И наконец, загадка, которую разгадывает сыщик. В «Убийстве на улице Морг» Дюпен раскрывает преступление, которое произошло в комнате, откуда никто не выходил. В «Золотом жуке» Легран занят расшифровкой кода. В «Похищенном письме» Дюпен додумывается до гениального открытия, что лучше всего спрятано то, что лежит на самом видном месте. Первый тип интриги Конан Дойл использует в «Пестрой ленте», второй – в «Танцующих человечках», третий – в «Скандале в Богемии», – а потом, варьируя и миксуя, в том или ином виде повторит еще не раз.

А если учесть и то, что у По уже были не только сыщик-аналитик с напарником-повествователем, но и профессионально беспомощный, хоть и хорохорящийся не к месту полицейский префект (да-да, протоЛестрейд, протоГрегсон), то как не согласиться с Александром Куприным, сказавшим: «Но Конан-Дойль, заполонивший весь земной шар детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Э. По – “Преступление на улице Морг”[2]». И, стало быть, заслуга Конан Дойла и весь секрет сверхпопулярности Шерлока Холмса лишь в количестве, а не в литературном качестве его приключений? То есть напиши Эдгар По не три новеллы о Дюпене, а шестьдесят, или убей Конан Дойл в 1893 году Шерлока Холмса навсегда, – и вся слава, лавина подражаний, сиквелов и экранизаций достались бы сыщику-любителю из Сен-Жерменского предместья, а не сыщику-консультанту с Бейкер-стрит? В среде литературоведов и исследователей творчества Конан Дойла принято отвечать на этот деликатный вопрос крайне осторожно и уклончиво. «Да, Эдгар По многое подсказал <…> детективному жанру. Однако Конан Дойл не был просто подражателем <…>. Он с талантом и размахом продолжал его поиски <…>, а главное, придал этому жанру форму развитую и законченную. В ряду знаменитых детективов <…> Шерлок Холмс, бесспорно, самое выразительное лицо, наиболее живой характер <…>»[3]. Или даже так: «Принято считать, что Конан Дойл заимствует одну находку у По, другую – у Габорио, а третью – еще у кого-то. Но за этими рассуждениями мы забываем о том, что <…> он изобрел “загадочную отгадку”, “таинственный ключ”»[4].

Как бы то ни было, Конан Дойл учился мастерству не у одного По. По – отец детектива, если был отец, то должна быть и мать. Матерью детектива называли американскую писательницу Анну Кэтрин Грин. «Дочь юриста, она до тонкостей знала процедуру следствия <…>, а бурное воображение позволяло ей выдумывать страшные тайны и изощренные преступления. <…> Влияние Анны Кэтрин Грин особенно заметно в ранних рассказах о Холмсе: разделение повествования на собственно детективную часть и ретроспективу жизни главных героев <…> – типично гриновский прием»[5]. Кстати, сам термин «детектив» придумала тоже Грин, и она же придумала первую в литературе женщину-сыщика – Вайолет Стрэндж (которая, согласно моральным нормам эпохи, посещает клиентов только в сопровождении своего брата).

И конечно, прославленный сыщик Лекок – точнее, его создатель, французский писатель Эмиль Габорио, автор «уголовных» (так они тогда назывались) романов «Дело Леру» (1866), «Преступление в Орсивале» (1867), «Рабы Парижа» (1868). «Лекок не только был мастером переодеваний, но применял научные методы – например, пользовался гипсовыми слепками, чтобы получить отпечатки ног преступника. Презрение Лекока к главе службы безопасности Жевролю предвосхищает стиль отношений между Шерлоком Холмсом и инспектором Лестрейдом <…>, а добродушный, но недалекий отец Абсент, товарищ Лекока, восхищающийся его умениями, возможно, стал прототипом доктора Ватсона».[6] Уже в самой первой «холмсианской» вещи Конан Дойла, «Этюде в багровых тонах» (1887), и Лекоку, и Дюпену достается от сыщика с Бейкер-стрит: «Наверняка вы считаете, что, сравнивая меня с Дюпеном, делаете мне комплимент, – заметил он. – Но лично я считаю Дюпена посредственностью. <…> Да, не спорю, Дюпен обладал определенным аналитическим даром, но уж никак не был таким феноменом, каким его видел По». И далее: «Лекок – жалкий дилетант <…>. У него была только одна положительная черта – его энергия. <…> Перед Лекоком стояла задача выяснить личность заключенного. Я бы с этим справился за сутки. У Лекока на это ушло где-то полгода». Сурово, да?

По и Грин – американцы, Видок и Габорио – французы. Был ли Конан Дойл первым автором детективов в английской литературе? И да, и нет, но скорее – да. До него из англичан подходы к детективному сюжету совершали Чарльз Диккенс и Уилки Коллинз. Тогда это называлось «сенсационным» романом.

