Не зажглась она над холмами Ахейскими, и там пребыла)

Она взглянула в Бесконечность — и преклонила колени,

Пышные облака, сводами, над нею свивались —

Знаменья соответствующие прообразу мира ее —

Зримые лишь в Красоте — не нарушая созерцания

Другой красоты, искрящейся сквозь свет —

Прядь, что вилась вокруг каждой звездной формы,

И весь опаловый воздух красками окаймлен.

Торопливая бросилась она на колени на ложе

Из цветов: — были там лилии, как те, что вздымали главу

На красивом Мысе Дэукато [6], и устремлялись

Так ревниво кругом, чтобы прильнуть

К летящим шагам той — гордость глубокая

Что любила смертного — и так умерла [7]

Сефалика, зацветающая юными пчелами,

Обвивала багряный свой стебель вокруг ее колен: —

И цветок-жемчужина — Требизондой прозванный [8]

Жилица высочайших звезд, где некогда пред ней поблекли

Все другие обольстительности: — медвяная роса того цветка

(Сказочный нектар, язычниками ведомый)

Дурманно-сладкий, падал каплями с Небес,

И пал на сады непрощенных

В Требизонд — и на один солнечный цветок

Столь подобный ей, вышней, что, и в этот час,

Все пребывает он, терзая пчелу,

Безумием и непривычной грезой: —

В Небесах, и по всей их округе, лист

И венчик волшебного растения в скорби

Безутешной томится — в скорби, что клонит главу его,

И безумьях раскаиваясь, что уж давно улетели,

Вздымая свою белую грудь к благовонному воздуху,

Как провинившаяся красота, которую пожурили, и она

стала еще более прекрасна: —

И Никтансии тоже, священные как свет,

Она боится овеять благовонием, делая благовонной ночь. —

И Клития была там самоуглубленная средь множества

солнц, [9]

Меж тем как упрямые слезы бегут по ее лепесткам. —

И этот цветок возжелавший, что вырос на Земле [10] —

И умер, прежде чем едва в рожденьи взнесся,

Пронзив свое сердце душистое дабы воспарить

Дорогой своей к Небесам из королевского сада: —

И лотосом Валиснерия, сюда заплывший [11]

В ратоборстве с водами Роны: —

И самый чарующий твой, пурпурный аромат, о, Занте! [12]

Isola d'oro — Fior di Levante!

И цвет Нелюмбо, что вечно и вечно колышется,

С Индусским богом любви уплывая вниз по священной

реке [13] —

Красивые цветы, и волшебные! которым доверено

Вознести песни Богини, благоуханиями, до самых

Небес. [14] —

«Дух! чья обитель — там,

В небе глубоком,

Где чудовищное и красивое

В красоте состязаются!

За чертой голубою —

Предел звезды,

Что отвращается при виде

Твоей преграды и границы —

Преграды пройденной

Кометами, что были низринуты

Со своей гордыни и со своих престолов —

Чтобы невольницами быть до конца —

Чтобы быть носительницами огня

(Красного огня сердец)

С быстротой, что не смеет утомляться,

И с болью, что не пройдет —

Ты, что живешь — это мы знаем —

В Вечности — мы это чувствуем —

Но тень на том челе

Дух какой разоблачит?

Хоть существа, которых твоя Нэзасэ,

Твоя вестница, ведала,

Грезили о твоей Бесконечности

Прообразе их собственной — [15]

Воля твоя свершена, О! Господи!

Звезда взнеслась высоко,

Чрез сонмы бурь, но она парит

Под жгучим твоим оком: —

И здесь, в помысле, тебе —

В помысле, что только и может

Взойти до царствия твоего, и там быть

Соучастником твоего престола —

Крылатой Мечтою [16]

Провозвестье мое даровано,

Пока тайна не станет ведома

В пределах Небес».

Она умолкла — и схоронила потом горящую свою щеку,

Смущенная, среди лилий там, ища

Убежища от пламенности Его ока;

Ибо звезды трепетали пред Божеством.

Она не шевелилась — не дышала — ибо голос был там,

Что торжественно преисполнял спокойный воздух!

