Однако по мере осуществления моего плана настоятельная надобность в его исполнении отступала. Удовлетворенный достигнутым, я был готов немного подождать. Но не слишком долго.

И вдруг теперь, в течение нескольких мучительных минут, у меня на глазах мой план едва не пошел прахом! Его спасла лишь сообразительность Изабеллы. Девушка собрала таблетки, сложила их в пузырек и наконец подала мне.

Я спрятал его на прежнее место и вздохнул с глубоким облегчением.

— Спасибо, Изабелла, — с чувством поблагодарил я.

Она не проявила ни любопытства, ни беспокойства, однако была достаточно проницательна, чтобы заметить мое волнение и прийти мне на помощь. Я мысленно принес ей свои извинения за то, что поначалу посчитал ее слабоумной. Нет, она не глупа.

Что она подумала? Наверное, поняла, что это не аспирин. Я внимательно посмотрел на нее. Невозможно было понять, о чем она думает. Вообще понять ее, по-моему, было очень трудно.

Внезапно во мне шевельнулось любопытство. Изабелла упомянула имя…

— Кто это Руперт? — спросил я.

— Руперт — мой кузен.

— Вы имеете в виду лорда Сент-Лу?

— Да. Он может скоро приехать. Большую часть войны он пробыл в Бирме. — Она помолчала. — Руперт может поселиться здесь… Вы ведь знаете, замок принадлежит ему. Мы только арендуем.

— Я удивился, почему… гм, почему вы вдруг упомянули Руперта?

— Мне хотелось побыстрее что-нибудь сказать, чтобы все выглядело естественно, как будто мы разговариваем… Наверное, я заговорила о Руперте… потому что все время о нем думаю.

Глава 9

До сих пор лорд Сент-Лу, отсутствующий владелец замка, был всего лишь именем, абстракцией. Теперь он выступил из тени на свет, становясь реальностью. Мне захотелось больше узнать о нем.

В полдень пришла леди Трессилиан и принесла книгу, которая, по ее словам, могла бы меня заинтересовать. Но я сразу понял, что эта книга меня не заинтересует, — ловко-написанная агитка, заверяющая вас, что, лежа на спине, можно сделать мир светлее и ярче с помощью одних лишь прекрасных идей. И леди Трессилиан, движимая своим неизменным материнским инстинктом, упорно продолжала приносить мне подобную литературу. Она мечтала помочь мне стать писателем и уже снабдила меня материалами, по крайней мере, трех различных заочных курсов: «Как заработать на жизнь писательским трудом» (двадцать четыре урока) и что-то еще в этом роде. Леди Трессилиан отворилась к числу тех добрых и славных женщин, которые никоим образом не могут допустить, чтобы страдалец страдал в одиночку.

Я не мог испытывать к ней неприязни, но мог — и всячески пытался — уклониться от подобной участливости. Иногда мне помогала Тереза, но подчас она умышленно не делала этого и на мои упреки отвечала, что легкое раздражение — иногда неплохое болеутоляющее средство.

Как раз в этот день Тереза ушла на какие-то очередные политические дебаты, и я остался с гостьей один на один.

После того как леди Трессилиан, вздохнув, спросила о моем самочувствии и сообщила, насколько лучше я выгляжу, а я поблагодарил ее за книгу и сказал, что книга, очевидно, интересная, мы наконец перешли к местным новостям. Все наши разговоры в то время сводились к политике. Леди Трессилиан рассказала мне, как проходят собрания и как хорошо майор Гэбриэл осадил крикунов, пытавшихся сорвать его выступление. Потом она высказала мне свои соображения о том, чего действительно хочет страна, как было бы ужасно, если бы всё национализировали, насколько бесцеремонны и бессовестны наши противники и как фермеры на самом деле относятся к Комиссии по регулированию сбыта молока. Наша беседа как две капли воды была похожа на ту, которая состоялась три дня назад.

После небольшой паузы леди Трессилиан снова вздохнула и сказала, что хорошо бы поскорее вернулся Руперт.

— Есть такая вероятность? — спросил я.

— Да. Он, видите ли, был ранен… там, в Бирме. Как несправедливо, что газеты почти не упоминают о Четырнадцатой армии! Руперт какое-то время лежал в госпитале, и теперь ему полагается длительный отпуск. Тут предстоит решить немало вопросов. Мы делали все, что в наших силах, но обстоятельства все время меняются.

Я понял, что в связи с налогами и другими трудностями лорд Сент-Лу, очевидно, будет вынужден продать часть своих земель.

— Земля у моря очень хороша дня застройки, но нестерпимо видеть, как вырастают отвратительные домишки.

Я согласился с миссис Трессилиан, что строители, работавшие в Ист-Клифе, высоким художественным уровнем не отличались.

— Мой зять, седьмой лорд Сент-Лу, — сказала леди Трессилиан, — отдал эту землю городу. Он хотел, чтобы земля сохранилась для общественных целей города, но не подумал о необходимости составить специальную охранную грамоту, и в результате городской совет продал ее по частям под застройку. Это было в высшей степени нечестно, потому что намерения моего зятя были совсем другими.

Я спросил, собирается ли нынешний лорд Сент-Лу поселиться здесь.

— Не знаю. Он ничего определенного не говорил. — Она вздохнула. — Я надеюсь… очень надеюсь… Мы давно его не видели, — продолжала она, помолчав. — С тех пор, как ему было шестнадцать. Он приезжал сюда на праздники, когда учился в Итоне[52]. Его мать была родом из Новой Зеландии. Очаровательная женщина! Овдовев, она вернулась к своим родным и увезла мальчика с собой. Ее за это нельзя винить, но мне всегда было жаль, что он вырос не в своем родовом поместье. Я чувствую, что теперь, когда он приедет, ему будет трудно адаптироваться здесь. Хотя, конечно, все может оказаться и по-другому.

Славное полное лицо миссис Трессилиан погрустнело.

— Мы сделали все, что могли. Налоги на наследство были серьезные. Отца Изабеллы убили в прошлой войне. Пришлось сдать имение в аренду. Мы втроем — Эдди, Мод и я — арендовали его вскладчину. Нам казалось, что это намного лучше, чем пустить посторонних. Для Изабеллы это место всегда было домом.

Выражение ее лица смягчилось, и она доверительно наклонилась ко мне.

— Пожалуй, я очень сентиментальная старуха, но я всегда надеялась, что Изабелла и Руперт… Я хочу сказать, это было бы идеальным решением…

Я ничего не ответил, и она продолжала:

— Такой красивый мальчик… Очаровательный, любящий, нежный ко всем нам. Казалось, он всегда особенно относился к Изабелле. Ей тогда было только одиннадцать. Она всюду следовала за ним и была очень преданна. Эдди и я, глядя на них, говорили друг другу: «Если бы…» Мод, разумеется, постоянно повторяла, что они двоюродные брат и сестра и это никуда не годится. Для Мод вообще родословная главнее всего, однако даже двоюродные сестры и братья вступают в брак, и все обходится благополучно, Мы не католики, и нет надобности получать специальное разрешение Церкви.

Миссис Трессилиан снова замолчала. Теперь ее лицо приобрело сосредоточенно-ласковое выражение, которое появляется у женщин, когда их мысли заняты сватовством.

— Руперт всегда помнил день рождения Изабеллы. Посылал заказ в «Асприз»[53]. Вы не находите это трогательным? Изабелла такая славная девочка, и она так любит Сент-Лу. — Миссис Трессилиан посмотрела на зубчатые стены замка. — Если бы им поселиться здесь вместе…

Глаза ее наполнились слезами.

В тот вечер я сказал Терезе:

— Это место все больше становится похожим на волшебную сказку. С минуты на минуту появится сказочный принц и женится на принцессе. Где мы живем? В мире сказок братьев Гримм?[54]

Когда на следующий день пришла Изабелла и села возле меня на каменной скамье, я попросил:

— Расскажите о вашем кузене Руперте.

— Боюсь, мне нечего рассказать.

— Вы сказали, что все время думаете о нем. Это правда?

Изабелла ответила не сразу:

— Нет. Я не думаю о нем. Я хотела сказать — он постоянно в моем сознании. Я думаю… что когда-нибудь выйду замуж за Руперта.

Она повернулась ко мне, как будто мое молчание ее беспокоило.

— Вы находите это абсурдным? Я не видела Руперта с тех пор, как мне было одиннадцать лет, а ему шестнадцать. Он сказал, что однажды вернется и женится на мне. Я всегда этому верила… И верю до сих пор.

— Лорд и леди поженились, — торжественно произнес я, — и зажили счастливо в замке Сент-Лу, у самого моря.

— По-вашему, этого не произойдет? — спросила Изабелла. Она смотрела на меня так, словно мое мнение в этом вопросе могло быть решающим. Я глубоко вздохнул.

— Да нет, я склонен думать, что все так и случится. Это именно такая сказка.

Из мира волшебных сказок мы были возвращены к действительности внезапным появлением миссис Бигэм Чартерис.

В руке у нее был пухлый сверток. Она села, швырнув его рядом с собой, и отрывисто попросила передать сверток капитану Карслейку.

— По-моему, он у себя в конторе, — начал было я, но она меня перебила:

— Я знаю… просто не хочу туда идти. Нет настроения видеть эту женщину.

Лично у меня никогда не было настроения видеть миссис Карслейк, однако я понял, что за возбужденно-резкой манерой миссис Бигэм Чартерис скрывается что-то большее, нежели неприязнь.

Изабелла тоже это почувствовала.

— Что-то случилось, тетя Мод?

Лицо миссис Бигэм Чартерис сохраняло непреклонную суровость. Сухо, резко она произнесла:

— Люсинду переехала машина.

Люсиндой звали коричневого спаниеля, собаку, к которой миссис Бигэм Чартерис была страстно привязана.

— На набережной, — продолжала она еще более отрывисто и резко. Холодный, ледяной взгляд ее удержал меня от выражения сочувствия. — Кто-то из этих проклятых туристов… на большой скорости… даже не остановился… Пойдем, Изабелла… Мы должны идти домой.