Любопытно, что, когда диккенсовский «Барнеби Радж» – историко-приключенческий роман с детективной интригой – по частям публиковался в журнале на протяжении 1840–1841 гг., По за несколько месяцев до завершения публикации написал на него рецензию, один в один предсказав, как и чем кончится дело. Говорят, что Диккенс, прочитав ее, воскликнул: «Этот По, должно быть, сам сатана!» В одном из последующих романов, «Холодном доме» (1853), Диккенс показывает, как инспектор Баккет распутывает по ниточке преступление, а в оставшемся незаконченным «Тайна Эдвина Друда» (1870) – самом детективном из всех романов Диккенса – заглавный герой неожиданно исчезает после расторжения помолвки, и в его убийстве подозревают соперника (кстати, в 1928 году Конан Дойл – уже давно спиритуалист – вызвал дух Диккенса, и тот сказал, что всегда надеялся, что он – Конан Дойл – завершит его произведение, пустив своего Шерлока Холмса по следу пропавшего героя).

Что касается Уилки Коллинза, то кто же не помнит его нашумевших и до сих пор любимых читателями «Женщины в белом» (1860) и «Лунного камня» (1868) – романов, которые при определенном угле зрения можно запросто считать детективными (многие так и делают). «Однако ни Диккенс, ни Коллинз не писали детективов в собственном смысле слова, “сенсационный” роман с загадочной интригой строился принципиально иначе: расследование преступления не стояло во главе угла и сыщик не был главным героем»[7]. Хотите – спорьте.

Из воспоминаний сэра Артура хорошо известно, что новеллами Эдгара По он увлекался еще в отрочестве. «Позднее он признавал, что ни один писатель, кроме Маколея и Скотта (а до них – Жюля Верна и Майн Рида. – А. К.), так не отвечал его вкусам и литературным пристрастиям, как Эдгар Аллан По <…>»[8]. На всю жизнь По остался для Конан Дойла литературным кумиром номер один: «Он всегда утверждал, что Эдгар Аллан По – величайший мастер рассказа всех времен и народов».[9]

По скончался в 1849 году в нищете и, в общем, безвестности. Как писателя По открыла сначала Европа, а потом уже состоялось его триумфальное посмертное возвращение на родину – в качестве классика национальной литературы. Бывают странные сближения судеб: с Конан Дойлом все вышло наоборот. Первой – как писателя – его открыла Америка, а уж за ней – родная Англия. Более того, именно благодаря Америке мы имеем не только «Этюд в багровых тонах», но и продолжение приключений Шерлока Холмса. После «Этюда» Конан Дойла увлекли новые замыслы: исторические романы «Мика Кларк» и «Белый отряд», к тому же английская критика на появление «Этюда» никак не отреагировала, почти не заметила его. А заокеанской публике и рецензентам, наоборот, детектив о приключениях Шерлока Холмса пришелся по вкусу, и в 1889 году главный редактор филадельфийского «Липпинкоттс мэгэзин», приехавший в Лондон открывать британскую версию своего журнала, пожелал встретиться с двумя молодыми английскими писателями – Конан Дойлом и Оскаром Уайльдом. Конан Дойла издатель попросил написать для журнала повесть с продолжением приключений Шерлока Холмса – так появился «Знак четырех», который и вышел в 1890 году. Оскар Уайльд написал «Портрет Дориана Грея» – свое, как мы теперь знаем, вершинное произведение.

III

Кому интересна тема «Конан Дойл и спиритуализм», пусть обратится к его трудам. Их у него немало: «Новое откровение» (1918), «Жизненно важное послание» (1919), «Спиритизм и рационализм» (1920), «Скитания спирита» (1921), «История спиритуализма» (1926), – и там есть все ответы на вопросы вроде «как создатель Шерлока Холмса стал мистиком, верящим в существование духов?».

Часто пишут, что его спиритуалистские работы – это совсем другой Конан Дойл; что крепкий здравый рассудок писателя подкосила смерть близких людей: сына Кингсли, брата Иннеса, двух племянников, зятя, брата жены, – погибших на Первой мировой и после нее кто от пули, кто от болезни; что Конан Дойла обманули, а он дал себя обмануть, и даже что… Но почему бы человеку не верить в то, во что ему хочется?

О чем говорится в книгах Конан Дойла по спиритуализму? Во-первых, покинувшие этот мир души в ином мире тоже обладают телом, и каждое выглядит так, словно находится в расцвете сил. Во-вторых, в потустороннем мире есть все, что и в земном, только оно нематериально: состоит из чистой сущности, эфира, газа, – и жизнь после смерти похожа на нашу. Но она лучше, чем наша, потому что дурные качества и черты после смерти сходят на нет, остается только хорошее – и оно в человеке (душе) развивается. В-третьих, боль, страдания, болезни, инстинкты, хлопоты – ничего этого по ту сторону жизни нет, и уже ничто не отвлекает от духовных поисков, все заняты творчеством и интеллектуальным самосовершенствованием. Четвертое и самое главное – на том свете души тоже живут семьями: ждут, ищут, встречают своих земных возлюбленных, родственников и детей и уже не расстаются с ними никогда. И пятое: контакт человека с духом не опасен ни для одного, ни для другого. Наоборот, вполне полезен.

Сказка? Да, сказка. А Шерлок Холмс не сказка? Попробуйте сказать, что его нет, тем, кто пишет письма на Бейкер-стрит.

Конечно же, Конан Дойла обвинили в манипулировании чувствами тех, кто потерял близких в Первой мировой; конечно же, все газеты называли его выжившим из ума маразматиком; конечно же, искали коммерческую подоплеку в его вере и обвиняли во лжи и фальши.