– У ребенка корь.

Мать раскрыла шаль и показала доктору смуглую черноглазую девочку. Ее темное личико пылало и было покрыто красной сыпью. Ребенок с трудом разлепил сонные гноящиеся глаза. Дыхание у девочки было хриплым.

– Хм! Действительно корь… И в тяжелой форме.

– Я только хотела, чтобы вы ее осмотрели и затвердили.

– Что-что?

– Затвердили, что это и вправду корь.

– А, понятно… Подтвердил.

– Ну вот, вы ее увидели, и теперь я пойду. Рубен – это муж мой – не велел долго задерживаться.

– Но разве вам не нужны лекарства?

– Нет, вы же ее осмотрели. Если что-нибудь случится, ядам вам знать.

– Но вам обязательно нужны лекарства. Ребенок ведь очень болен. – Он спустился в маленькую комнату, в которой хранил лекарства, и приготовил две унции успокаивающей микстуры. В таком городе, как Саттон, мало кто из пациентов может себе позволить платить гонорар и доктору, и аптекарю, поэтому, если терапевт не готов овладеть обеими профессиями, он не преуспеет ни в одной из них. – Вот ваше лекарство, мадам. Указания к применению написаны на этикетке. Держите девочку в тепле и соблюдайте щадящую диету.

– Огромное вам спасибо, доктор. – Цыганка прижала к груди ребенка и направилась к двери.

– Прошу прощения, мадам, – тревожно окликнул ее доктор. – Вам не кажется, что будет не совсем удобно посылать счет на такую незначительную сумму? Я думаю, будет лучше, если мы рассчитаемся сразу.

Цыганка с укоризной посмотрела на него единственным незакрытым глазом.

– Вы хотите, чтобы я за это заплатила? – спросила она. – И сколько же я вам должна?

– Ну, скажем, полкроны, – сказал он с таким видом, будто для него это была чисто символическая сумма, не стоящая даже внимания, но цыганка в ответ подняла настоящий крик.

– Полкроны! За это?

– Но, дорогая моя, почему же вы не обратились в больницу для бедных, если не в состоянии заплатить гонорар?

Она порылась в кармане, неудобно изогнувшись, чтобы не уронить ребенка.

– Вот семь пенсов, – наконец сказала она, протягивая пригоршню медяков. – Я могу добавить плетеную скамеечку для ног.

– Но я за прием беру полкроны.

Душа доктора, преисполненная уважения к его благородной профессии, восставала против этого жалкого торга, но что ему оставалось делать?

– Да где ж я возьму полкроны? Вам, сытым господам, легко сидеть в своих дорогих домах и требовать полкроны за каждый чих. А мы не можем такими деньгами разбрасываться. Мы каждый пенс зарабатываем с потом. Эти семь пенсов – все, что у меня есть. Вы сказали, что моей девочке нельзя много есть. А ей приходится есть немного, потому что я не знаю, чем я буду ее кормить завтра.

Пока женщина негодовала, доктор Хорас Вилкинсон опустил взгляд на ту крошечную кучку монет на столе, которая отделяла его от голода, и горько усмехнулся, подумав о том, что эта женщина считает его богачом, купающимся в роскоши. Он взял медные монетки, оставив на столе лишь две полкроны, и протянул их цыганке.

– Вот, держите, – решительно сказал он. – Не надо ничего платить. Это вам. Может быть, эти медяки вам пригодятся. Всего доброго!

Он проводил ее в прихожую и закрыл за ней дверь. В конце концов, ее можно считать тем камушком, от которого пойдут круги по воде, ведь всем известно, как эти бродяги умеют распространять новости. Все большие практики начинались с этого. Бедняк расскажет кухарке, кухарка – слуге, слуга – хозяину, так о нем узнают по всему городу. По крайней мере, это был его первый настоящий пациент.

Он пошел в заднюю комнату и зажег спиртовую горелку, чтобы вскипятить воду для чая. Вспоминая разговор с цыганкой, он улыбался. Если все его пациенты будут такими же, легко подсчитать, сколько он проведет приемов, прежде чем разорится окончательно. Если не учитывать грязный ковер и потерянное время, повязка – это два пенса, лекарство – не меньше четырех пенсов, а еще бутылочка, пробка, этикетка и бумага. Кроме того, он дал ей пять пенсов. Таким образом, на первого пациента в целом ушла одна шестая часть его наличного капитала. Еще пять таких больных, и он пойдет по миру. Он сел на чемодан и рассмеялся, накладывая в коричневый фаянсовый заварной чайничек полторы чайных ложки чая по одному шиллингу восемь пенсов. Однако внезапно он замолчал, чуть-чуть наклонил голову, вытянул шею и настороженно прислушался. Судя по звуку, за дверью остановился экипаж, потом раздались шаги и резкий звук дверного звонка. С чайной ложечкой в руке он выглянул из-за угла и, к немалому удивлению, увидел, что у его дома стоит запряженная двумя лошадьми карета, а у двери – напудренный лакей. Это так его поразило, что он даже выронил ложечку, но уже в следующую секунду взял себя в руки и бросился открывать.

– Юноша, – сказал слуга, – передайте своему хозяину, доктору Вилкинсону, что его как можно скорее хочет видеть леди Миллбэнк из Тауэре. Он должен ехать немедленно. Мы бы отвезли его, но нам еще нужно заехать к доктору Мейсону, узнать, не вернулся ли он. Давай, парень, шевели ногами, беги скорее к хозяину.

