И тут мадам Берольди доказала всем, что она и в самом деле незаурядная личность. Она решительно отказалась от своей прежней версии, признавшись, что «русские» — это чистейший вымысел, а настоящий убийца — Жорж Конно. Доведенный до умопомрачения страстью к ней, он совершил преступление и поклялся страшно отомстить ей, если она не будет молчать. Запуганная его угрозами, она согласилась, тем более что понимала — расскажи она всю правду, ее обвинят в потворстве преступлению. Но она наотрез отказалась поддерживать какие-либо отношения с убийцей ее мужа. Тогда, чтобы отомстить ей, он написал это письмо. Она торжественно поклялась, что ничего не знала о том, какое преступление готовит Конно. Проснувшись в ту памятную ночь, она увидела, что перед нею стоит Жорж Конно, держа в руке окровавленный нож.

В судебном разбирательстве наметился резкий поворот. Рассказ мадам Берольди едва ли заслуживал доверия. Однако речь, которую она произнесла, обращаясь к присяжным, была настоящим шедевром. Она говорила о своей дочери, об оскорбленном чувстве женского достоинства, о своем страстном желании ради дочери сохранить незапятнанную репутацию. По ее лицу струились слезы. Да, сказала она, Жорж Конно был ее любовником и на нее можно, вероятно, возложить нравственную ответственность за это преступление, но, — как перед Богом! — ни в чем больше она не виновата! Она понимает, что совершила тяжкий проступок, ибо ничего не сообщила следствию о Конно, но, сказала она срывающимся голосом, разве найдется хоть одна женщина, способная на это! Ведь она любила его! Разве могла она собственной рукой послать его на гильотину?[233] Да, она Виновата во многом, но она не совершала ужасного преступления, в котором ее обвиняют.

Как бы то ни было, ее проникновенная речь, ее обаяние сотворили чудо. Под взрыв всеобщего ликования мадам Берольди освободили из-под стражи.

Несмотря на отчаянные усилия, полиции так и не удалось напасть на след Жоржа Конно. Что же касается мадам Берольди, то о ней никто больше ничего не слыхал. Она вместе с дочерью уехала из Парижа, чтобы начать новую жизнь.

Глава 17

Расследование продолжается

Вот так обстояло дело с мадам Берольди. Разумеется, не все подробности этого громкого процесса сохранились в моей памяти. Тем не менее я пересказал его довольно точно. В свое время он вызвал живейший интерес в самых широких кругах общества, в английских газетах много писали о нем, поэтому я без особого труда припомнил наиболее характерные черты этого дела.

В тот момент моему возбужденному сознанию представилось, что теперь в деле мосье Рено все ясно. Признаюсь честно, я слишком горяч, и Пуаро всегда осуждает мою дурную привычку делать поспешные выводы, хотя, думаю, в данном случае меня можно было извинить. Открытие, сделанное Пуаро в Париже, блестяще подтвердило его версию. Я был просто потрясен.

— Пуаро, — сказал я, — примите мои поздравления. Теперь мне понятно все.

Пуаро, как всегда, тщательно и неторопливо зажег свою тонкую сигарету, потом взглянул на меня.

— Стало быть, вам теперь все понятно, mon ami. Что же именно вам понятно, позвольте узнать?

— Как что? Мадам Добрэй, она же мадам Берольди — вот кто убил мосье Рено. Нет никаких сомнений, ведь эти два дела похожи, как близнецы.

— Значит, по-вашему, оправдание мадам Берольди было ошибкой? Она на самом деле виновна в подстрекательстве к убийству ее мужа?

Я вытаращил глаза.

— А как же иначе? Вы что, не согласны?

Пуаро прошелся по комнате, рассеянно подвинул на место стул и в раздумье сказал:

— Согласен. Однако всякая категоричность, вроде вашего «А как же иначе», мне кажется неуместной. Строго говоря, мадам Берольди невиновна.

— В том преступлении, возможно. Но не в этом.

Пуаро снова сел и с сомнением посмотрел на меня.

— Так вы твердо уверены, Гастингс, что мадам Добрэй убила мосье Рено?

— Да.

— Почему?

Вопрос показался мне столь нелепым, что я растерялся.

— Как почему? — Я даже запнулся. — Как это почему? Да потому… — И я умолк, чувствуя, что сказать мне нечего.

Пуаро кивнул.

— Видите, вы сразу сели на мель. Зачем было мадам Добрэй (я буду называть ее так для простоты) убивать мосье Рено? Здесь нет и намека на какой-нибудь мотив. Его смерть ровным счетом ничего ей не дает. Кем бы она ни была — его любовницей или просто шантажисткой — с его смертью она лишается дохода. Чтобы пойти на убийство, должны быть мотивы. Первое преступление — совсем другое дело. Там богатый возлюбленный только того и ждал, чтобы занять освободившееся место.

— Но ведь не только деньги толкают на убийство, — возразил я.

— Верно, — спокойно согласился Пуаро. — Есть еще два мотива. Например, состояние аффекта. Еще один, достаточно, правда, редко встречающийся, — некоторые формы психических расстройств, к которым относится, например, мания убийства или религиозный фанатизм. Эти мы можем исключить из рассмотрения.

— А как насчет убийства, совершенного в состоянии аффекта? Можете ли вы исключить его? Если мадам Добрэй была любовницей Рено и вдруг обнаружила, что он охладел к ней, разве она не могла в припадке ревности убить его?

