«Им овладел какой-то холодный цинизм. <…> Если читателям этого хочется, он отныне будет выдавать только тщательно отделанную ремесленную продукцию и будет получать за нее столько, сколько эти ненормальные издатели готовы платить. Он может даже увлечься этим занятием, но только весьма поверхностно. Главное, что в ближайший год, или около того, замыслил он создать новый роман из средневековья в пару к “Белому отряду”, где собирался наглядно показать публике ее заблуждения»[22], – пишет Джон Диксон Карр.

«Согласен. А. К. Д.» – ответил писатель американскому журналу. Так появился цикл из тринадцати новых рассказов, составивших сборник «Возвращение Шерлока Холмса». Конан Дойл знал, на что шел: реанимировав своего демона-героя, он отныне навечно становился его заложником. Заложником ли? И все ли дело в деньгах?

«Возвращение» было написано подозрительно быстро: за год, с октября 1903 по декабрь 1904 года (впоследствии Конан Дойл выдавал публике не более одного рассказа в год), – словно было подготовлено заранее и только и ждало своего часа…

«Эмма Бовари – это я», – сказал Гюстав Флобер, и все его поняли не так. «Если Холмс и существует, то, должен признаться, – это я сам и есть», – поделился в 1918 году с американским журналистом Хейдоном Коффином, больше похожий на доктора Ватсона Конан Дойл, только его тоже не услышали. В 1903 году Конан Дойл был одним из самых знаменитых, самых читаемых писателей в мире и известен отнюдь не только благодаря Шерлоку Холмсу. Какой резон ему, человеку небедному, недавно получившему из рук короля рыцарское звание, благополучно похоронившему Шерлока Холмса десять лет назад, пережив при этом публичную порку со стороны читателей, – когда страсти утихли и все смирились с тем, что любимый герой мертв, возвращаться к нему? Незачем. Разве что если он – Шерлок Холмс – никогда не умирал.

А он и не умирал. «Бесхолмсовское» десятилетие Конан Дойла на самом деле никогда не было «бесхолмсовским». Умерев для всех, Холмс продолжает присутствовать в творчестве Конан Дойла – призраком, почти незаметно: в образах других героев, в их поступках и интонации, в сюжетных перипетиях, при внимательном чтении напоминающих нам о нем. «Весной 1898 года перед поездкой в Италию он (Конан Дойл – А. К.) закончил три рассказа, открывающих в “Стрэнде” новую серию “Рассказов у камелька”: “Охотник за жуками”, “Человек с часами” и “Исчезнувший экстренный поезд”. В последнем из них Шерлок Холмс, хоть и не названный, присутствует как бы за кулисами»[23]. Имеющий глаза да увидит.

А порой главный герой Конан Дойла не выдерживал и представал перед публикой собственной персоной – во всем своем великолепии. Как это было в пьесе «Шерлок Холмс», поставленной в 1899 году, и в повести «Собака Баскервилей», написанной в 1901–1902 годах.

Как-то Конан Дойл уже намеревался показать героев «шерлокхолмсовского» цикла театральному зрителю и переписал для сцены «Этюд в багровых тонах». Ничего не получилось: пьеса «Ангелы тьмы» вышла слабенькой, автор положил ее «в стол» и навсегда забыл о ней. Почему? Может быть потому, что Шерлок Холмс в ней вообще не появляется: «Ангелы тьмы» повествуют об американском периоде жизни доктора Ватсона, о его работе врачом в Сан-Франциско, о девушке, которую он любил до встречи с Мэри Морстен.

Теперь же, в конце 1897 года, Конан Дойл переложил на язык театра рассказы «Скандал в Богемии» и «Последнее дело Холмса» и назвал пьесу так, как должен был назвать – «Шерлок Холмс». С британскими постановщиками как-то не сладилось, зато американские – и кто! – знаменитый актер Уильям Джиллет, чье имя прогремело на всех театральных подмостках Старого и Нового света, – как всегда, самые пылкие поклонники Шерлока Холмса, выразили бурное желание увидеть прославленного сыщика на сцене. Правда, для этого Шерлока Холмса необходимо было женить. И вообще переписать детективную пьесу, превратив ее в мелодраму (Джиллет предлагал это сделать сам).

Женить Шерлока Холмса! Это все равно что женить Иисуса Христа или Гамлета. Но Конан Дойл почему-то соглашается, равнодушно машет рукой: «Можете женить его, можете убить, делайте с ним, что хотите». Не потому ли, что ему хочется увидеть своего демона на сцене, живого и невредимого? (Между прочим, хотя Джиллет и перекроил пьесу до неузнаваемости, ему удалось создать весьма жизнеспособное творение. И кстати, знаменитую фразу, без которой теперь немыслим образ Холмса: «Элементарно, Ватсон», – придумал тоже Джиллет. И не только это: Джиллет обогатил образ Шерлока Холмса множеством мелких, но существенных деталей, вроде плаща-крылатки и трубки из тыквы-горлянки, которые с тех пор прочно ассоциируются именно с великим сыщиком. И – раз уж зашла речь о джиллетовской постановке – как-то в ней одну из второстепенных ролей сыграл начинающий актер Чарли Чаплин.)

