После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:

— Послушай-ка меня, Мэри: отцом — не отцом — не в этом дело. В наши дни дети не слишком-то заботятся о своих родителях. Да и многие родители тоже не очень-то пекутся о своих чадах. Мисс Ламбер из средней школы считает, что так и должно быть. По ее мнению, отношения в семье настолько далеки от совершенства, что дети должны воспитываться государством. По мне, так это глупость: плодить сирот при живых-то родителях. Так о чем я говорила-то? Ах да! Нечего тебе себя изводить. Было — и прошло. Теперь нужно жить дальше. Пусть даже наша жизнь совсем не сахар.

— Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата в том, что у нас с отцом были неважные отношения.

— Чушь! — решительно возразила сестра Хопкинс. Это коротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразу успокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: — Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?

— Даже не знаю. А вы как считаете?

Окинув обстановку наметанным глазом, сестра Хопкинс сказала:

— Некоторые вещи вполне добротные и хорошие. Ты можешь отдать их на хранение и когда-нибудь обставить свою квартирку в Лондоне. Старье выброси. Стулья еще крепкие. И стол тоже неплох. И эта милая конторка — такие, правда, сейчас не в моде, но она из красного дерева, а, говорят, викторианский стиль[111] скоро снова будет в чести. На твоем месте я бы избавилась от гардероба. Слишком уж он громоздкий. Занимает половину спальни.

Они составили список вещей, какие следовало оставить, а какие продать.

— Поверенный, мистер Седдон, был ко мне очень добр, — сказала Мэри. — Он дал мне в качестве аванса немного денег. Так что я смогла частично оплатить свои занятия и кое-что купить. Он сказал, что через месяц-другой я смогу получить всю сумму.

— А как тебе твоя работа? — поинтересовалась сестра Хопкинс.

— Думаю, со временем она очень мне понравится. Поначалу было тяжеловато. Так уставала, что едва хватало сил добраться до дому.

— Я тоже уставала до смерти, когда проходила практику в больнице святого Луки, — хмуро проговорила сестра Хопкинс, — думала, и трех лет не выдержу. Однако ничего — выдержала…

Они разбирали вещи старика. Дошла очередь до металлической шкатулки, полной бумаг.

— По-моему, мы должны их просмотреть, — решила Мэри.

Они сели за стол друг против друга.

— Ну ты подумай, какой хлам хранят люди! — проворчала сестра Хопкинс. — Газетные вырезки! Старые письма, какие-то ненужные квитанции!

Разворачивая очередной документ, Мэри сказала:

— А вот свидетельство о браке отца с матерью. Из церкви Сент-Олбанс, тысяча девятьсот девятнадцатый год.

— Брачная запись, это более старое название. Многие в деревне и по сей день говорят именно так, — заметила сестра Хопкинс.

— Но, сестра… — сдавленным голосом проговорила Мэри.

Собеседница резко вскинула на нее взгляд. И увидела в глазах девушки отчаяние.

— В чем дело? — быстро спросила она.

— Вы не видите? Сейчас тысяча девятьсот тридцать девятый год. Мне двадцать один год. В тысяча девятьсот девятнадцатом мне уже исполнился один год. А это означает… означает, что мой отец и мать поженились только-только… потом, — с дрожью в голосе проговорила Мэри.

— Ну, даже если и так, что с того? Стоит ли в наше время из-за этого переживать! — грубовато утешила ее сестра Хопкинс.

— Но, сестрица, как же это…

— Многие парочки отправляются в церковь, когда им уже некуда деваться, — авторитетно заявила сестра Хопкинс. — Главное — обвенчаться. А когда — какое это имеет значение?

— Может, поэтому отец никогда меня не любил? Как вы думаете? — тихо спросила Мэри. — Потому что мать вынудила его жениться на ней?

Сестра Хопкинс прикусила губу, явно не решаясь что-то сказать. Потом все-таки решилась:

— Мне кажется, было не совсем так. — Она сделала паузу. — Ну да ладно… если тебя это очень беспокоит, то лучше, наверное, тебе знать правду: ты вовсе не дочь Джерарда.

— Значит, вот почему!

— Возможно.

На щеках Мэри вспыхнули красные пятна:

— Понимаю, что это дурно с моей стороны, но я рада! Мне всегда было как-то не по себе оттого, что я не любила отца… А раз он не был моим отцом, тогда это вполне нормально! Но как вы узнали?

