться на другой.

– Ну-у-у, – с сомнением протянул мистер Саттерсуэйт. – Улики…

– Ах, – воскликнул мистер Кин, – боюсь, что я не знаком со всеми уликами.

К мистеру Саттерсуэйту мгновенно вернулась его уверенность в себе. Он почувствовал себя всемогущим. Он уже был готов сознательно превратить свой рассказ в настоящую мелодраму.

– Позвольте мне представить их вам. Дело в том, что я лично знаком с семьей Барнаби. И знаю все обстоятельства происшедшего. Благодаря мне вы сможете заглянуть за кулисы дела и увидеть все изнутри.

Мистер Кин наклонился вперед, и на лице его появилась ободряющая улыбка.

– Уверен, что никто, кроме вас, мистер Саттерсуэйт, на такое не способен, – пробормотал он.

Мистер Саттерсуэйт крепко схватился за стол обеими руками. Он был возбужден и счастлив. На мгновение он почувствовал себя актером, чьей религией были слова его роли.

Очень быстро, несколькими широкими мазками, он набросал картину жизни в «Диринг-Хилл». Сэр Барнаби, пожилой, обрюзгший и гордящийся своим богатством. Человек, который постоянно придирается ко всяким мелочам. Человек, который заводит свои часы каждую неделю обязательно во второй половине дня по пятницам, а оплачивает свои счета обязательно утром по вторникам. Очень осторожный человек.

От сэра Джорджа мистер Саттерсуэйт перешел к леди Барнаби. Здесь его мазки стали мягкими, но от этого не менее точными. Он видел ее всего однажды, но надолго запомнил свои впечатления. Вызывающе дерзкая молодая особа. Очень молодая. Мистер Саттерсуэйт описал ее как ребенка, пойманного в ловушку.

– Понимаете, она его ненавидела. Она вышла за него замуж, не успев понять, что делает. И вот…

Она была в полном отчаянии – именно так он описал ее. Леди Барнаби бросалась из одной крайности в другую. Но у нее не было своих денег, поэтому она полностью зависела от своего пожилого мужа. И она была в ловушке – не ведала еще своей истинной силы, а красота ее обещала раскрыться только в будущем. И она была жадной. Мистер Саттерсуэйт был в этом уверен. Вместе с дерзостью в ней уживалась и жадность, неприкрытая и ухватистая.

– Мартина Уайлда я не встречал никогда, – продолжил мистер Саттерсуэйт. – Но много о нем слышал. Жил он меньше чем в миле от их дома. Он занимался сельским хозяйством. Она тоже им заинтересовалась, или просто притворилась заинтересованной. На мой взгляд, все это было чистым притворством. Мне кажется, что она видела в нем единственную возможность освободиться – и с жадностью вцепилась в него так, как это мог бы сделать ребенок. Конец у этого мог быть только один. Мы знаем, чем все закончилось, потому что их письма были зачитаны в суде. Мистер Уайлд сохранил ее письма – его послания она уничтожила, но по ее текстам можно было понять, что он к ней охладел. И он этого не отрицает. У него появилась другая женщина, которая тоже жила в деревеньке Диринг-Вэйл – Сильвия Дэйл. Ее отец – местный врач. Вы, вероятно, видели ее в суде. Хотя нет, вы мне сказали, что вас там не было. Я вам ее опишу. Достойная девушка, очень достойная. Кроткая. Правда, слегка глуповата. Однако очень спокойная, знаете ли. И верная. Прежде всего – верная.

Он посмотрел на мистера Кина, ожидая поддержки, и тут же получил ее в виде неторопливой восхищенной улыбки. Мистер Саттерсуэйт продолжил:

– Вы знаете последнее письмо, то есть я имею в виду, вы читали его в газетах. То самое, которое было написано утром тринадцатого сентября в пятницу. Оно полно отчаянных обвинений и завуалированных угроз, а заканчивается тем, что жертва умоляет Мартина Уайлда прибыть в «Диринг-Хилл» в шесть часов вечера того же дня. «Я оставлю боковую дверь открытой для Вас, так что никто не узнает, что Вы приходили. Буду ждать Вас в музыкальном салоне». Письмо доставил нарочный.

Несколько минут мистер Саттерсуэйт молчал.

– Если помните, когда его арестовали, Мартин Уайлд отрицал, что он вообще появлялся в доме в тот вечер. Он заявил, что, вооружившись ружьем, отправился в лес пострелять. Но когда полиция предъявила свои доказательства, то это утверждение рассыпалось. Как вы помните, отпечатки его пальцев были обнаружены на боковой двери и на одном из бокалов для коктейля, который стоял на столе в музыкальном салоне. Тогда он признался, что пришел на встречу с леди Барнаби, что они поговорили на повышенных тонах, но все закончилось тем, что ему удалось успокоить женщину. Он поклялся, что оставил ружье прислоненным за дверью в салон и что, когда он уходил, леди Барнаби была жива и чувствовала себя прекрасно. Уайлд отметил, что вышел он через минуту или две после того, как часы пробили четверть седьмого, и направился прямо домой. Однако свидетели показали, что на ферме он появился только без четверти семь, а она, как я уже говорил, находится всего в миле от дома Барнаби. Что касается ружья, то, по его словам, он о нем совсем забыл. Заявление не вызывает доверия, однако…

– Что «однако»? – поинтересовался мистер Кин.

– Знаете, – медленно произнес мистер Саттерсуэйт. – Такое вполне могло случится, не так ли? Представитель обвинения отверг такую возможность, но, мне кажется, здесь он ошибся. Знаете, мне приходилось встречать многих молодых людей, которых подобные эмоциональные сцены вполне могли выбить из колеи. Особенно это относится к юношам, по комплекции похожим на Мартина Уайлда. Женщины, напротив, после подобной сцены могут почувствовать себя значительно лучше и сохранить ясное сознание. Для них ссоры – это своего рода предохранительный клапан, который успокаивает их нервы и все такое. Но я вполне могу себе представить Мартина Уайлда, у которого голова пошла кругом, несчастного и выбитого из колеи, уходящим из дома, даже не думая о ружье, которое он оставил прислоненным к стене около музыкального салона.