— Могла ли миссис Инглторп случайно принять яд? — спросил коронер.

— Думаю, это маловероятно. В отличие от некоторых других ядов, стрихнин не используется в домашнем хозяйстве. К тому же на его продажу наложены некоторые ограничения.

— Можете ли вы теперь, зная результаты вскрытия, определить, каким образом был принят яд?

— Нет.

— Вы, кажется, оказались в Стайлз раньше доктора Уилкинса?

— Да, я встретил автомобиль, выезжавший из садовых ворот, и, узнав о случившемся, со всех ног бросился в усадьбу.

— Не могли бы вы подробно рассказать, что произошло дальше?

— Когда я зашел в комнату, миссис Инглторп билась в конвульсиях. Увидев меня, она прохрипела: «Альфред… Альфред».

— Скажите, мог стрихнин содержаться в кофе, который ей отнес мистер Инглторп?

— Это маловероятно, поскольку стрихнин — быстродействующий яд. Симптомы отравления обычно проявляются уже через час или два. При некоторых условиях, ни одно из которых в данном случае обнаружено не было, его действие может быть замедлено. Миссис Инглторп выпила кофе примерно в восемь вечера, но признаки отравления появились лишь под утро. Это доказывает, что яд попал в организм гораздо позже восьми часов.

— Миссис Инглторп имела обыкновение пить ночью какао. Не мог ли стрихнин быть подмешан туда?

— Нет, я лично сделал анализ остатков какао. Никакого стрихнина там не было.

При этих словах Пуаро удовлетворенно улыбнулся.

— Как вы догадались? — спросил я шепотом.

— Слушайте дальше.

— Смею заметить, — продолжал доктор, — что, если бы экспертиза дала иной результат, я бы очень удивился.

— Почему?

— Потому что у стрихнина чрезвычайно горький вкус. Его можно почувствовать даже в растворе один к семидесяти тысячам, чтобы замаскировать такую горечь, нужна жидкость с очень резким вкусом. Какао для этого совершенно не годится.

Один из присяжных поинтересовался, может ли кофе замаскировать привкус яда.

— Весьма возможно, поскольку у самого кофе чрезвычайно горький вкус.

— Таким образом, вы предполагаете, что яд был подсыпан в кофе, но по каким-то причинам его действие было замедлено.

— Да, но так как кофейная чашка вдребезги разбита, мы не можем сделать анализ ее содержимого.

На этом доктор Бауэрстайн закончил свои показания.

Доктор Уилкинс был во всем согласен со своим коллегой.

Он начисто отверг возможность самоубийства, которое предположил один из присяжных.

— У покойной было больное сердце, — сказал он, — но состояние ее здоровья не внушало опасений. Она обладала уравновешенным характером и поражала всех своей огромной энергией. Нет, миссис Инглторп не могла покончить с собой.

Следующим был вызван Лоренс Кэвендиш. В его выступлении не было ничего нового, он почти слово в слово повторил показания брата. Заканчивая выступление, он вдруг смущенно сказал:

— Если можно, я хотел бы высказать одно предположение.

Лоренс посмотрел на коронера, который сразу воскликнул:

— Конечно, мистер Кэвендиш, мы здесь для того и собрались, чтобы выслушать все, что поможет узнать правду об этом деле.

— Это только мое предположение, — пояснил Лоренс, — я могу ошибаться, но мне до сих пор кажется, что мама могла умереть естественной смертью.

— Как это возможно, мистер Кэвендиш?

— Дело в том, что она уже некоторое время принимала тонизирующее, в котором содержался стрихнин.

— Вот так новость! — воскликнул коронер.

Присяжные были явно заинтригованы.

— Известны случаи, — продолжал Лоренс, — когда происходило постепенное накопление яда в организме больного и это в конце концов вызывало смерть. К тому же мама могла по ошибке принять слишком большую дозу лекарства.

— Мы в первый раз слышим, что миссис Инглторп принимала тонизирующее, содержащее стрихнин. Это весьма ценное свидетельство, и мы вам очень благодарны, мистер Кэвендиш.

Был вызван доктор Уилкинс, который сразу высмеял это предположение.

— То, что сказал мистер Кэвендиш, чистый абсурд. Любой врач вам скажет то же самое. Стрихнин действительно может накапливаться в организме больного, но при этом исключается такая агония и внезапная смерть, как в данном случае. Когда яд накапливается в организме, это сопровождается длительным хроническим заболеванием, симптомы которого я бы уже давно заметил. Поэтому считаю предположение мистера Кэвендиша совершенно необоснованным.

— А что вы думаете по поводу его второго высказывания? Могла ли миссис Инглторп случайно принять слишком большую дозу лекарства?

— Даже три или четыре дозы не могут вызвать летальный исход. У миссис Инглторп имелся, правда, большой запас этой микстуры, она получала ее из аптеки Кута в Тэдминстере. Но чтобы в организм попало столько стрихнина, сколько было обнаружено при вскрытии, она должна была выпить целую бутыль.

