Неужто она в самом деле собирается выйти замуж за Камени? Потрясенная Ренисенб вдруг очнулась от оцепенения, в котором так долго пребывала, будто пробудилась после страшного сна. Страх и неуверенность в себе, по-видимому, настолько овладели ею, что она была готова ответить согласием на любое предложение.

Но теперь она снова стала прежней Ренисенб, и если она выйдет за Камени, то это случится только потому, что она сама этого пожелает, а не потому, что так решили в семье. Камени с его красивым, вечно улыбающимся лицом! Она любит его, правда? Поэтому и собирается стать его женой.

В этот вечерний час здесь наверху не было ни лжи, ни неясности. И в мыслях не было смятения. Она — Ренисенб, она идет, глядя на мир со спокойствием и отвагой, став опять сама собой. Разве не сказала она как-то Хори, что должна одна спуститься по тропинке в час смерти Нофрет? Пусть ей будет страшно, все равно она должна это сделать. Вот она и идет. Примерно в это время они с Сатипи склонились над телом Нофрет. И опять же примерно в это время Сатипи тоже спускалась по тропинке, потом вдруг обернулась — чтобы увидеть, как ее догоняет судьба. И на том же самом месте. Что же услышала Сатипи, что заставило ее вдруг обернуться? Шаги? Шаги… Но и сейчас Ренисенб слышала шаги — кто-то шел за ней по тропинке.

Сердце ее взметнулось от страха. Значит, это правда! Нофрет шла за ней вслед… Ее объял ужас, но шагов она не замедлила. И не бросилась вперед. Она должна преодолеть страх, ибо совесть ее чиста…

Она выпрямилась, собралась с духом и, не сбавляя шага, обернулась. И сразу ей стало легко. За ней шел Яхмос. Никакой не дух из Царства мертвых, а ее родной брат. Он, наверное, был чем-то занят в поминальном зале гробницы и вышел оттуда сразу следом за ней.

— О Яхмос, как хорошо, что это ты! — остановившись, радостно воскликнула она.

Он быстрым шагом приближался к ней. И только она решила поведать ему о своих глупых страхах, как слова замерли у нее на губах. Это был не тот Яхмос, которого она знала — мягкий и добрый. Глаза его горели, он то и дело облизывал пересохшие губы. Пальцы чуть вытянутых вперед рук скрючились как когти.

Он смотрел на нее, и взгляд его, можно было не сомневаться, был взглядом человека, который уже убивал и был готов на новое убийство. Его лицо дышало торжеством жестокости и зла. Яхмос! Убийцей был Яхмос! Под маской мягкого и доброго человека!

Она всегда была уверена, что брат любит ее. Но на этом искаженном нечеловеческой злобой, торжествующем лице не было и следа любви. Ренисенб вскрикнула — едва слышно, ни на что не надеясь. Наступила, почувствовала она, ее очередь умереть. Ибо мериться силой с Яхмосом было безрассудно. Здесь, где сорвалась со скалы Нофрет, где тропинка сужалась, предстояло и ей встретить свою смерть.

— Яхмос! — В этот последний зов она вложила всю нежность, которую всегда испытывала к старшему брату. Но напрасно. Яхмос лишь коротко рассмеялся — тихим злорадным смехом. И бросился вперед — пальцы-когти потянулись к ней, чтобы сомкнуться вокруг ее горла. Ренисенб припала к скале, выставив вперед руки в тщетной попытке оттолкнуть его. К ней приближалась сама смерть!

И вдруг послышался звук, слабый, похожий на звон натянутой струны… В воздухе что-то просвистело. Яхмос замер, покачнулся и с воплем рухнул ничком у ее ног. А она тупо смотрела, смотрела и не могла отвести глаз от оперенья стрелы.



2

— Яхмос… Яхмос… — ошеломленно повторяла Ренисенб, словно была не в силах поверить…

Она сидела у входа в грот, обитель Хори, и он все еще поддерживал ее. Она не помнила, как он вел ее наверх. Она только, как завороженная, с удивлением и ужасом повторяла имя брата.

— Да, Яхмос, — мягко подтвердил Хори. — Всякий раз это был Яхмос.

— Но как? Зачем? Почему он? Ведь его самого отравили. Он чуть не умер.

— Он знал, что делает. Знал, сколько выпить вина, чтобы не умереть. И отхлебнул ровно столько, сколько было нужно, а потом прикинулся отравленным. Только так, считал он, можно отвести от себя подозрение.

— Но не мог же он убить Ипи? Он был тогда еще так слаб, что не держался на ногах.

— Он притворялся слабым. Помнишь, Мерсу сказал, что как только яд выйдет, к нему тотчас вернутся силы? Вот так и случилось.

— Но зачем. Хори? Не могу понять, зачем?

Хори вздохнул.

— Помнишь, Ренисенб, однажды я говорил тебе о порче, которая возникает внутри?

— Помню. Я только сегодня думала об этом.

— Ты как-то сказала, что с приездом Нофрет в доме поселилось зло. Это было не совсем верно. Зло уже давно жило в сердцах членов вашей семьи. Но с появлением Нофрет оно вылезло из укромных уголков на свет. Ее присутствие вынудило его проявить себя. Кайт из нежной матери обратилась в безжалостную волчицу, алчущую преимуществ для себя и своих детей. Веселый, обаятельный Себек предстал хвастливым, распутным и слабовольным. Ипи, которого считали всего лишь избалованным красивым ребенком, оказался интриганом и себялюбцем. Хенет уже не могла скрыть за своей притворной преданностью лютой злобы. Властная Сатипи показала себя трусливой. Имхотеп превратился в суетливого тщеславного деспота.

