Агата Кристи - Смерть приходит в конце

— Во всяком случае, долго это не протянется, если, конечно, Яхмос не примет мер.

— Яхмос?

— Да. Надеюсь, Яхмос наконец пришел в себя и как следует поколотил Сатипи. Ей это и требовалось — она из тех женщин, которым по душе хорошая трепка. Яхмос, кроткий и не помнящий зла, должно быть, был для нее немалым испытанием.

— У Яхмоса золотое сердце, — возмутилась Ренисенб. — Он добрый и нежный, как женщина, если женщины вообще способны быть нежными, словно сомневаясь, добавила она.

— Хоть и несколько запоздалая, но верная мысль, внучка, — усмехнулась Иза. — Нет, никакой нежности в женщинах нет, а если есть, то помоги им, Исида! И очень немногие женщины хотели бы иметь доброго и нежного мужа. Им скорее нужен красивый и буйный грубиян, вроде Себека. Такой им больше по душе. Или смышленый молодой человек, вроде Камени, а, Ренисенб? Такой не даст собой командовать. И любовные песни он недурно распевает, а? Хи-хи-хи.

Щеки у Ренисенб зарделись.

— Не понимаю, о чем ты, — с достоинством заявила она.

— Вы думаете, старая Иза ни о чем не догадывается. Догадываюсь! — Она подслеповато всматривалась в Ренисенб. — Догадываюсь раньше тебя, дитя мое. Не сердись. Так устроена жизнь, Ренисенб. Хей был тебе славным братом, но он уплыл в своей лодке к тем, кому приносят жертвы. Сестра найдет себе нового брата, который будет пронзать рыбу копьем в нашей реке Ниле — не берусь утверждать, что Камени для этого очень подходит. Его больше привлекают тростниковая палочка и свиток папируса, хотя он и хорош собой и умеет петь любовные песни. Но при всех его достоинствах я не думаю, что он тебе пара. Мы ничего о нем не знаем, кроме того, что он явился из Северных Земель. Имхотепу он по душе, но это ничего не значит, ибо я всегда считала Имхотепа дураком. Лестью его можно в два счета обвести вокруг пальца. Посмотри на Хенет!

— Ты неправа, — возмутилась Ренисенб.

— Ладно, пусть неправа. Твой отец не дурак.

— Я не про это. Я хотела сказать…

— Я знаю, что ты хотела сказать, дитя мое, — усмехнулась Иза. — Ты просто шуток не понимаешь. Ты даже представить себе не можешь, до чего приятно, давно покончив со всей этой любовью и ненавистью между братьями и сестрами, есть отлично приготовленную жирную перепелку или куропатку, пирог с медом отменного вкуса, блюдо из порея с сельдереем, запивая все это сирийским вином, и не иметь ни единой на свете заботы. Смотреть, как люди приходят в смятение, испытывают сердечную боль и знать, что тебя это больше не касается. Видеть, как мой сын совершает одну глупость за другой из-за молоденькой красотки и как она восстанавливает против себя всю его семью, и хохотать до упаду. Должна тебе признаться, мне эта девушка была в некотором роде по душе. В ней, конечно, сидел сам дьявол: как она умела нащупать у каждого его больное место! Себек превратился в пузырь, из которого выпустили воздух, Ипи напомнили, что он еще ребенок, а Яхмос устыдился того, что он под каблуком у жены. Она заставила их увидеть себя со стороны, как видят свое отражение в воде. Но почему она ненавидела тебя, Ренисенб? Ответь мне.

— Разве она меня ненавидела? — удивилась Ренисенб. — Я как-то даже предложила ей дружить.

— И она отказалась? Правильно. Она тебя ненавидела, Ренисенб. — Иза помолчала, а потом вдруг спросила:

— Может, из-за Камени?

Ренисенб покраснела.

— Из-за Камени? Я не понимаю, о чем ты.

— Она и Камени оба приехали из Северных Земель, — задумчиво сказала Иза, — но Камени смотрел на тебя, когда ты шла по двору.

— Мне пора к Тети, — вдруг вспомнила Ренисенб.

Вслед ей долго слышался довольный смех Изы. Щеки у Ренисенб горели, пока она бежала через двор к водоему. С галереи ее окликнул Камени:

— Ренисенб, я сочинил новую песню. Иди сюда, послушай.

Но она только покачала головой и побежала дальше. Сердце ее стучало сердито. Камени и Нофрет. Нофрет и Камени. Зачем старая Иза с ее пристрастием зло подшутить подала ей эту мысль? А, собственно говоря, ей-то, Ренисенб, что до этого?

И вправду, не все ли равно? Камени ей безразличен, решительно безразличен. Навязчивый молодой человек с улыбчивым лицом и широкими плечами, напоминающий ей Хея.

Хей… Хей…

Она настойчиво повторяла его имя, но впервые его образ не предстал перед нею. Хей был в другом мире. У тех, кому приносят жертвы…

А с галереи доносилось тихое пение Камени:

— Ренисенб!

Хори пришлось дважды окликнуть ее, прежде чем она оторвалась от созерцания Нила.

— Ты о чем-то задумалась, Ренисенб? О чем ты размышляла?

— Я вспоминала Хея, — с вызовом ответила Ренисенб.

Хори смотрел на нее несколько мгновений, потом улыбнулся.

— Понятно, — отозвался он.

А Ренисенб смущенно призналась себе, что он в самом деле понял, о чем она думала.