Лакей кивнул и был таков. Кучер взмахнул кнутом, и карета унеслась прочь.

Такого доктор Хорас Вилкинсон явно не ожидал. Пытаясь понять, что все это значит, он какое-то время постоял у открытой двери. Леди Миллбэнк из Тауэре. Наверняка это люди богатые и высокопоставленные. И случай, должно быть, очень серьезный, иначе зачем бы они стали обращаться сразу к двум врачам? Но почему, черт возьми, обратились именно к нему?

Он не так уж опытен, не известен, влиятельных друзей не имеет. Наверное, произошла какая-то ошибка. Да-да, конечно, это ошибка… Или чей-то жестокий розыгрыш? Как бы то ни было, если это шанс, упускать его нельзя. Нужно как можно скорее выяснить, что все это значит.

К счастью, у него был один источник информации. На углу улицы располагалась небольшая лавка, в которой один из старейших обитателей этого района торгует газетами и слухами. Если где-нибудь и можно что-то узнать, то только там. Он надел свой начищенный цилиндр, рассовал по карманам инструменты и бинты и, не дожидаясь, пока заварится чай, отправился в путь.

Торговец газетами был настоящим живым справочником, у него можно было почерпнуть сведения обо всем, что происходит в Саттоне, и о каждом из его обитателей. Поэтому в скором времени молодой доктор уже знал все, что хотел. Похоже, сэр Джон Миллбэнк был хорошо известен в городе, он был «канцелярским королем», крупнейшим продавцом писчих принадлежностей, он трижды избирался мэром, и его состояние оценивалось в два миллиона фунтов.

Тауэре – это его дворец, расположенный за городом. Жена сэра Джона Миллбэнка вот уже несколько лет серьезно болеет, и недавно состояние ее ухудшилось, так что, похоже, все это не было розыгрышем. По какой-то невообразимой причине эти люди действительно решили обратиться к нему.

Но тут у него возникло еще одно сомнение, и он поспешно вернулся в магазин.

– Я ваш сосед, доктор Хорас Вилкинсон, – сказал он. – В городе есть другой врач с таким же именем?

Нет, торговец был совершенно уверен, что таких не было.

После этого все сомнения отпали. Наконец-то ему улыбнулась удача, и он должен извлечь из своего везения наибольшую выгоду. Он остановил кеб и крикнул кучеру гнать что есть духу в Тауэре. Голова у молодого доктора шла кругом. То его трясло, как в лихорадке, от счастья и надежды, то он холодел от мысли, что случай, с которым ему придется иметь дело, почему-то окажется ему не по силам или в самый ответственный момент выяснится, что у него нет под рукой необходимого инструмента или прибора. В дороге ему вспомнились все необычные и нестандартные случаи, о которых он когда-либо слышал или читал, и задолго до того, как он доехал до Тауэре, доктор Вилкинсон уже не сомневался, что ему предстоит проводить по меньшей мере трепанацию.

Тауэре оказался огромным зданием, стоящим в стороне от дороги в окружении деревьев. К нему вела отдельная извилистая дорожка. Когда кеб остановился, доктор выпрыгнул, не задумываясь, отдал кучеру ровно половину всего своего капитала и последовал за важным лакеем, который, узнав его имя, провел его через отделанный дубовыми панелями холл, с оленьими головами на стенах и старинными доспехами под цветными витражами, и открыл перед ним дверь большой гостиной в глубине дома. В кресле у камина сидел очень раздраженного вида мужчина с желчным лицом; в эркере в дальнем конце зала стояли две юных леди во всем белом.

– Так, так, так! Кто это у нас тут? – воскликнул сердитый мужчина. – Вы доктор Вилкинсон?

– Да, я доктор Вилкинсон.

– Смотри-ка! А вы, как я погляжу, очень молоды… Намного моложе, чем я ожидал. Ну что ж, вот доктор Мейсон – старик, а помочь, похоже, ничем не может. Значит, попробуем зайти с другой стороны. Вы ведь тот Вилкинсон, который что-то написал про легкие, да?

Так вот в чем дело! Те две статьи, которые он написал в «Ланцет» – две скромных статьи, напечатанных на задней странице среди споров о медицинской этике и ответов на вопросы наподобие «во сколько обходится содержание лошади в деревне» – действительно были посвящены легочным заболеваниям. Значит, он все-таки не зря старался. Кто-то их заметил и запомнил имя автора. Кто после этого осмелится спорить с тем, что любой труд приносит пользу?

– Да, я писал на эту тему.

– Ха! А где Мейсон?

– Я не имею чести быть с ним знакомым.

– Да? Хм, довольно странно. А он вас знает и часто полагается именно на ваше мнение. Вы ведь не так давно в наш город приехали, не так ли?

– Да, совсем недавно.

– Мейсон так и говорил. Адреса он мне не назвал, сказал, что сам заедет за вами, но, когда жене стало хуже, я, разумеется, не стал его дожидаться и решил обратиться к вам напрямую. Я и за Мейсоном послал, но его не оказалось дома. Впрочем, я думаю, нам незачем его дожидаться. Поднимайтесь наверх и приступайте.

– Видите ли, я оказался в довольно неловком положении, – засомневался доктор Хорас Вилкинсон. – Насколько я понимаю, я должен здесь встретиться со своим коллегой доктором Мейсоном, чтобы вместе с ним провести обследование. Мне кажется, будет не совсем правильно, если я отправлюсь к пациенту, не дождавшись его. Я, пожалуй, все же подожду его.