— Джерард до того, как впал в беспамятство, не раз заговаривал об этом, — сказала сестра Хопкинс. — Я довольно резко его обрывала, но он все не унимался. Естественно, я не стала бы рассказывать тебе об этом, не подвернись эта бумажка.

— Интересно, кто был моим настоящим отцом… — тихо произнесла Мэри.

Сестра Хопкинс открыла было рот, потом снова его закрыла. Казалось, ей трудно принять некое решение.

Внезапно какая-то тень упала на пол комнаты, и обе женщины обернулись. За окном стояла Элинор Карлайл.

— Доброе утро, — произнесла она.

— Доброе утро, мисс Карлайл, — отозвалась сестра Хопкинс. — Денек сегодня действительно приятный!

— Доброе утро, мисс Элинор! — поздоровалась Мэри.

— Я приготовила сандвичи, — сказала Элинор. — Не хотите ли зайти ко мне и перекусить? Теперь как раз час, а возвращаться на ленч в гостиницу было бы глупо. Я специально приготовила столько, чтобы хватило на троих?

Сестра Хопкинс была приятно удивлена:

— Ах, мисс Карлайл, до чего же вы заботливы! И в самом деле, очень не хотелось бы прерывать работу, а потом снова тащиться сюда из деревни. Я-то надеялась, мы управимся здесь за утро. И даже пораньше сделала обход своих больных. Но, похоже, тут хватит хлопот на целый день.

— Спасибо, мисс Элинор, вы очень добры! — тепло поблагодарила ее Мэри.

Они втроем пошли к дому.

Элинор оставила парадную дверь открытой. Они вошли в прохладный холл. Мэри слегка вздрогнула. Элинор бросила на нее быстрый взгляд.

— Что случилось?

— О, ничего… просто почему-то стало не по себе. Этот мрак… после яркого солнца.

— Странно, — тихо сказала Элинор. — Именно это ощущение я испытала сегодня утром.

Сестра Хопкинс рассмеялась и сказала громким, бодрым голосом:

— Давайте, давайте, расскажите еще, что в доме водятся привидения. Я, например, ничего такого не чувствую!

Элинор, улыбнувшись, повела их в гостиную, расположенную справа от входной двери. Там были подняты шторы и распахнуты окна, поэтому комната выглядела очень уютной.

Элинор прошла через холл в буфетную и вернулась с большим блюдом с сандвичами. Она протянула блюдо Мэри:

— Прошу.

Мэри взяла один сандвич. Элинор стояла и смотрела, как ровные белые зубы девушки погружаются в хлебную мякоть.

Элинор на мгновение задержала дыхание, потом чуть слышно выдохнула.

Она так и стояла, прижимая блюдо к груди, но затем, поймав голодный взгляд сестры Хопкинс и увидев ее полуоткрытый рот, торопливо протянула блюдо ей.

Сама Элинор тоже взяла сандвич и сказала, как бы оправдываясь:

— Собралась приготовить кофе, но забыла купить. Правда, если хотите, есть пиво.

— Знала бы, принесла бы с собой чаю, — огорченно заметила сестра Хопкинс.

— В буфетной есть немного чая в банке, — рассеянно отозвалась Элинор.

Сестра Хопкинс оживилась:

— Тогда я пойду поставлю чайник. Молока, наверное, нет?

— Я немного купила, — сказала Элинор.

— Ну, значит, полный порядок, — подытожила сестра Хопкинс и поспешно вышла.

Элинор и Мэри остались одни.

И тут же возникла странная напряженность. Проведя языком по пересохшим губам, Элинор деревянным голосом спросила, чтобы как-то начать разговор:

— Тебе… нравится тебе работа?

— Да, спасибо. Я… я очень вам благодарна…

Внезапно с губ Элинор сорвался хриплый смешок. Этот смех так не вязался с ее обликом, что Мэри уставилась на нее в изумлении.

— Тебе вовсе не стоит так пылко меня благодарить, — сказала Элинор.

— Я не думала… то есть… — смущенно пробормотала Мэри. И замолчала.

Элинор смотрела на нее таким пытливым и таким странным взглядом, что Мэри вся съежилась.

— Что-нибудь… что-нибудь не то? — осмелилась спросить она.

Элинор быстро встала и, не глядя на девушку, спросила:

— А что может быть не то?

— Вы… так смотрели… — прошептала Мэри.

— Я? Смотрела? — усмехнулась Элинор. — Прости, пожалуйста. Такое со мной иногда случается… когда о чем-нибудь задумаюсь.

В дверь заглянула сестра Хопкинс и радостно сообщила: «Ставлю чайник», — и снова исчезла.