3

Только сестра Хопкинс, приятно взбудораженная романтическими догадками О'Брайен, наконец покинула дом, как ее нагнала выбежавшая вслед за ней Мэри Джерард.

— Можно мне прогуляться вместе с вами до деревни, сестрица?

— Конечно, моя дорогая.

— Мне нужно поговорить с вами, — чуть задыхаясь, произнесла Мэри. — Меня так все беспокоит.

Женщина участливо на нее взглянула.

Мэри Джерард исполнился двадцать один год, и она была очаровательным созданием, напоминавшим своим хрупким обликом дикую розу: длинная нежная шея, бледно-золотистые волосы, мягкими волнами лежавшие на точеной головке, и ясные небесно-голубые глаза.

— А что случилось? — спросила сестра Хопкинс.

— Понимаете, время идет, а я до сих пор ничего не делаю!

— Ну это вы всегда успеете, — сухо проговорила сестра Хопкинс.

— Да, но это меня так… так огорчает. Миссис Уэлман была удивительно добра ко мне, оплатив такое дорогое обучение. Я чувствую, что теперь должна сама зарабатывать себе на жизнь. Мне необходимо получить какую-нибудь профессию.

Сестра Хопкинс сочувственно кивнула.

— Мне нужно работать, иначе зачем было столько учиться, — продолжала Мэри. — Я старалась… старалась объяснить, что я чувствую, миссис Уэлман, но… это так трудно… она, по-моему, не понимает меня. Она постоянно говорит, что у меня впереди еще много времени.

— Не забывай, что она очень больна, — сказала сестра Хопкинс.

Мэри залилась краской.

— Да, конечно. Мне не нужно было ее беспокоить. Но это постоянно меня тревожит… а тут еще отец… Он так на меня из-за этого злится. Ворчит, что я строю из себя настоящую леди! Но я ведь на самом деле не хочу сидеть сложа руки!

— Я знаю.

— Беда в том, что обучение любой профессии тоже всегда стоит больших денег. Почти всегда. Вообще-то я неплохо знаю немецкий и могла бы как-то это использовать. Но мне очень бы хотелось стать медсестрой. Мне нравится ухаживать за больными.

— Запомни, для этого нужно быть сильной, как лошадь! — скептически изрекла сестра Хопкинс.

— Я сильная! И мне действительно нравится ухаживать за больными! Мамина сестра, та, что в Новой Зеландии, была медсестрой. Как видите, это у меня в крови.

— А как насчет массажа? — предложила сестра Хопкинс. — Или Норлендского медицинского училища?[96] Ведь ты любишь детей. Но вообще-то массаж более денежное дело.

Мэри засомневалась:

— Но выучиться на массажистку дорого стоит, не так ли? Я надеялась… но конечно же это я уж слишком… она и так много для меня сделала.

— Ты имеешь в виду миссис Уэлман? Чепуха! По-моему, она просто обязана тебе в этом помочь. Она дала тебе шикарное образование, но от него мало толку. А ты не хочешь стать учительницей?

— Я не слишком умна для этого.

— Ум уму рознь. Послушайся моего совета, Мэри, потерпи еще немного. По-моему, миссис Уэлман обязана тебе помочь встать на ноги. И, я не сомневаюсь, она собирается это сделать. Но она так тебя любит, что не хочет с тобой расставаться.

— Ох! — У Мэри на мгновение перехватило дыхание. — Вы действительно так думаете?

— Ни капельки не сомневаюсь! Ну сама посуди: несчастная старая леди, наполовину парализованная, а значит, почти беспомощная. Заперта в четырех стенах. И ей, конечно, приятно видеть рядом такое молодое, пригожее существо, как ты. Ты замечательно умеешь обращаться с больными.

— Если вы и вправду считаете, что она… ценит меня, — тихо проговорила Мэри, — это меня успокаивает… Милая миссис Уэлман! Я очень ее люблю, очень! Она всегда так хорошо ко мне относилась. Я готова сделать для нее все что угодно!

— Лучшее, что ты можешь для нее сделать, — это оставаться при ней и не морочить себе голову заботами о будущем, — сухо сказала сестра Хопкинс. — Это долго не протянется.

— Вы имеете в виду… — Глаза Мэри округлились от испуга.

Районная сестра кивнула.

— Она держится замечательно, но хватит ее ненадолго. Будет второй удар, затем третий. Уж я-то знаю, как это бывает. Потерпи, душенька. Если ты скрасишь последние дни старой леди, то тем самым сделаешь благое дело. А все остальное еще успеется.

— Вы очень добры, — промолвила Мэри.

— Вон твой папаша решил выбраться на улицу и наверняка не для того, чтобы мирно побалагурить, — проворчала сестра Хопкинс, когда они приблизились к массивным чугунным воротам.

Сгорбленный старик, прихрамывая, спускался по ступенькам с крыльца сторожки.

— Доброе утро, мистер Джерард, — весело поздоровалась сестра Хопкинс.

— А-а! — раздраженно проскрипел Эфраим Джерард.

— Прекрасная погода, — сказала сестра Хопкинс.

— Для вас, может быть. А по мне, так ничего прекрасного, — проворчал старый Джерард. — Разыгралось мое люмбаго[97].

— Видимо, это из-за дождей на прошлой неделе. А сейчас сухо и тепло, и скоро боль у вас как рукой снимет, — пообещала сестра Хопкинс. Ее профессионально-бодрый тон лишь сильнее озлобил старика.

