Я снова мысленно удивился, до чего она боится смерти.

– Изабелла, по-моему, вы умрете очень и очень не скоро, – попытался я ее утешить. – Вы вполне крепкая и здоровая девушка.

В ответ она энергично кивнула:

– Да, я крепкая. Я никогда не болею. По-моему, я способна прожить до девяноста лет или даже до ста. Доживают же некоторые!

Я попытался представить себе Изабеллу в возрасте девяноста лет, но как-то не сумел. А вот леди Сент-Лу я с легкостью представлял и столетней. Но леди Сент-Лу – сильная и деятельная натура. Она активно вторгается в ход событий и ощущает себя как бы режиссером и творцом. Леди Сент-Лу борется за жизнь, а Изабелла принимает жизнь такой, какая она есть.

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошел Габриэль.

– Послушайте, Норрис… – начал он с ходу, но при виде Изабеллы осекся. – Доброе утро, миссис Чартерис, – вежливо поздоровался он.

Он держался с ней немного неуклюже и застенчиво. «Может, – подумал я, – он видит на Изабелле тень леди Сент-Лу?»

– Мы обсуждаем проблемы жизни и смерти, – бодро пояснил я. – Я тут как раз напророчествовал, что мисс Чартерис доживет до девяноста лет.

– Не думаю, что ей захочется дожить до девяноста лет. – Габриэль покачал головой. – Да и кому захочется?

– Мне, – заявила Изабелла.

– Зачем?

– Я не хочу умирать, – сказала она.

– Никто не хочет, – радостно ответил Габриэль. – Никто этого не говорит, но все боятся смерти, боятся умирать в мучениях.

– Я боюсь именно смерти, а не боли, – возразила Изабелла. – Я могу вытерпеть почти любую боль.

– Вам только так кажется, – заметил Габриэль.

Изабелла вспыхнула. Видимо, его презрительный, насмешливый тон задел ее за живое.

– Я не боюсь боли.

Они посмотрели друг на друга. Он – все так же насмешливо, она – вызывающе.

И тут Габриэль совершил нечто такое… Я не поверил собственным глазам. Перегнувшись через меня, он схватил недокуренную сигарету, которую я положил на край пепельницы, и прижег ею руку Изабеллы!

Она не вздрогнула от боли и не отдернула руку.

Кажется, я громко протестовал, я кричал, но они не обратили на меня никакого внимания. Он прижал горящий кончик сигареты к ее коже. В тот момент я в полной мере ощутил весь ужас и позор своего положения. Беспомощный, неподвижный калека, неспособный к активным действиям! Возмущенный диким поступком Габриэля, я ничем не мог ему помешать!

Я видел: от боли лицо Изабеллы постепенно бледнеет. Она плотно сжала губы и не шевелилась, неотрывно глядя перед собой.

– Вы что, Габриэль, с ума сошли?! – закричал я. – Прекратите немедленно!

Он не обратил на меня абсолютно никакого внимания – словно меня вообще не было в комнате.

Так же внезапно он отнял сигарету от руки девушки и швырнул ее в камин.

– Извините, – сказал он. – Теперь я вижу: вы действительно можете вытерпеть боль. – И, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.

Я не находил слов, чтобы выразить свое возмущение.

– Зверь… дикарь… убить его мало…

Изабелла, глядя на дверь, медленно оборачивала обожженную руку носовым платком. Ее действия были, насколько я видел, совершенно автоматическими. Мысли ее блуждали где-то далеко…

Наконец, словно вернувшись из долгого путешествия, она посмотрела на меня. Казалось, она слегка удивлена.

– Что с вами?

Я попытался высказать свое мнение о поступке Габриэля.

– Я не понимаю, – она покачала головой, – почему вы так рассердились. Майор Габриэль хотел проверить, действительно ли я способна терпеть боль. Теперь он знает: я говорила правду.

Глава 12

В тот день мы пригласили к чаю гостей… К миссис Карслейк приехала племянница, которая училась в школе вместе с Изабеллой. Мне как-то не удавалось представить себе Изабеллу в школе, поэтому я охотно согласился с предложением Терезы пригласить к нам племянницу, в замужестве миссис Мордаунт, вместе с ее теткой к нам. Тереза пригласила и Изабеллу.

– Приезжает Анна Мордаунт. По-моему, вы с ней учились в школе.

– У нас было несколько девочек по имени Анна, – рассеянно отозвалась Изабелла. – Анна Тренчард, Анна Лэнгли и Анна Томпсон.

– Я забыла ее девичью фамилию. Миссис Карслейк мне говорила…

Оказалось, что до замужества Анна Мордаунт носила фамилию Томпсон. Бойкая молодая особа, слишком, на мой взгляд, самоуверенная и напористая. Она служила в каком-то министерстве в Лондоне, муж ее служил по другому министерству… Был у нее и ребенок, который, впрочем, жил где-то в другом месте, дабы не мешать Анне Мордаунт вносить вклад в дело победы над врагом.