— Что происходит с человеком после смерти? — поспешно спросила она. — Кто-нибудь знает? Все эти тексты, что написаны на саркофагах, так непонятны, что кажутся бессмысленными. Нам известно, что Осириса убили, что его тело было вновь собрано из кусков, что он носит белую корону и что благодаря ему мы не умираем по-настоящему, но иногда. Хори, все это представляется выдумкой и так запутано…

Хори понимающе кивнул.

— А мне хочется знать, что на самом деле происходит с нами после смерти.

— Я не могу ответить на твой вопрос, Ренисенб. Спроси у жрецов.

— Они ответят так, как отвечают всегда. А я хочу знать.

— Узнать можно только тогда, когда мы сами умрем, — мягко сказал Хори. Ренисенб задрожала.

— Не надо так говорить! Замолчи!

— Ты чем-то взволнована, Ренисенб?

— Да, меня расстроила Иза. — Помолчав, она спросила:

— Скажи мне, Хори, Камени и Нофрет знали друг друга до.., до приезда сюда?

На миг Хори приостановился, а потом, продолжив путь к дому, сказал:

— Значит, вот в чем дело…

— Почему ты говоришь: «Значит, вот в чем дело»? Я ведь только задала тебе вопрос…

— …на который я не могу тебе ответить. Нофрет и Камени знали друг друга, но хорошо ли, я понятия не имею.

И тихо добавил:

— А это имеет значение?

— Нет, — ответила Ренисенб. — Это не имеет никакого значения.

— Нофрет умерла.

— Умерла, ее набальзамировали, и погребальный грот замуровали. Вот и все.

— А Камени вроде и не горюет… — спокойно договорил Хори.

— Верно, — согласилась Ренисенб, удивляясь, что сама этого не заметила. И вдруг повернулась к Хори:

— О Хори, как ты умеешь утешить!

— Я ведь чинил игрушки маленькой Ренисенб. А теперь у нее другие забавы.

Они уже подошли к дому, но Ренисенб решила сделать еще один круг.

— Не хочется мне входить в дом. По-моему, я их всех ненавижу. Не по-настоящему, конечно. Просто я очень зла на них — они ведут себя так странно. Не подняться ли нам к тебе наверх? Там так хорошо, будто паришь над миром.

— Очень меткое наблюдение, Ренисенб. Именно такое ощущение появляется и у меня. Дом, поля — все это не заслуживает внимания. Надо смотреть дальше, на реку, а за ней — видеть весь Египет. Очень скоро он снова станет единым, великим и могущественным, как в былые годы.

— Это так важно? — пробормотала Ренисенб.

— Для маленькой Ренисенб нет. Ей нужен только ее лев, — улыбнулся Хори.

— Ты смеешься надо мной. Хори. Значит, это действительно важно?

— Важно ли? Для меня? Почему? В конце концов, я всего лишь управляющий у хранителя гробницы. Какое мне дело до того, велик Египет или нет? — сам себя спрашивал Хори.

— Посмотри, — показала Ренисенб на скалу, которая была как раз над ними. — Яхмос и Сатипи ходили наверх. И теперь спускаются.

— Да, — сказал Хори, — там нужно было кое-что убрать. Бальзамировщики оставили несколько штук полотна. Яхмос сказал, что возьмет с собой Сатипи, посоветоваться, на что их использовать.

Они остановились и смотрели на спускавшихся по тропинке Яхмоса и Сатипи.

И вдруг Ренисенб пришло в голову, что они как раз приближаются к тому месту, с которого сорвалась Нофрет.

Сатипи шла впереди; за ней на расстоянии нескольких шагов — Яхмос.

Внезапно Сатипи повернула голову, по-видимому, желая что-то сказать Яхмосу. Наверное, подумала Ренисенб, говорит ему, что именно здесь произошло несчастье с Нофрет.

И тут Сатипи неожиданно застыла на месте. Замерла, глядя назад, через плечо. Руки ее взметнулись вверх, словно она пыталась заслониться от страшного видения или защитить себя от удара. Она вскрикнула, пошатнулась и, когда Яхмос бросился к ней, с воплем ужаса сорвалась с обрыва и рухнула на камни внизу…

Ренисенб, зажав рот рукой, неверящими глазами следила за ее падением.

Распростершись, Сатипи лежала на том самом месте, где когда-то лежала Нофрет.

Ренисенб подбежала, наклонилась над ней. Глаза Сатипи были открыты, веки трепетали. Ее губы шевелились, словно она силилась что-то сказать. Ренисенб наклонилась ниже. Ее потрясло выражение ужаса, застывшее в глазах Сатипи.

Потом она услышала голос умирающей.

— Нофрет… — с хрипом выдохнула Сатипи. Голова ее упала. Челюсть отвисла. Хори повернулся навстречу Яхмосу. Они подошли одновременно.

Ренисенб выпрямилась.

— Что она крикнула, перед тем как упала? Яхмос тяжело дышал, не в силах вымолвить ни слова.

— Она посмотрела куда-то.., за моей спиной.., словно увидела на тропинке кого-то еще.., но там никого не было.., никого не было…

— Там никого не было, — подтвердил Хори.

— И тогда она крикнула… — испуганно прошептал Яхмос.

— Что она крикнула? — нетерпеливо переспросила Ренисенб.

— Она крикнула… Она крикнула… — Голос его дрожал. — «Нофрет!»

— Вот, значит, что ты имел в виду. Хори? — Ренисенб скорей утверждала, нежели спрашивала. И, охваченная ужасом, тихо добавила еще более убежденным тоном: