И все же в своей команде я бы выделил ему всего два места. Одно – за «Золотого жука», второе – за «Убийство на улице Морг». Я не вижу, как можно было бы сделать эти рассказы еще лучше. Но больше из его рассказов «совершенно» идеальным я бы не назвал ни одного. Эти два имеют ту соразмерность и глубину, которых не хватает остальным. Ужас и необычность основной идеи усилены холодным спокойствием рассказчика и главного действующего лица (в первом случае Леграна, во втором – Дюпена). Все сказанное можно отнести и к Брету Гарту, еще одному из великих мастеров короткого рассказа, которому забег на длинную дистанцию оказался не по силам. Он напоминает одного из своих золотоискателей, который наткнулся на богатое месторождение, но золотой жилы так и не нашел. Как это ни печально, но месторождение оказалось не таким уж богатым, хотя золото в нем было чистейшим. «Счастье ревущего стана» и «Компаньон Теннесси», как мне кажется, по праву достойны занять свое место среди бессмертных шедевров. Правда, в них столько диккенсовского, что они могут даже показаться пародией на этого мастера, и тем не менее они имеют ту симметрию и законченность короткого рассказа, которых сам Диккенс так и не достиг. Тому человеку, который, взяв в руки книгу с этими двумя рассказами, не прочитает их на одном дыхании, я не завидую.

А как же Стивенсон, спросите вы. Разумеется, он тоже заслужил два места, ибо кто лучше него понимал, каким должен быть короткий рассказ? Я считаю, что он за свою жизнь написал два шедевра, и оба они – рассказы, хотя один из них и выходил отдельной книгой. Первый из них – это рассказ «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Вне зависимости от того, как вы воспринимаете его – как прекрасное повествовательное произведение или как удивительно глубокую и точную аллегорию, – это превосходное сочинение. Вторым я назову «Дом на дюнах» – драматическое повествование, которое можно назвать образцовым. Когда я читал это произведение в «Корнхилл мэгэзин»{219}, оно так глубоко отпечаталось в моей памяти, что спустя много лет, перечитывая его в виде отдельного издания, я тут же заметил два небольших изменения первоначального текста (оба не в лучшую сторону). Изменения были небольшими, но для меня достаточно выразительными, как сколы на идеальной статуе. Несомненно, только очень хорошее произведение искусства может так врезаться в память. Конечно же, у Стивенсона есть еще дюжина рассказов, по сравнению с которыми лучшие работы иных писателей покажутся литературной халтурой, и все они в той же степени наделены тем обаянием стиля Стивенсона, о котором мы поговорим позже. И все же только за этими двумя я признаю истинное совершенство, что и дает им право быть включенными в нашу команду.

Кто еще? Если не будет дерзостью назвать имя современника, я, конечно же, с радостью приму в свою команду Редьярда Киплинга. Энергия, лаконичность, драматизм, присущие его стилю, его необыкновенная способность заставлять трепетное пламя повествования неожиданно вспыхивать неистовым огнем – все это делает его достойным того, чтобы называться великим мастером. Но на чем же остановить выбор? Собрание его рассказов богато и разнообразно, и многие из них можно было бы назвать лучшими. Память подсказывает мне, что наибольшее впечатление на меня произвели «Барабанщики передового и тылового», «Человек, который хотел быть королем», «Человек, который был» и «Сновидец». Пожалуй, для своего списка я выберу первых два.

Эти рассказы заслуживают критики и в то же время представляют для нее определенную трудность. В крикете великим бэтсменом{220} считается тот, который играет не так, как все, который позволяет себе то, в чем отказано рядовым игрокам, но, несмотря на пренебрежение правилами, добивается блестящей победы. То же происходит и здесь. Мне вообще кажется, что модель этих произведений представляет собой огромную опасность для тех молодых писателей, которые захотят повторить ее. Здесь есть и отступление от темы (самое страшное из недостатков короткого рассказа), и определенная бессвязность, и разнокалиберность, которая выражается в том, что неторопливо развивающееся повествование вдруг уходит далеко вперед несколькими предложениями. Но гений перевешивает эти недостатки, примерно как великий крикетист, который может не отбить простейший удар, но справится с самым сложным. Здесь есть и напористость, и богатство красок, и полнокровное уверенное мастерство, которые оправдывают все. Да, ни одна команда бессмертных не будет полной, если в нее не будут включены хотя бы два произведения Киплинга.

Кого еще назвать? Натаниела Готорна{221} я никогда не относил к числу лучших. И, я уверен, что дело тут не в нем, а во мне – я всегда ожидал больше, чем он мог дать. Чтобы произвести впечатление, его рассказы слишком утонченны, слишком изысканны. Могу даже сказать, что на меня большее впечатление произвели рассказы его сына Джулиана{222}, хотя я и понимаю, за что старший из писателей получил артистическую славу, и чувствую очарование его стиля. Еще один претендент – Эдвард Джордж Бульвер-Литтон{223}. Его «Лицом к лицу с призраками» – лучший рассказ о привидениях, который я читал. Поэтому и его стоит включить в мой список. В одном из старых номеров «Блэквуда»{224} мне попался рассказ «Метемпсихоз», который произвел на меня такое глубокое впечатление, что я бы и его хотел включить в список лучших, хотя и прочитал много лет назад. Еще один рассказ, который имеет все признаки великого произведения, – «Джон Криди» Гранта Аллена{225}. Рассказанная таким хорошим языком история с такой философской основой заслуживает места среди лучших. Несколько первоклассных рассказов, соответствующих высшим стандартам, есть среди последних работ Уэллса{226} и Квиллера-Коуча{227}. «Старый Оэсон», небольшой рассказ из «Нотс энд кроссес», тоже вполне заслуживает того, чтобы быть выделенным.