— Знаю, — Ренисенб закрыла лицо руками, — можешь мне не объяснять. Я сама мало-помалу это поняла… Но почему, почему этому суждено было случиться? Почему эта порча, как ты говоришь, должна была проявить себя?

— Кто знает? — пожал плечами Хори. — Быть может, в человеке заложена способность к перерождению, и, если со временем он не становится добрее и мудрее, в нем растет злое начало. А может, это произошло от того, что жизнь обитателей этого дома была слишком замкнутой, обращенной лишь на самих себя, они были лишены широты видения. А может, случилось то, что бывает с растениями: заболевает одно, от него заражается другое, потом третье.

— Но Яхмос… Яхмос, он, казалось, совсем не изменился.

— Да, и именно в этом одна из причин, почему я стал его подозревать. Ибо остальные члены семьи порой могли проявить характер, позволить себе не скрывать своего истинного «я». Яхмос же, от природы робкий, легко подчинялся власти других и не осмеливался восставать. Он любил Имхотепа и тяжко трудился, чтобы угодить ему, а Имхотеп, ценя старшего сына за старательность, считал его не достаточно умным и медлительным. И презирал его. Сатипи тоже помыкала им и без конца подначивала. Чувство обиды, затаенное, но глубоко ранившее, постепенно копилось, и чем более покорным он казался, тем больше рос в его сердце протест.

А затем, как раз тогда, когда Яхмос надеялся получить вознаграждение за свои усердие и прилежание и сделаться совладельцем отца, появилась Нофрет. Нофрет, или скорее ее красота, оказалась той искрой, от которой вспыхнул давно тлеющий костер. При виде ее все три брата вспомнили о том, что они мужчины. Она растравила Себека, выказав презрение к нему как к глупцу, она привела Ипи в ярость, обращаясь с ним, как с ребенком, а Яхмосу ясно дала понять, что он для нее пустое место. После приезда Нофрет Сатипи своими издевками довела Яхмоса до белого каления. Ее насмешки, разговоры о том, что она больше мужчина, нежели он, в конце концов вывели его из себя. Он встретил Нофрет на тропинке и в приступе бешенства сбросил ее со скалы.

— Но это же сделала Сатипи…

— Нет, Ренисенб, тут вы все ошиблись. Просто Сатипи видела, как это произошло. Теперь ты понимаешь?

— Но ведь Яхмос был с тобой на поле.

— Да, в течение последнего часа. Разве ты не заметила, Ренисенб, что тело Нофрет было застывшим? Ты сама дотрагивалась до ее щеки. Ты решила, что она только что упала, а на самом деле Нофрет была мертвой уже, по крайней мере, два часа. Иначе на таком жарком солнце ее лицо никогда не показалось бы тебе холодным. Сатипи видела, как это случилось. Вот она и бродила вокруг, напуганная, не зная, что предпринять. А когда увидела, что ты идешь, попыталась увести тебя назад.

— Хори, когда ты все это понял?

— По скорости, наверное. Меня навело на мысль поведение Сатипи. Она явно кого-то или чего-то боялась, и я довольно быстро убедился, что боится она Яхмоса. Она перестала его подначивать, более того, была готова безоговорочно ему подчиняться. Убийство Нофрет ее потрясло. Яхмос, которого она презирала за слабодушие, оказался убийцей. Это перевернуло ее представление о нем вверх дном. Как большинство крикливых, задиристых женщин, на самом деле Сатипи была труслива. Этот новый Яхмос напугал ее. А от страха она стала разговаривать во сне. И тогда Яхмос почувствовал, что она представляет для него опасность… А теперь, Ренисенб, постарайся понять то, что ты видела собственными глазами. Вовсе не злого духа испугалась Сатипи, а того же человека, которого сегодня на тропинке встретила ты. И на лице своего преследователя — ее собственного мужа — она прочла намерение сбросить ее со скалы, как он уже поступил с Нофрет. В страхе она попятилась назад и сорвалась вниз. И когда, умирая, ей удалось прошептать: «Нофрет», — она пыталась дать тебе понять, что Нофрет убил Яхмос.

Иза тоже догадалась, как было дело, благодаря сказанным Хенет случайным словам. Хенет пожаловалась, что я смотрю не на нее, а мимо нее, словно вижу за ее спиной что-то, чего там нет. И тотчас заговорила о Сатипи. Тут Иза и поняла, что все гораздо проще, нежели мы думаем. Сатипи не смотрела на что-то позади Яхмоса, она смотрела на самого Яхмоса. Чтобы проверить свою мысль, Иза, собрав всех нас, завела речь о том, что было мало понятно кому-либо, кроме Яхмоса, и только ему, если ее подозрения оправдались. Ее рассказ произвел на него впечатление, всего на миг он выдал себя, но этого было достаточно, чтобы Иза поняла, что знает правду. Но и Яхмос понял, что она его подозревает. А раз подозрение возникло, значит, до истины нетрудно докопаться, припомнив и историю с пастухом, который был так предан своему господину, что готов был беспрекословно выполнить любой его приказ, даже выпить отраву, которая не даст ему проснуться наутро…