Звук молчания в содрогнувшемся слухе,

Который грёза поэтов зовет «Музыкой сфер».

Наш мир — мир слов: — Спокойствие мы зовем

«Молчание» — которое есть простейшее слово из всех.

Вся Природа говорит, и даже воображаемые лики

Зыбят теневые звуки со своих привиденных крыл —

Но ах! не так, как, когда в царствах выси

Извечный глас Бога проходит,

И красные тлеют вихри в небе.

«Что в том, что миры по кругам бегут незримым [17],

Прикованы звеньями к малому строю, и к солнцу одному —

Где вся моя любовь — безумье, и толпа

Мнит, что ужасы мои лишь грозовые облака,

Буря, землетрясение, и ярость океана,

(Ах! хотят они перечить мне в моем гневном пути?) —

Что в том, что в мирах с единственным солнцем

Пески Времени становятся смутными, ускользая,

Он твой — мой блеск, так данный,

Дабы пронести мои тайны чрез вышнее Небо.

Покинь необитаемым твой кристаллический дом, и лети,

Со всей твоей свитой, сквозь лунное небо —

Разлучаясь — как светляки Сицилийской ночи [18]

И свей другим мирам сияние иное

Разоблачи тайны твоего посланничества

Тем гордым светилам, что искрятся — и, так, пребудь

Каждому сердцу преградой и заклятием,

Да не шатнутся звезды в грехе человека!»

Восстала дева в желтой ночи,

Едино-лунное повечерие! — на Земле мы предаем

Веру нашу единой любви — и единую луну обожаем —

Родина юной Красоты не имела иной.

Как эта желтая звезда взошла из пуховых часов,

Дева восстала от цветочного своего алтаря,

И дугой устремила свой путь — над озаренными горами

и дымными долами,

Но не покинула еще своего Теразейского царства. [19]

Часть II

Высоко в горах с эмалевой главой —

Как та, где сонный пастух, на своем ложе

Исполинского пастбища лежащий привольно,

Приподняв свои отяжелевшие веки, вздрагивает и смотрит,

Многократно бормоча «Верю, отпустите мне»,

Какое время в Небесах означено луной —

С розоватою главою, что, башней там вдали вздымаясь

В солнце светлый эфир, прияла луч

Закатных солнц в повечерии — в полдень ночи,

Меж тем как луна плясала красиво-странным светом —

Взнесенная на высоте такой, высилась громада

Сверкающих колонн на освобожденном воздухе

Отсвечивая от Паросского мрамора эту двойную улыбку

Далеко вниз на волну, что искрилась там

И взлелеяла юную гору в ее логовище.

Из расплавленных звезд здесь пол, как те, что пали [20]

Через эбеновый воздух серебря саван

Собственного своего разрушения, меж тем как они

умирали —

Украшая там обители неба,

Купол, созвенным светом спущенный с Небес,

Тихонько покоился на тех колоннах, как венец —

Окно из кругового алмаза, там,

Глядело сверху в багряный воздух,

И лучи от Бога устремляли эту метеорную цепь

И дважды опять окружали сиянием всю красоту, —

Разве что между Горним небом и этим кольцом

Какой-нибудь дух беспокойный взмахнет своим

сумрачным крылом.

Но на колоннах глаза Серафима узрили

Смутность этого мира: — тот серовато-зеленый цвет,

Что возлюблен Природой, как лучший для могилы Красоты,

Подстерегал в каждом выступе, вкруг притолки каждого —

И каждый херувим изваянный, там,

Что из мраморного своего обиталища выглядывал,

Казался земным в тени своей ниши —

Ахейские изваяния в мире столь богатом.

Фризы из Тадмора из Персеполиса [21] —

Из Баальбека, и тихой, светлой бездны

Красивой Гоморры! О, волна [22]

Теперь над тобой — но слишком поздно, чтобы спасти!

Звук любит ликовать в летнюю ночь: —

Свидетель тому ропот серых сумерек,

Что прокрадывался на ухо, в Эйрако [23],

Многим безумным звездочетам, давно тому назад —

Что прокрадывается всегда в слух того,