Неужели правда, она так мало изменилась с тех пор? Об этом думать приятно. Нет, с одной стороны – приятно, а с другой – не очень. Это казалось каким-то… каким-то застоем.

Что сказала мисс Гилби во время их прощального разговора? Прощальные разговоры мисс Гилби с ее девочками были одной из тщательно оберегаемых традиций школы Сент-Энн.

Джоан мысленно перенеслась на много лет назад, и ее старая директриса с удивительной ясностью предстала перед ее взором. Большой, вызывающе торчащий нос, пенсне, безжалостные внимательные глаза, величественная походка, огромный бюст – затянутый настолько, что казался абсолютно твердым.

Огромная фигура мисс Гилби, справедливо вызывавшая трепет и восхищение, и на родителей производила такое же впечатление, как на учениц. Нельзя отрицать, мисс Гилби была воплощением Сент-Энн!

Джоан увидела себя, входящую в святая святых – директорский кабинет, украшенный цветами и гравюрами Медичи, олицетворение учености и благопристойности.

Мисс Гилби, сидевшая за столом, величественно повернулась к ней:

– Входи, Джоан. Садись, милочка.

Джоан села в указанное ей кресло, покрытое кретоном. Мисс Гилби сняла пенсне и вдруг улыбнулась наигранной и немного пугающей улыбкой.

– Ты покидаешь нас, Джоан, чтобы уйти из замкнутого мира школы на широкие просторы, которые именуются жизнью. Прежде чем ты уйдешь, я хотела бы поговорить с тобой в надежде на то, что некоторые из моих слов будут направлять тебя в твоем дальнейшем пути.

– Да, мисс Гилби.

– Здесь, в этих стенах, в окружении сверстниц, ты была ограждена от сложностей и трудностей, которые во взрослой жизни неизбежны.

– Да, мисс Гилби.

– Я знаю, что здесь ты была счастлива.

– Да, мисс Гилби.

– И ты была молодцом. Я довольна твоими успехами. Ты – одна из наших лучших учениц.

Джоан слегка смутилась:

– О… я рада, мисс Гилби.

– Но теперь жизнь ставит перед тобой новые проблемы, у тебя появятся новые обязанности…

Разговор шел своим чередом. Время от времени Джоан бормотала:

– Да, мисс Гилби.

Голос директрисы словно гипнотизировал ее.

Одним из замечательных качеств мисс Гилби было великолепное владение голосом, который, по выражению Бланш Хэггард, стоил целого оркестра. Она начинала с мягкостью виолончели, переходила к похвалам в тонах флейты и предупреждала подобно фаготу. В обращениях к «умницам» рассуждения о будущей профессии выдувались словно из медных труб, а другим об обязанности жены и матери рассказывали скрипки.

Ближе к концу своей речи мисс Гилби начала говорить пиццикато:

– И теперь самое важное. Не ленись думать, Джоан, дорогая моя! Не оценивай все только с внешней стороны – потому что это проще и приносит меньше боли. В жизни надо жить, а не наводить лоск. И не будь слишком самодовольной!

– Да… то есть нет, мисс Гилби.

– Потому что, между нами, это твой маленький недостаток, разве нет, Джоан? Думай о других, моя дорогая, и не слишком много о самой себе. Будь готова к тому, чтобы принять на себя ответственность.

И затем наступил момент кульминации:

– Жизнь, Джоан, должна быть непрестанным движением вперед – восхождением по каменным ступенькам нашего смертного «я» к сферам более высоким. Будут боль и страдания. Они бывают у всех. Даже Господь Бог не избежал страданий в нашей бренной жизни. Как он познал муки Гефсиманского сада, так познаешь их и ты – и если ты не познаешь этого, Джоан, это будет означать, что ты далеко отклонилась от истинного пути. Помни об этом, когда наступит час сомнений. И помни, моя дорогая, я всегда рада получать весточки от моих бывших учениц и всегда готова помочь им советом, если они его попросят. Благослови тебя Бог, милая.

А потом последнее благословение прощального поцелуя мисс Гилби – поцелуя, в котором было больше торжественности, чем человеческого тепла.

Слегка растерянная, Джоан вышла.

Она вернулась в спальню и увидела там Бланш Хэггард в пенсне Мэри Грант, с подушкой, засунутой спереди под жакет, которая давала оркестровый концерт перед восторженной аудиторией.

– Ты уходишь, – гремела Бланш, – из замкнутого мира школы на широкие и грозные просторы, которые именуются жизнью. Жизнь поставит перед тобой новые проблемы, у тебя появятся новые обязанности…

Джоан присоединилась к слушателям. По мере того как Бланш приближалась к кульминации, аплодисменты становились все громче.

