Агата Кристи - Таинственное происшествие в Стайлз. Таинственный противник. Убийство на поле для гольфа

Астли-Прайерс оказался красивой кирпичной виллой среди густых деревьев, которые делали ее совершенно незаметной со стороны дороги.

В первый же вечер Томми в сопровождении Альберта отправился на разведку; По требованию Альберта они долго ползли по-пластунски, пыхтя и поднимая столько шума, что куда безопаснее было бы остаться в более привычном вертикальном положении. Как выяснилось, эти предосторожности были совершенно излишни. В саду, похоже, не было ни души, как чаще всего и бывает в загородных поместьях после наступления темноты. Томми опасался встречи со свирепой сторожевой собакой, Альберт же рассчитывал увидеть пуму[153] или дрессированную кобру. Однако до декоративного кустарника, окаймляющего дом, они добрались без всяких помех.

Шторы в столовой были подняты. Вокруг стола собралось многочисленное общество. Из рук в руки передавались бутылки портвейна. Обычный дружеский ужин.

Из открытых окон доносились обрывки разговора. Компания азартно обсуждала местных крикетистов[154].

И вновь Томми ощутил противный холодок неуверенности. Да разве можно так натурально притворяться? Неужели его снова одурачили? Джентльмен, сидевший во главе стола (в очках, со светлой бородкой), выглядел на редкость респектабельным и добропорядочным.

В эту ночь Томми мучила бессонница. Утром неутомимый Альберт заключил соглашение с рассыльным зеленщика и, временно заняв его место, втерся в доверие к кухарке из Астли-Прайерс. Когда он вернулся, то уже ни капли не сомневался, что она «тоже из этой шайки», однако Томми не слишком доверял его чересчур пылкому воображению. Никаких фактов Томми так от него и не добился, в ответ на его расспросы Альберт твердил, что «она какая-то не такая». И что это было видно с первого взгляда.

На следующий день, вновь подменив рассыльного (к великой выгоде последнего), Альберт наконец принес обнадеживающие сведения. В доме действительно гостит молодая француженка. Томми отбросил все сомнения. Его догадки подтверждались. Но времени почти не оставалось. Было уже двадцать седьмое. Двое суток в его распоряжении до двадцать девятого — до «Профсоюзного дня», о котором уже ходило столько разных слухов. Тон газет становился все более возбужденным. Намеки на готовящийся профсоюзами переворот делались все смелее. Правительство отмалчивалось. Оно знало все и было готово к роковому дню. По слухам, между профсоюзными руководителями не было согласия. Наиболее дальновидные из них понимали, что их планы могут нанести смертельный удар по той Англии, которую они в глубине души любили. Их пугали голод и тяготы — неизбежные спутники всеобщей забастовки, и они были бы рады пойти навстречу правительству, свернуть с опасной дороги. Однако за их спиной работали тайные силы, они регулярно напоминали рабочим о былых несправедливостях, они разжигали страсти, они призывали к радикальным мерам.

Томми полагал, что благодаря мистеру Картеру он теперь верно оценивает ситуацию. Если роковой документ окажется в руках мистера Брауна, общественное мнение наверняка переметнется на сторону профсоюзных экстремистов и революционеров. Пока же шансы были примерно равными. Конечно, правительство может прибегнуть к помощи армии и полиции, тогда оно наверняка победит — но какой ценой! Томми лелеял надежду на другой, почти невероятный исход: движение экстремистов само собой сойдет на нет, как только будет схвачен и арестован мистер Браун. Так думал Томми. Ведь оно существовало исключительно благодаря воле его неуловимого главаря. Без него они сразу растеряются, начнется паника, и многие честные люди одумаются и в последний момент все-таки пойдут на примирение.

«Театр одного актера, — думал Томми. — Надо поскорей его изловить».

В какой-то мере именно это честолюбивое желание заставило его попросить мистера Картера не вскрывать запечатанный конверт. К тому же ему не давал покоя таинственный, никому не дающийся в руки договор. Порой Томми испытывал ужас перед своей непомерной дерзостью. И он еще смеет надеяться на то, что сделал великое открытие — коего не сумели сделать люди куда умнее и опытнее его. Но, невзирая на сомнения, он не отступал от своего плана. Вечером они с Альбертом вновь забрались в знакомый сад. На сей раз Томми собирался как-нибудь проникнуть в дом. Когда они прокрались к нему почти вплотную, Томми внезапно ахнул.

На третьем этаже кто-то стоял у освещенного окна, и на штору ложилась тень. Этот силуэт Томми узнал бы где угодно! Таппенс! Он ухватил Альберта за плечо.

— Стой здесь. Когда я запою, глаз не спускай с этого окна.

