— Теперь я вас понимаю, — медленно произнес Стивен Фарр. — Каков был Симеон Ли в молодости? Вы хотите, чтобы я был с вами полностью откровенен?

— Если вы того желаете…

— Хорошо. Прежде всего, хочу заметить, что не думаю, будто Симеон Ли был высокоморальным членом общества. Я не утверждаю, что он был мошенником, но точно знаю, что он часто ходил по острию ножа. В личной жизни он также был далеко не ангелом. Следует признать, однако, что он обладал большим обаянием и был фантастически щедр. Кто бы ни обращался к нему за денежным вспомоществованием, он никогда не отказывал. Он пил, но не сверх меры, был любимцем женщин и имел чувство юмора, и в то же время был страшно мстителен. Говорят, цыгане никогда не забывают и не прощают обид, и это же с полным правом можно было сказать о Симеоне Ли. Отец рассказал мне, что несколько раз Ли ждал много лет, чтобы расправиться с кем-то, кто его обманул.

— Это интересно, — заметил суперинтендант Сагден. — Вам случайно не известен кто-нибудь, кому в свое время отомстил таким образом Симеон Ли? Возможно, преступление, совершенное сегодня вечером, уходит своими корнями в прошлое.

Стивен Фарр в сомнении покачал головой.

— Враги у него, конечно, были. У такого человека не могло их не быть. Конкретно, однако, мне об этом ничего не известно. Кроме того, — он сощурил глаза, — насколько мне известно (я говорил с Трессильяном), ни в доме, ни поблизости в этот вечер не было ни одного постороннего.

— За исключением вас, месье Фарр, — заметил Пуаро.

— Ах, вот куда вы клоните, — Фарр резко обернулся к нему. — Подозрительный незнакомец в доме, где совершается убийство! Ну, этот номер у вас не пройдет. Вам не стоит думать, что Симеон Ли разорил Эбенезера Фарра и что сын Эба явился сюда, чтобы отомстить за своего родителя. Нет, — покачал он головой, — Симеон и Эбенезер всегда были большими друзьями. Сюда я приехал, как уже говорил, из праздного любопытства. Потом, я думаю, что граммофон — это не такое уж плохое алиби. Я ставил пластинки одну за другой, без перерыва, и кто-нибудь должен был это слышать. За время звучания одной пластинки я просто не успел бы выбежать из зала, подняться по лестнице и пробежать к комнате мистера Ли — там ведь коридор длиною в милю — затем перерезать старику горло, смыть с себя кровь и выскочить обратно. Это смехотворно!

— Никто вас не собирается обвинять, мистер Фарр, — сказал полковник Джонсон.

— Мне не очень-то понравился тон мистера Эркюля Пуаро, — сердито заметил Стивен.

— Прошу прощения, — извинился Пуаро. — Я не хотел сказать ничего плохого.

Он вновь ослепительно улыбнулся.

Стивен Фарр зло смотрел на него.

— Благодарю вас, мистер Фарр, — быстро вмешался полковник Джонсон. — Пока это все. Мы надеемся, что в ближайшие дни вы не уедете отсюда.

Стивен кивнул, встал и большими шагами вышел из комнаты.

Когда дверь за ним закрылась, Джонсон сказал:

— Вот человек, о котором нам ничего не известно. Его история кажется вполне правдоподобной, но все же он — темная лошадка. Он мог украсть эти алмазы: прикрываясь своей историей, войти в доверие к старику и похитить их. Вам следует получить отпечатки его пальцев, Сагден, и посмотреть, нет ли их в картотеке.

— Они у меня уже есть, — сухо улыбнулся суперинтендант.

— Молодец! От вас ничего не ускользнет. Я полагаю, что вы уже наметили основные линии расследования.

Суперинтендант Сагден принялся перечислять, загибая пальцы:

— Проверить телефонные разговоры — время, продолжительность и так далее. Проверить алиби Хорбери — когда он ушел, кто видел, как он уходил. Проверить все входы и выходы в доме. Проверить всех слуг. Проверить финансовое положение каждого члена семьи. Связаться с поверенным и выяснить все насчет завещания. Обыскать дом на предмет орудия убийства и одежды со следами крови, а также, возможно, на предмет похищения алмазов.

— Похоже, вы не упустили ничего, — одобрительно произнес полковник Джонсон. — Вы можете добавить что-нибудь, месье Пуаро?

— Я нахожу, — покачал головой Пуаро, — что суперинтендант ведет расследование чрезвычайно тщательно.

— Это, однако, не так просто, — обыскать весь дом в поисках пропавших алмазов, — уныло пробормотал Сагден. — В жизни не видел столько украшений и безделушек.

— Здесь, конечно, предостаточно мест, где можно спрятать что угодно, — согласился Пуаро.

— Вы в самом деле ничего не можете добавить, Пуаро?

У начальника полиции был разочарованный вид человека, чья дрессированная собака внезапно отказалась выполнять свои трюки.

— Вы разрешите мне вести свою собственную линию расследования? — спросил Пуаро.

— Конечно, конечно, — сказал полковник Джонсон почти одновременно с суперинтендантом Сагденом, который подозрительно осведомился:

— Какую это линию?

— Я хотел бы разговаривать… очень часто… да, очень часто… с членами семьи.