– Моя мать считает, что теперь, когда бомбежек больше нет, мы могли бы взять Тони к себе. Но по-моему, сейчас ребенок в Лондоне – только помеха. У нас такая тесная квартирка, а приличную няню не найти, и его надо чем-то кормить, и потом, меня целыми днями нет дома.

– Как вы вообще решились завести ребенка? – спросил я. – У вас ведь столько важной работы…

Тереза, сидевшая за большим серебряным чайным подносом, исподтишка улыбнулась мне и покачала головой.

Но Анна Мордаунт не поняла скрытой в моих словах издевки. Я ей даже, кажется, польстил.

– Я сознавала свою ответственность, – заявила она. – Сейчас на свет рождается так мало детей – особенно в наших кругах. – Только потом ей пришло в голову добавить: – Разумеется, я обожаю Тони.

Потом, повернувшись к Изабелле, она углубилась в воспоминания о славных деньках, проведенных в школе Сент-Ниниан. Их разговор, если это можно было назвать разговором, все время буксовал, так как одна из собеседниц, казалось, не знала, что сказать. Несколько раз Анне Мордаунт приходилось выручать Изабеллу и говорить за нее.

Миссис Карслейк извинилась перед Терезой за своего мужа:

– Извините Дика за опоздание. Не представляю, из-за чего он так задерживается. Он обещал быть дома к половине пятого.

– По-моему, – неожиданно вмешалась в разговор Изабелла, – у него сейчас майор Габриэль. Примерно четверть часа назад он проходил по террасе.

Я удивился. Я не слышал, чтобы кто-то прошел мимо наших окон. А Изабелла, поскольку она сидела спиной к окну, вряд ли могла бы кого-либо заметить: почти все время я не сводил с нее взгляда и мог ручаться, что она не поворачивала головы и не выказывала осведомленности о чьем-либо появлении. Разумеется, я знал, что у нее очень острый слух, но все равно удивился. Как она по звуку шагов распознала, что мимо окна прошел Габриэль?

– Изабелла, если вы не против, – сказала Тереза, – нет-нет, миссис Карслейк, сидите, пожалуйста, – вы не постучите к ним и не спросите, не хотят ли они присоединиться к нам и выпить чаю?

Подождав, пока высокая, стройная фигура Изабеллы скроется за дверью, миссис Мордаунт заметила:

– Изабелла совершенно не изменилась. Такая же, как прежде. Она и в школе была самой странной из всех девочек. Вечно бродила как во сне. Мы-то думали – это все потому, что она такая умная.

– Умная? – переспросил я резко.

Она повернулась ко мне:

– Да, а вы не знали? Изабелла такая умная, что иногда просто страшно становится. У мисс Кертис, нашей директрисы, чуть удар не случился из-за того, что она не стала поступать в Сомервилл. Она сдала туда вступительные экзамены в возрасте пятнадцати лет с отличием по нескольким предметам.

Я недоверчиво воззрился на Анну Мордаунт. Понимаете, я все же склонен был до сих пор считать Изабеллу хотя и очаровательным созданием, но не слишком, так сказать, блещущим умом.

– Какие у нее были любимые предметы?

– Астрономия и математика. В математике она была особенно сильна. А еще латынь и французский. Она запоминала абсолютно все! Потрясающая память. И при всем том успехи в учебе ее совершенно не волновали. Она буквально разбила сердце мисс Кертис. Казалось, все, чего она хочет, – вернуться сюда и навеки поселиться в своем старом замке.

Тут вернулась Изабелла, а за ней вошли капитан Карслейк и Габриэль.

Чаепитие было в самом разгаре…

– Просто поразительно, – делился я в тот вечер с Терезой, – до чего мы всегда плохо представляем себе сущность других людей. Взять хоть Изабеллу Чартерис. Анна Мордаунт считает ее отличительным свойством ум, в то время как я раньше склонен был считать ее чуть ли не слабоумной. В то же время я признавал, что наиболее яркой ее чертой является честность, а вот миссис Карслейк заявила, что, по ее мнению, Изабелла хитрая. Хитрая! Какое гнусное слово! Джон Габриэль считает ее надменной и самодовольной. Ты… собственно говоря, я понятия не имею, что думаешь о ней ты, потому что ты редко высказываешь свое мнение о других. Так что же на самом деле представляет собой человеческое существо, если оно предстает перед разными людьми в столь различных ипостасях?

Неожиданно заговорил Роберт, который вообще редко вмешивался в наши разговоры:

– Но разве так бывает не всегда? Один и тот же человек по-разному предстает в глазах других людей, как и вообще все предметы и явления. Возьмите, например, деревья или море. Два художника совершенно по-разному изобразят, скажем, порт Сент-Лу.

– Хочешь сказать, один художник нарисует картину в стиле натурализма, а другой – символизма?

Роберт устало покачал головой. Он теперь не мог говорить об искусстве, так как никогда не мог подобрать нужных слов для объяснения своих мыслей.

– Да нет же! Два художника на самом деле видят порт совершенно по-разному. Наверное, каждый… ну, я не знаю… выбирает из общего те детали, которые важны именно для него.