Все эти поучительные разговоры начались с того, что взгляд мой упал на зеленую обложку старого томика Эдгара По. Могу сказать точно: если бы меня попросили назвать несколько книг, которые оказали на мою жизнь самое большое влияние, эта уступила бы только «Очеркам» Маколея. Я прочитал ее в юности, когда ум мой был очень впечатлительным, и тогда она подстегнула мое воображение, показала, каким благородным и сильным может быть искусство повествования. Возможно, то влияние, которое оказывает По, нельзя назвать исключительно положительным. Он слишком сильно направляет мысли на путь странного и нездорового.

Сам По был человеком мрачным, невеселым и малообщительным, склонным к гротеску. Ему по душе были любые проявления ужасного. Его читатель должен быть наделен противоположными качествами, иначе По может оказаться опасным другом. Мы знаем, на какие опасные дороги и в какие коварные трясины заводил писателя его странный ум, пока это не закончилось тем, что однажды серым октябрьским утром его нашли умирающим на дороге в Балтиморе{228}. И был он тогда в том возрасте, который у мужчин считается расцветом сил.

Я уже говорил, что для меня По – величайший в мире автор коротких рассказов. Ближайшим его соперником я считаю Мопассана{229}. Великий нормандец{230} по силе и оригинальности уступал американцу, но от природы обладал талантом и имел врожденное чутье, которое позволяло ему добиваться нужного эффекта, что делает его великим мастером. Он писал рассказы, потому что не мог этого не делать. Для него это было так же естественно, как яблоне рождать яблоки. Сколько в его рассказах души, чувствительности, художественности! Насколько тонко и с каким вкусом все подано! Какой чистый и живой стиль, напрочь лишенный той избыточности, которая является камнем преткновения для многих англоязычных писателей!

Я не могу упомянуть Мопассана, не вспомнив о том, что можно назвать либо вмешательством высших сил, либо поразительным совпадением, которое произошло в моей жизни. Путешествуя по Швейцарии, посетив разные места, я побывал и на перевале Жемми, где огромная скала разделяет французский и немецкий кантоны{231}. На вершине этой скалы находится небольшая гостиница, где остановилась наша группа. Нам рассказали, что гостиница эта работает круглый год, но зимой примерно на три месяца она становится полностью отрезанной от мира, потому что добраться до нее можно только по крутым горным тропам, которые под снегом делаются непроходимыми и по ним нельзя ни подняться, ни спуститься. Из гостиницы видны огни в долине внизу, и все же те, кто в ней живут, ощущают такую оторванность, как если бы находились на Луне. Это настолько необычно, что не могло не разбудить мое воображение, и вскоре я уже стал придумывать сюжет для рассказа, в котором в подобном замкнутом месте должны были столкнуться люди совершенно противоположного склада, питающие друг к другу отвращение, но вынужденные оставаться рядом, что постепенно приводит к трагической развязке. Продолжая путешествовать, я примерно неделю обдумывал эту идею.

К концу этого времени я уже возвращался домой через Францию. Мне нечего было читать, поэтому я купил сборник рассказов Мопассана, который раньше мне никогда не попадался. Первый рассказ назывался «L’Auberge» («Гостиница»). Просмотрев первую страницу, я, к своему изумлению, заметил слова «Kendersteg» и «перевал Жемми». Разумеется, я тут же прочитал рассказ, и по мере приближения к концу удивление мое все возрастало. Действие его проходило в той самой гостинице, в которой побывал я. Сюжет разворачивался вокруг группы людей, оказавшихся замкнутыми в едином пространстве из-за снегопада. Все совпадало с тем, что придумал я, только Мопассан еще ввел в повествование злую собаку.

Разумеется, источник вдохновения в данном случае очевиден. Он тоже побывал в той гостинице, и под этим впечатлением мысли его направились в то же русло, что и мои. Все это вполне объяснимо. Но самое удивительное в данной этой истории то, что во время этой поездки из всех продававшихся во Франции книг я выбрал именно ту, которая не дала мне опозориться на весь свет. Кто бы поверил, что я для своего рассказа не украл сюжет у Мопассана? Я не думаю, что в данном случае можно говорить о простом совпадении. Этот случай – один из нескольких подобных, которые произошли в моей жизни и заставили меня поверить во вмешательство высших сил, добрых, существующих вне нас, которые стараются нам помогать. Старый католический догмат об ангеле-хранителе не только прекрасен, но и, как я считаю, заключает в себе зерно истины.