— Сестры… сестры, все вы на один лад, — огрызнулся он. — Люди страдают, а вы веселитесь да радуетесь. Вам на них наплевать. И Мэри вот тоже знай талдычит: буду, мол, медсестрой. Не могла выбрать что-нибудь получше! Все-таки и по-немецки и по-французски болтает, и на пианино играет, да и в школе своей шикарной всяким штукам научилась, и за границей…

— Меня бы вполне устроило быть больничной сестрой, — резко перебила его Мэри.

— Ага, а еще лучше вообще ничего не делать, верно? Изображать из себя этакую леди-белоручку! Да ты попросту лентяйка, дорогая моя доченька!

— Это неправда, папа! — выкрикнула Мэри, и на глазах у нее выступили слезы. — Как ты можешь так говорить!

Сестра Хопкинс вмешалась в разговор, попытавшись несколько неловкой шуткой разрядить атмосферу:

— Теперь я вижу, что вам и впрямь с утра неможется. Небось вы и сами не верите в то, что говорите! Мэри — хорошая девушка и хорошая дочь.

Джерард посмотрел на дочь с почти откровенной враждебностью.

— Какая она мне теперь дочь — со своим французским языком и жеманными разговорами. Тьфу!

Он повернулся и заковылял обратно в сторожку.

В глазах Мэри все еще стояли слезы.

— Вы видите, сестрица, как мне с ним трудно? Он никогда по-настоящему не любил меня, даже когда я была маленькой. Маме всегда приходилось за меня заступаться.

— Ну-ну, не расстраивайся, — ласково сказала сестра Хопкинс. — Тяготы посланы нам, дабы испытать нас. О Боже, мне нужно поспешить. У меня сегодня обход.

Глядя вслед быстро удаляющейся фигуре, Мэри с горечью думала, что по-настоящему добрых людей не бывает, и ей не от кого ждать помощи. Сестра Хопкинс, при всем ее сочувствии, отделалась несколькими прописными истинами, преподнеся их как откровение.

«Что же мне делать?» — в отчаянии думала Мэри.

Глава 2

1

Миссис Уэлман лежала на высоко взбитых подушках. Дыхание ее было чуть затруднено, и она не спала. Ее глаза, все еще темно-синие, как у племянницы Элинор, были устремлены в потолок. Это была крупная, грузная женщина с красивым орлиным профилем. Гордость и твердость отражались на ее лице.

Ее взгляд заскользил по комнате и остановился на хрупкой фигурке у окна. В синих глазах мелькнула нежность и легкая тревога. Наконец она позвала:

— Мэри…

Девушка живо обернулась.

— О, вы проснулись, миссис Уэлман.

— Да, я давно уже не сплю…

— Ах, миссис Уэлман, я не знала. Я бы…

— Ничего, все хорошо, — успокоила ее старая леди. — Я думала… много о чем думала…

— И о чем же, миссис Уэлман?

Участливый взгляд и искренний интерес, звучавший в голосе девушки, смягчили выражение тревоги на старом, изнуренном болезнью лице. Лора Уэлман ласково сказала:

— Я очень тебя люблю, дорогая. Ты очень добра ко мне.

— Ах, миссис Уэлман, это вы так добры ко мне. Не знаю, что бы я делала, не будь вас! Вы дали мне буквально все.

— Не знаю… не знаю… я не уверена, что… — Больная беспокойно зашевелилась, ее правая рука дернулась, левая оставалась неподвижной и безжизненной. — Стараешься сделать как лучше, но так трудно разобраться, что же на самом деле лучше, что правильнее. Я всегда была слишком самоуверенна…

— О нет, — возразила Мэри Джерард. — Я убеждена, что вы всегда точно знаете, как лучше и правильнее поступить.

Но Лора Уэлман лишь покачала головой.

— Нет-нет. И это не дает мне покоя. У меня всегда был неискоренимый недостаток, Мэри: гордость. Гордость может обернуться злом. А она у нашей семьи в крови. У Элинор тоже.

— Чудесно, что они с мистером Родериком надумали приехать, — с воодушевлением сказала Мэри. — Вам будет повеселее. Они уже давно вас не навещали.

— Они хорошие, очень хорошие дети, — мягко проговорила миссис Уэлман. — И оба любят меня. Я знаю — стоит мне их позвать, они тут же примчатся. Но не хочется слишком часто их беспокоить. Они молоды и счастливы — перед ними весь мир. Им пока вовсе ни к чему видеть разрушение и страдание.

— Уверена, что они ни о чем таком не думают, — возразила Мэри.

Но миссис Уэлман продолжала говорить, вероятно, больше для себя, чем для девушки:

— Я всегда надеялась, что они поженятся. Но чтобы намекнуть им на это, — Боже упаси! У молодых так развит дух противоречия! Это лишь отпугнуло бы их друг от друга. Давным-давно, когда они были еще детьми, мне показалось, что сердце Элинор отдано Родди. Но в отношении его я не вполне уверена. Он человек непростой. Генри был похож на него — очень сдержанный и разборчивый… Да, Генри… — Она задумалась, вспоминая покойного мужа. Потом прошептала: — Как давно… как давно это было… Мы были женаты всего пять лет. Он умер от двустороннего воспаления легких… Мы были счастливы — да, очень счастливы, но мне почему-то оно кажется каким-то ненастоящим, это наше счастье. Я была довольно эксцентричной и не очень развитой девушкой — всерьез бредила всякими идеалами и героями. Витала в облаках…