— Итак, вы считаете, что эта микстура не могла явиться причиной смерти миссис Инглторп?

— Несомненно. Подобное предположение просто смехотворно.

Присяжный, задавший предыдущий вопрос, спросил у доктора Уилкинса, не мог ли фармацевт, изготовлявший лекарство, допустить ошибку.

— Это, конечно, возможно, — ответил доктор.

Однако Доркас, дававшая показания вслед за Уилкинсом, начисто отвергла это предположение, поскольку лекарство было изготовлено довольно давно, она даже помнила, что в день смерти миссис Инглторп приняла последнюю дозу.

Таким образом подозрения по поводу лекарства рассеялись, и коронер попросил Доркас рассказать все с самого начала. Она сообщила, что Проснулась от громкого звона колокольчика и сразу подняла тревогу в доме. Затем ее попросили рассказать о ссоре, случившейся накануне.

Доркас почти дословно повторила то, что уже говорила нам с Пуаро, поэтому я не буду здесь приводить ее показания.

Следующей свидетельницей была Мэри Кэвендиш. Гордо подняв голову, она отвечала тихим и уверенным голосом. Мэри рассказала, что она встала, как обычно, по будильнику в 4.30 и, одеваясь, вдруг услышала какой-то грохот, словно упало что-то очень тяжелое.

— Видимо, это был столик, стоявший около кровати, — предположил коронер.

— Я открыла дверь и прислушалась, — продолжала Мэри. — Через несколько мгновений раздался неистовый звон колокольчика. Прибежавшая Доркас разбудила моего мужа, и мы направились в комнату миссис Инглторп, но дверь оказалась запертой изнутри.

На этом месте коронер прервал миссис Кэвендиш.

— Думаю, не стоит утруждать вас изложением дальнейших событий, поскольку мы неоднократно слышали, что произошло потом. Но я буду вам весьма признателен, если вы расскажете присутствующим все, что касается ссоры, которую вы нечаянно подслушали накануне.

— Я?

В голосе Мэри звучало плохо скрытое высокомерие.

Она неторопливо поправила воротничок платья, и я внезапно подумал: «А ведь она пытается выиграть время!»

— Да. Насколько я понимаю, — осторожно произнес коронер, — вы читали книгу, сидя на скамейке рядом с окном будуара. Не так ли?

Для меня это было новостью, и, взглянув на Пуаро, я понял, что он тоже не знал об этом.

Чуть-чуть помедлив, Мэри ответила:

— Да, вы правы.

— И окно будуара было открыто?

Я заметил, что лицо Мэри слегка побледнело.

— Да.

— В таком случае вы не могли не слышать голосов, доносившихся из комнаты. К тому же там говорили на повышенных тонах, и с вашего места их можно было услышать даже лучше, чем из холла.

— Возможно.

— Не расскажете ли нам, что вы слышали?

— Уверяю вас — я ничего не слышала.

— Вы утверждаете, что не слышали ничьих голосов?

— Я слышала голоса, но не вслушивалась в то, что говорили.

Она слегка покраснела.

— У меня нет привычки подслушивать интимные разговоры.

Однако коронер продолжал упорствовать.

— Неужели вы ничего не помните, миссис Кэвендиш, ни единого слова? Может быть, какую-нибудь фразу, из которой можно было понять, что разговор действительно был интимным.

Оставаясь внешне совершенно спокойной, Мэри задумалась на несколько секунд, затем сказала:

— Я, кажется, припоминаю слова миссис Инглторп по поводу скандала между мужем и женой.

— Прекрасно! — Коронер удовлетворенно откинулся в кресле. — Это совпадает с тем, что слышала Доркас. Простите, миссис Кэвендиш, но, хотя вы и поняли, что разговор был сугубо личный, тем не менее вы остались сидеть на том же месте возле открытого окна. Не так ли?

Я заметил, как ее темные глаза на мгновение вспыхнули. В ту секунду она, кажется, могла разорвать коронера на куски, но, взяв себя в руки, Мэри спокойно ответила:

— Просто там было очень удобно. Я постаралась сосредоточиться на книге.

— Это все, что вы можете нам рассказать?

— Да.

Мэри Кэвендиш возвратилась на место. Я взглянул на коронера. Вряд ли он был полностью удовлетворен показаниями миссис Кэвендиш. Чувствовалось, что она чего-то недоговаривала.

Следующей давала показания продавщица Эми Хилл. Она подтвердила, что семнадцатого июля продала бланк для завещания Уильяму Эрлу, помощнику садовника в Стайлз.

Затем выступили Уильям Эрл и Мэннинг. Они рассказали, что подписались под каким-то документом. Мэннинг утверждал, что это было в 16.30, Уильям же считал, что это произошло немного раньше.

После них вызвали Цинтию Мердок. Ей почти нечего было добавить к предыдущим показаниям, поскольку до того, как ее разбудила Мэри Кэвендиш, девушка вообще не подозревала о случившемся.

— Неужели вы не слышали, как упал столик?

— Нет, я спала очень крепко.