— Вы хотите расспросить их всех заново? — спросил немного сбитый с толку полковник.

— Нет, нет, не расспрашивать. Просто разговаривать!

— С какой целью?

Эркюль Пуаро экспансивно всплеснул руками.

— В разговорах рождается истина. Когда человеку приходится много разговаривать, ему невозможно скрыть правду!

— Так вы полагаете, что кто-то из них лжет? — спросил Сагден.

— Все люди лгут, — вздохнул Пуаро, — вольно или невольно, в шутку или с серьезными намерениями. Задача следователя — отделить безобидную ложь от лжи злонамеренной.

— В любом случае, — резко произнес полковник Джонсон, — все это представляется абсолютно невероятным. Совершено жестокое и зверское убийство — и кого мы должны подозревать? Альфреда Ли и его жену — очаровательных, благовоспитанных и милых людей? Джорджа Ли, члена парламента и воплощение респектабельности? Его жену? Она самая обыкновенная современная красотка. Дэвид Ли кажется очень вялым, флегматичным человеком, да к тому же его брат Гарри утверждает, что он не переносит одного вида крови. Хильда — жена Дэвида — представляется мне милой женщиной, вполне банальной. Остаются испанская племянница и мужчина из Южной Африки. У испанок обычно горячий нрав, но я не думаю, чтобы это привлекательное создание могло хладнокровно перерезать горло старику, особенно если учесть, что у нее не было никаких причин убивать его, во всяком случае, пока он не составил нового завещания. Стивен Фарр может оказаться профессиональным мошенником. Он мог прибыть сюда специально за алмазами. Старик обнаружил пропажу, и Фарр перерезал ему горло, чтобы заставить его замолчать. Я все больше склоняюсь к этой мысли — его граммофонное алиби, по-моему, не заслуживает особого доверия.

— Мой дорогой друг, — с сомнением покачал головой Пуаро, — сравните комплекцию месье Стивена Фарра и старого Симеона Ли. Если бы Фарр решил убить старика, он мог бы сделать это без особого труда — Симеон Ли не сумел бы оказать ему никакого сопротивления. Невозможно представить, чтобы немощный старик и молодой эталон мужской красоты боролись друг с другом в течение нескольких минут, переворачивая мебель и разбивая фарфор!

Полковник Джонсон сощурил глаза.

— Бы хотите сказать, что Симеона Ли убил слабый мужчина?

— Или же женщина, — спокойно добавил суперинтендант Сагден.

XVI

Полковник Джонсон бросил взгляд на часы.

— Ну, мне вроде бы здесь делать нечего. Вы хорошо начали расследование, Сагден. Да, вот еще что: нам необходимо повидать дворецкого. Я знаю, вы говорили с ним, но теперь нам гораздо больше известно. Нам важно получить от него сведения, где находился каждый из членов семьи в момент убийства.

Трессильян вошел в комнату медленными, шаркающими шагами. Начальник полиции предложил ему присесть.

— Благодарю вас, сэр. Я сяду, раз уж вы не возражаете. Я плохо себя чувствую… очень плохо… Ноги не держат, сэр, и голова кружится.

— Это понятно, — участливо сказал Пуаро, — вы пережили большое потрясение.

Дворецкий задрожал.

— Такой… такой ужас! И в этом доме! Здесь всегда было так спокойно!

— Очень спокойно, но не очень счастливо, да? — спросил Пуаро.

— Я бы не сказал этого, сэр.

— В старые годы, когда вся семья была в оборе, дом был счастливым?

Трессильян задумался.

— Я бы не сказал, сэр, что в доме всегда царила полная гармония, — медленно произнес он.

— Покойная миссис Ли часто чувствовала себя плохо?

— Да, сэр, она была очень нездорова.

— Дети любили ее?

— Мистер Дэвид ее просто обожал, был привязан к ней скорее как дочь, нежели как сын, а когда она умерла, он ушел из дома, не мог жить здесь дольше.

— А мистер Гарри? — спросил Пуаро. — На кого он был похож?

— Он всегда был довольно необузданным, но добродушным. Я помню, как разволновался, когда, открывая дверь, увидел, что на пороге стоит незнакомый мужчина и говорит голосом мистера Гарри: «Хелло, Трессильян. Вы все еще служите? Да, здесь все по-прежнему».

— Да, у вас, наверное, было странное чувство, — сочувственно промолвил Пуаро.

Щеки Трессильяна порозовели.

— Иногда мне кажется, сэр, будто прошлое возвращается. В Лондоне, кажется, идет пьеса, в которой говорится о чем-то подобном. В этом что-то есть, сэр. Действительно, в этом что-то есть. С того момента, как приехал мистер Гарри, всякий раз, когда я открываю дверь — будь за дверью мистер Фарр или кто-нибудь другой — мне кажется, будто я уже делал это прежде.

— Очень интересно, — заметил Пуаро, — очень интересно.

Трессильян с благодарностью посмотрел на него.

Джонсон откашлялся и вступил в разговор.

— Мы хотим с вашей помощью кое-что уточнить, — сказал он. — Нам стало известно, что в тот момент, когда все услышали шум наверху, в столовой находились только мистер Альфред и мистер Гарри. Это так?