– Тебе, Бланш Хэггард, я скажу только одно слово. Дисциплина. Дисциплинируй свои эмоции, учись самоконтролю. Само тепло твоего сердца может оказаться опасным. Только при строгой дисциплине ты сможешь достигнуть высот. У тебя большие дарования, дорогая. Используй их во благо. У тебя много и недостатков, Бланш, – много недостатков. Но это недостатки щедрой натуры, и их можно исправить. Жизнь, – голос Бланш превратился в пронзительный фальцет, – это непрестанное движение вперед. Восхождение по каменным ступенькам нашего смертного «я» (смотри Вордсворта). Помни свою школу и помни, что тетушка Гилби дает советы и оказывает помощь в любое время, если в письмо вложен конверт с маркой и обратным адресом.

Бланш умолкла, но, к ее удивлению, ее не приветствовали ни смехом, ни аплодисментами. Все словно окаменели, повернувшись к открытой двери, в проеме которой величественно стояла мисс Гилби с пенсне в руках.

– Если ты мечтаешь о сценической карьере, Бланш, то, полагаю, найдется несколько хороших театральных школ, где тебя научат правильно дышать и поставят дикцию. К этому у тебя, кажется, есть кое-какой талант. Будь добра, положи на место подушку.

С этими словами она развернулась и поспешно удалилась.

– Фюйть, – бросила Бланш. – Старая мегера. С ее стороны это очень даже по-спортивному – но она знает, как унизить.

Да, думала Джоан, мисс Гилби – замечательная личность. Она ушла из Сент-Энн через один семестр после того, как туда послали учиться Эверил. Новая директриса не была такой яркой натурой, и в школе все стало потихоньку разваливаться.

Бланш верно сказала – мисс Гилби была мегерой. Но она знала, как себя поставить. И конечно, она оказалась совершенно права в отношении Бланш. Дисциплина – вот что было необходимо Бланш в жизни. Щедрая натура – да, возможно. Но ей явно не хватало самоконтроля. Да, Бланш была щедра. Например, те деньги, которые ей послала Джоан, она истратила не на себя. На них купили секретер для Тома Холлидэя. Самой Бланш он на дух был не нужен. Добросердечная, милая Бланш. И тем не менее она уехала и бросила двоих малышей, которых сама же произвела на свет.

Это означает, что есть женщины, у которых просто полностью отсутствует материнский инстинкт. Дети, думала Джоан, должны всегда быть прежде всего. В этом они с Родни всегда были согласны. Родни проявлял, можно сказать, самоотверженность. Например, она как-то заметила, что его милую солнечную гардеробную надо бы отдать под детскую, и он очень охотно согласился перебраться в маленькую комнатку, выходящую на задний двор. Детям нужен солнечный свет. Они с Родни честно исполняют свой родительский долг. И дети их радовали, особенно пока были маленькими – такими милыми, симпатичными ребятишками. Не то что неухоженные мальчишки Шерстон. Миссис Шерстон, похоже, вообще не обращала внимания на то, как выглядят ее дети. И сама, кажется, участвовала в самых диких играх: ползала по земле, как индеец, издавая дикие вопли и крики, а однажды, когда они пытались играть в цирк, очень правдоподобно изображала морского льва.

Все дело в том, решила Джоан, что и саму Лесли Шерстон никогда толком не воспитывали.

Да, бедная женщина, у нее была очень печальная жизнь.

Джоан вспомнила, как она неожиданно встретилась в Сомерсете с капитаном Шерстоном.

Она гостила у друзей и понятия не имела, что Шерстоны поселились там, но случайно столкнулась с капитаном Шерстоном, когда он, по своему обыкновению, выходил из пивной.

Джоан не видела его после освобождения, и ее потрясло, во что превратился самодовольный и уверенный в себе управляющий банком.

Как ужасно выглядят крупные и воинственные мужчины, потерпевшие крах. Сутулые плечи, мятый жилет, дряблые щеки, бегающий взгляд.

Подумать только, что кто-то когда-то доверял этому человеку.

Шерстон смутился, встретив ее, но тут же овладел собой, и его приветствие казалось неумелой пародией на его прежние манеры.

– О, миссис Скюдамор! Мир действительно тесен. Что же привело вас в Скиптон-Хэйнс?

Так он и стоял, расправив плечи и стараясь вспомнить прежние добродушно-покровительственные интонации. Это было жалкое представление, и Джоан невольно посочувствовала Шерстону.

Как страшно пережить такое крушение! Сознавать, что в любой момент можешь встретить кого-то из прежних знакомых, кто, может быть, даже не захочет узнавать тебя.

Нет, она не станет вести себя так. Естественно, она проявит милосердие.

Шерстон тем временем говорил:

– Вы должны обязательно повидаться с моей женой. Мы устроим чай. Да, да, милая леди, я настаиваю!

Джоан, хотя и неохотно, согласилась пойти с ним, и по дороге Шерстон продолжал неловко ломать комедию.

Сейчас она посмотрит на их маленькую норку – хотя не такую уж и маленькую. Довольно приличный участок. Конечно, это тяжелый труд – выращивать овощи и фрукты для продажи. Анемоны и яблоки идут лучше всего.

Продолжая говорить, он открыл засов довольно ветхой, облупившейся калитки, за которой начиналась заросшая травой дорожка. Лесли трудилась на грядках.

– Посмотри, кого я привел! – крикнул Шерстон. Лесли откинула с лица волосы.