Что же касается «Собаки Баскервилей», написанной в то же «бесхолмсовское» десятилетие, то сначала в этой «готической» повести Шерлока Холмса и в помине не было. Он появился в ней самовольно. «Первоначально, как Конан Дойл признавался Дж. Е. Ходдеру Уильямсу <…>, ему и в голову не приходило использовать Шерлока Холмса. Но вскоре, когда он стал сводить воедино все детали, стало ясно, что надо всем этим должен стоять некий вершитель судеб. “И тогда я подумал, – говорил он Ходдеру Уильямсу, – зачем мне изобретать такой персонаж, когда у меня есть Холмс?”»[24]

С одной стороны – «меня тошнит от одного его имени», с другой – «Шерлок Холмс – это я», а посередине – автор, любящий своего героя так, как, уверен он, не способен любить, понять ни один читатель. Писать очередной рассказ о Холмсе на потребу публике – значит предать его, себя. Как в такой ситуации поступит человек чести? Убьет своего героя, чтобы не слышать, как его имя затирает толпа.

Вот возможный ответ на вопрос, на самом ли деле ненавидел Конан Дойл Шерлока Холмса.

И в завершение темы – о недоразумениях, несовпадениях и нестыковках в «шерлокхолмсовском» цикле. Об этом тоже много говорят. В «Этюде в багровых тонах» Ватсон рассказывает, что был ранен в плечо, а в следующем произведении, «Знаке четырех», оказывается, что в ногу. Везде, кроме рассказа «Человек с рассеченной губой», Ватсона зовут Джоном; а здесь жена называет его Джеймсом. Вообще, если выстроить все приключения Холмса в хронологическом порядке, то обнаруживается, что Ватсон женился не один раз, а шесть – иначе не объяснить, как он в нужный момент каждый раз оказывался на Бейкер-стрит, а не жил у себя дома, с Мэри.

Есть в «шерлокиане» и промахи, касающиеся области специальных знаний. Еще первые читатели поставили автору на вид, что лошадей на ипподромах тренируют и купают по утрам, а не по вечерам, как написано в рассказе «Серебряный», и что по следу колес велосипеда невозможно узнать, в какую сторону он ехал – вопреки тому, что написано в рассказе «Случай в интернате».

Анахронизмов и нестыковок в «шерлокхолмсовском» цикле тоже много. Некоторые из них приводит Александр Шабуров в статье «Живее всех живых. Заметки о Шерлоке Холмсе»: «Письмо, посланное Холмсу мисс Мэри Морстен 7 июля, пришло почему-то “осенним вечером”. Это при том, что по британской почте можно было сверять часы. 24 апреля 1891 года Холмс говорит Ватсону: “Вы, я думаю, ничего не слышали о профессоре Мориарти. Гениально и непостижимо!» А ведь они имели удовольствие неоднократно беседовать о профессоре еще в январе 1888 года – в “Долине страха”! После схватки с профессором Мориарти 4 мая 1891 года Великий детектив исчезает и возвращается лишь в ночь на 1 апреля 1894-го, однако события, описанные Ватсоном в “Вистериа-лодж”, происходят в марте 1894 года. В том же году полковника Морана казнят за убийство, но в 1902 году Холмс заявляет, что он еще жив! Орхидеи, которые доктора Ватсона просит сорвать жена Стэплтона в “Собаке Баскервилей”, в октябре в Англии не цветут. И это только цветочки!.. Змея в “Пестрой ленте” (по утверждению серпентологов) не способна спускаться и подниматься по свободно висящему шнуру. Если собаку Баскервилей намазать фосфором, то она а) потеряет нюх и б) тут же все с себя слижет. А у андаманского аборигена из “Знака четырех” ну никак не могло быть “копны всклокоченных волос” вследствие обычая этой народности брить себе голову»[25].

Но разве станешь отвлекаться и перепроверять факты, когда тебе диктует вдохновение: вперед, вперед без остановки! К тому же Конан Дойл не реалист, он неоромантик и сказочник. А в сказках своя логика, своя система времяисчисления и свои законы природы. Сказочный мир принимают целиком – со всей его небывальщиной и чудесами. Да, сам Шерлок Холмс – олицетворение здравого смысла и жесткой, непогрешимой логики, но воспринимается он как сказочный герой. Если применять к его образу те же методы логики, какими он пользуется в своих расследованиях, то он развалится на части и мы увидим, что Шерлока Холмса быть не могло, потому что таких людей не бывает в природе.

Правда жизни и правда искусства: тридцатилетний студент Гамлет, лермонтовская гривастая львица, развесистая клюква Дюма-отца… Гете, найдя нестыковку в «Макбете», объясняет это так: «<…> Шекспир всякий раз заставляет своих персонажей говорить то, что наиболее уместно, действенно и хорошо в данном случае, пренебрегая тем, что их слова вступают в мнимое противоречие со сказанным ранее или позднее. <…> Свои творения он видел живыми, подвижными, быстро протекающими перед взором и слухом зрителя, которые, однако, нельзя настолько удержать в памяти, чтобы подвергнуть их мелочной критике. Ему важно было одно: моментальное впечатление»[26]. Отнесите эти слова и к Конан Дойлу.

Остается добавить, что сам писатель никогда и не скрывал собственных промахов. Хотя при этом отлично сознавал, что великолепие вымысла в искусстве куда ценнее голой правды факта. «Помнится, я сочинил и повествование о Новой Зеландии <…>. Один новозеландский критик отметил, что я указал, будто описанная мной ферма отстоит от города Нельсона ровно на девяносто миль <…>, а в таком случае она находится на дне Тихого океана милях в двадцати от берега. Подобные небольшие ляпсусы порой случаются. Иной раз аккуратность необходима, а порой все построено на идее, и место действия совершенно несущественно»[27].