Сам он поспешно вернулся на дорожку и, очень натурально пошатываясь, оглушительным басом завопил:

В госпитале граммофон без конца завывал эту песню. Наверняка Таппенс ее узнает и поймет, что к чему. Томми был начисто лишен слуха, зато глотку имел луженую. Так что шум он поднял оглушительный.

Вскоре корректнейший дворецкий величественно выплыл из дверей в сопровождении корректнейшего лакея. Дворецкий попытался его урезонить. Томми продолжал петь, ласково величая дворецкого «милым добрым толстопузиком». Тогда дворецкий подхватил его под руку, с другой стороны подоспел лакей, вдвоем они быстренько подвели Томми к воротам и аккуратно выставили вон. Дворецкий пригрозил ему полицией — чтобы не вздумал вернуться. Все было проделано великолепно — с безупречной естественностью и достоинством. Кто угодно поклялся бы, что дворецкий — вполне настоящий и лакей — натуральней не бывает. Но только фамилия дворецкого была Виттингтон.

Томми вернулся в гостиницу и начал ждать возвращения Альберта. Наконец этот сообразительный юноша вошел в номер.

— Ну! — нетерпеливо крикнул Томми.

— Все в ажуре. Пока они тащили вас, окошко открылось и оттуда что-то выбросили. — Он протянул Томми измятый листок. — Он был прикреплен к пресс-папье.

На листке было нацарапано: «Завтра в то же время».

— Молодчага! — вскричал Томми. — Дело пошло.

— А я написал записку на листке, обернул камешек и зашвырнул в окно, — с гордостью доложил Альберт.

Томми застонал.

— Твое усердие нас погубит, Альберт. Что хоть ты написал?

— Что мы живем в гостинице и чтобы она, если сможет удрать, пошла туда и заквакала по-лягушачьи.

— Она сразу догадается, что это ты, — сказал Томми со вздохом облегчения. — Воображение тебя подводит, Альберт. Ты хоть когда-нибудь слышал, как квакают лягушки?

Альберт заметно приуныл.

— Выше нос! — сказал Томми. — Все обошлось. Дворецкий мой старый друг, и бьюсь об заклад, что он меня узнал, хотя и не подал виду. Это не входит в их расчеты. Вот почему у нас все шло так гладко. Отпугивать меня они не хотят. Но и ковер мне под ноги стелить не собираются. Я пешка в их игре, Альберт, только и всего. Но, видишь Ли, если паук позволит мухе без труда улизнуть, муха может заподозрить, что это неспроста. Молодой, но многообещающий мистер Томас Бирсфорд очень кстати в нужную для них минуту выполз на сцену. Но в дальнейшем мистеру Томасу Бирсфорду лучше держать ухо востро!

Томми лег спать в превосходном настроении, предварительно разработав подробный план действий на следующий вечер. Он не сомневался, что обитатели Астли-Прайерс пока не будут чинить ему препятствий. Ну, а чуть позже Томми намеревался устроить им сюрприз.

Однако около двенадцати часов его спокойствие было нарушено самым бесцеремонным образом. Ему сообщили, что кто-то спрашивает его в баре. Это был дюжий извозчик, чуть не по уши забрызганный грязью.

— Ну, любезный, что вам надо? — спросил Томми.

— Может, это для вас, сэр? — Извозчик показал ему очень грязный вчетверо сложенный листок, на котором было написано: «Передайте это джентльмену, живущему в гостинице по соседству с Астли-Прайерс. Получите десять шиллингов».

Увидев знакомый почерк, Томми с удовольствием отметил, что Таппенс сразу сообразила, что он мог поселиться в гостинице под вымышленной фамилией. Он протянул руку к листку.

— Совершенно верно.

Извозчик медлил.

— А десять шиллингов?

Томми поспешно вытащил из кошелька десятишиллинговую бумажку, и извозчик вручил ему листок, который Томми тут же развернул.

Еще не дочитав этого вполне типичного для Таппенс послания, Томми завопил Альберту:

— Пакуй мой чемодан! Мы выезжаем.

— Есть, сэр! — послышался грохот каблуков — Альберт метался между шкафом и чемоданом.

Холихед? Так, значит, все-таки… Томми был сбит с толку и медленно перечитал записку.

Над его головой продолжали грохотать сапоги. Внезапно до Альберта снизу донеслось:

— Альберт! Я идиот! Распакуй чемодан.

— Есть, сэр!

Томми задумчиво разгладил листок.

— Да, идиот! — произнес он негромко. — Но не я один. И теперь я знаю кто!

В роскошном номере «Клариджа» Краменин, развалившись на диване, диктовал секретарю фразы, изобилующие шипящими звуками, коими так богат русский язык.

Внезапно телефон рядом с секретарем замурлыкал, он снял трубку и, спросив, кто это, обернулся к своему патрону.

— Вас.

— Кто?

— Назвался мистером Джулиусом П. Херсхейммером.

— Херсхейммер… — задумчиво повторил Краменин. — Знакомая фамилия.