Пуаро покачал головой.

— Если — заметьте, я говорю «если» — мадам Добрэй даже и была любовницей Рено, он не мог охладеть к ней, ведь они познакомились совсем недавно. И вообще вы очень ошибаетесь на ее счет. Эта женщина может сыграть сильную страсть. Она превосходная актриса. Но в жизни она совсем не та, какой хочет казаться. Проанализируйте ее поведение и вы поймете, что она хладнокровна и расчетлива во всех своих поступках. Ведь она подстрекала своего молодого любовника к убийству совсем не для того, чтобы потом связать с ним свою жизнь. Она метила выйти замуж за богатого американца, к которому, вероятно, была совершенно равнодушна. Если она совершила преступление, то только ради выгоды. Здесь же она ничего не выигрывает. Кроме того, как вы объясните, кто вырыл могилу? Женщине это не под силу.

— Но ведь у нее мог быть сообщник, — предположил я, не желая так легко сдаваться.

— Ну, хорошо. Перейдем к следующему вопросу. Вы сказали, что эти два преступления похожи. В чем вы видите сходство, мой друг?

Я удивленно уставился на него.

— Странно, Пуаро, вы же сами заметили это! Неизвестные в масках, «секретные документы»!

Пуаро чуть улыбнулся.

— Терпение, мой друг, прошу вас. Я не собираюсь ничего отрицать. Сходство этих двух дел не вызывает сомнений. Однако вам не кажется странным одно обстоятельство? Ведь не мадам Добрэй наплела нам всю эту чепуху — если бы было так, то все яснее ясного, — а мадам Рено! Они что, по-вашему, сообщницы?

— Я не могу в это поверить, — медленно начал я. — Но если это действительно так, мадам Рено — самая выдающаяся актриса, которая когда-либо рождалась на земле.

— О-ля-ля! — нетерпеливо воскликнул Пуаро. — В вас снова говорят чувства, а не разум! Если преступнице необходимо быть хорошей актрисой, — на здоровье! Но в данном случае разве это необходимо? Я не верю, что мадам Рено и мадам Добрэй в сговоре. Не верю по ряду причин, на некоторые из них я вам уже указал, остальные — очевидны. Следовательно, эта возможность исключается, и мы подходим наконец к истине, которая, как всегда, очень любопытна и неожиданна.

— Пуаро! — воскликнул я. — Что вам еще известно?

— Mon ami, вы сами должны сделать выводы. У вас есть «доступ к фактам». Напрягите серые клеточки. Рассуждайте, но не как Жиро, а как… Эркюль Пуаро!

— Но вы уверены, что докопались до истины?

— Мой друг, в чем-то я был непроходимо туп, но теперь наконец многое понял.

— Вам уже все ясно?

— Я разгадал, для чего мосье Рено вызвал меня.

— И вы знаете убийцу?

— Одного убийцу я знаю.

— То есть…

— Сейчас я говорю о другом деле. В данном случае налицо не одно преступление, а два. Первое я раскрыл, а второе… eh bien, признаюсь, тут я не уверен!

— Однако, Пуаро, помнится, вы сами сказали, что неизвестный, которого нашли в сарае, умер естественной смертью.

— О-ля-ля! — Пуаро нетерпеливо издал свое любимое восклицание. — Вы все еще не поняли. В одном преступлении, возможно, не было убийцы, но у нас два преступления и два трупа — вот что важно.

Последняя фраза Пуаро так ошеломила меня, что я в тревоге стал к нему приглядываться. Однако вид у него был вполне нормальный. Внезапно он встал и подошел к окну.

— А вот и он, — заметил Пуаро.

— Кто?

— Мосье Жак Рено. Я послал записку на виллу и попросил его прийти сюда.

Это сообщение сразу изменило ход моих мыслей, и я спросил Пуаро, знает ли он, что Жак Рено в ночь убийства приезжал в Мерлинвиль. Я надеялся наконец-то застать врасплох моего проницательного друга, но он, как всегда, оказался во всеоружии. Разумеется, он тоже навел справки на вокзале.

— Уверен, Гастингс, эта мысль пришла в голову не только нам с вами. Наш славный Жиро тоже наверняка побывал там.

— Но вы же не думаете… — начал было я и запнулся. — О нет, страшно подумать!

Пуаро испытующе на меня взглянул, но я не сказал больше ни слова. Меня вдруг пронзила ужасная мысль: в этом деле замешаны прямо или косвенно семь женщин — мадам Рено, мадам Добрэй и ее дочь, таинственная ночная гостья и трое служанок и всего один мужчина — старый Огюст не в счет — Жак Рено. А могилу мог вырыть только мужчина!

Развить эту ужасную мысль у меня не было времени — Жак Рено уже входил в комнату.

Пуаро деловито поздоровался с ним и сразу приступил к делу.

— Прошу вас, садитесь, мосье. Весьма сожалею, что пришлось потревожить вас, но вы, вероятно, догадываетесь, что обстановка на вилле не слишком мне благоприятствует. Мы с мосье Жиро совсем по-разному смотрим на вещи. Он, как вы понимаете, не жалует меня, и я не хотел бы, чтобы он воспользовался теми небольшими находками, которые мне удалось сделать.