— Ваша фамилия, сэр?

Пуаро назвал себя, мальчик распахнул дверь с правой стороны, и он вошел в приемную.

Эта комната, меблированная с отменным вкусом, показалась Пуаро неописуемо мрачной. На полированном столике, сделанном под «шератон»[4], заботливой рукой разложены газеты и журналы. На буфете «хепплуайт»[5] (тоже, разумеется, великолепная подделка) стоят два шеффилдских подсвечника[6] и высокая серебряная ваза. Каминную доску украшают бронзовые часы и пара бронзовых же вазочек. Синие бархатные шторы задернуты. Стулья в стиле «жакоб»[7] обиты шелком с узором из цветов и птиц.

На одном из стульев восседал джентльмен с военной выправкой, воинственно торчащими усами и изжелта-бледным лицом. Он посмотрел на Пуаро брезгливым взглядом, точно на некое зловредное насекомое. Было очевидно, что этому джентльмену было бы крайне желательно иметь при себе в настоящую минуту даже не столько пистолет, сколько садовый пульверизатор для опрыскивания ядовитых тварей. Пуаро, в свою очередь с отвращением разглядывая незнакомца, думал про себя: «Поистине, некоторые из этих англичан до того противны и нелепы, что лучше бы им вовсе не появляться на свет».

Испепелив Пуаро взглядом, джентльмен с военной выправкой схватил «Таймс»[8], развернул свой стул так, чтобы не видеть презренного иностранца, и погрузился в чтение.

Пуаро взял со стола «Панч»[9].

Дотошно изучив журнал, он не нашел там ни одной забавной шутки.

Тут появился мальчик-слуга и не очень уверенно произнес:

— Полковник Эрроу… бамби…

Джентльмен с военной выправкой был препровожден в кабинет.

Пуаро предавался размышлениям о том, каких только фамилий на свете не бывает, когда дверь отворилась и в приемную вошел молодой человек лет тридцати.

Остановившись у стола, он принялся нервно тасовать журналы. Пуаро искоса посматривал на него. «На редкость отталкивающая физиономия, — думал он. — Я бы даже сказал больше: этот малый мне внушает опасение. Вылитый убийца. По крайней мере, он гораздо больше похож на убийцу, чем многие из тех, кого мне приходилось арестовывать».

Мальчик открыл дверь и произнес в пространство:

— Мистер Пирер.

Пуаро понял сразу, что так окрестили его, и покорно поднялся. Мальчик провел его в глубину холла, потом они завернули за угол к небольшому лифту, который поднял их на второй этаж, и по коридору прошли в тесную приемную. Мальчик постучал в дверь, не дожидаясь ответа, отворил ее и посторонился, пропуская Пуаро вперед.

Услышав звук льющейся воды, Пуаро обернулся и увидел мистера Морлея, который с профессиональной тщательностью мыл руки в раковине, стоящей у стены.

В жизни самих великих людей случаются иногда довольно унизительные эпизоды. Говорят, невозможно быть героем в глазах собственного слуги. К этому было бы справедливо добавить, что во время визита к дантисту героями в своих собственных глазах остаются очень немногие. Эркюль Пуаро с горечью осознал, что не может причислить себя к этим немногим.

Сделанное открытие весьма его опечалило. Ведь он — Эркюль Пуаро! Разве можно его сравнивать с другими? Во всех отношениях он лучше, он выше их! Однако в эту минуту Пуаро не чувствовал своего превосходства над прочими смертными. Он совсем пал духом. Он как последний трус трепетал при виде зубоврачебного кресла.

Мистер Морлей закончил ритуал омовения и заговорил привычным успокаивающе-бодрым тоном:

— Холодновато для этого времени года, а? Могло бы быть потеплее!

А сам между тем, приблизившись к роковому креслу, ловко подвигал подголовник — вверх, вниз.

Эркюль Пуаро сделал глубокий вдох, сел и решительно откинул голову, приготовившись…

— Ну-с, — сказал мистер Морлей отвратительно, жизнерадостным тоном. — Так вам удобно? Ничего не беспокоит?

Замогильным голосом Пуаро ответил, что да, ему очень удобно.

Мистер Морлей повернул поближе к себе маленький столик, взял зеркальце и прочие инструменты и наклонился к Пуаро.

Эркюль Пуаро вцепился в кресло, закрыл глаза и открыл рот.

— Что-нибудь беспокоит? — спросил мистер Морлей.

Довольно невнятно — согласитесь, трудно произнести что-то вразумительное, когда рот у вас разинут — Эркюль Пуаро дал понять, что его ничего не беспокоит. В сущности, это был профилактический — раз в полгода! — визит к дантисту, на который Пуаро решался исключительно из любви к порядку и аккуратности. Может статься, мистер Морлей и делать-то ничего не будет… Может, он ничего не обнаружит в этом заднем зубе, который иногда побаливает… Может, и не обнаружит… хотя маловероятно — он слишком опытный врач.

Мистер Морлей медленно переходил от зуба к зубу, постукивая и поковыривая каждый из них, по ходу дела негромко приговаривая:

— Тэк-с, тут пломбочка немного осела — ничего страшного. Десны в очень хорошем состоянии — приятно посмотреть. — Подозрительная пауза, вращение острого клювика зонда… Нет, снова ложная тревога. Переходит к нижним зубам. Первый, второй… третий? Нет… «Ага, собака напала на свет!» — подумал Пуаро секунду спустя, путая, как нередко с ним случалось, идиомы.

— Здесь беспокоит? Боли не чувствуете? Гм, странно, странно.

Осмотр продолжался.

Наконец мистер Морлей удовлетворенно откинулся назад.

— Ничего серьезного. Осела парочка пломб. На верхнем заднем небольшой кариес. Сегодня все и сделаем.

Он нажал кнопку, и началось жужжание. Мистер Морлей снял с крючка наконечник бор-машины и любовно приладил к нему бор.

— Дайте мне знать, если что… — сказал он, и пытка началась.

Однако Пуаро не пришлось воспользоваться этим предложением, он даже не поморщился и уж тем более не издал ни одного жалобного звука. Когда казалось, что он уже вот-вот попытается «дать знать», мистер Морлей выключал машину, коротко бросал: «Пополощите», прикладывал марлевый томпончик, выбирал другой бор и снова принимался за дело. Пытка бором была, безусловно, ужасна, но боли не причиняла.

Вскоре, когда мистер Морлей начал готовить пасту для пломбы, беседа возобновилась.

— Сегодня приходится всем этим заниматься самому, — объяснил он. — Мисс Невилл уехала. Помните мисс Невилл?

Пуаро подобострастно кивнул, хотя никакой мисс Невилл, разумеется, не помнил.

— Вызвали за город — родственница заболела. В те дни, когда я особенно занят, вечно что-то случается. Сегодня я и так уже выбился из графика. Пациент перед вами опоздал. Ужасно досадно, когда опаздывают. Все утро идет кувырком. А сегодня придется еще принять одну пациентку без записи, с острой болью. Я всегда оставляю четверть часа для подобных случаев. И все равно получается суета.

Мистер Морлей заглянул в маленькую ступку, в которой он растирал пасту, и продолжил:

— Скажу вам вот что, мистер Пуаро. Я уже давно это заметил. Большие люди — я имею в виду важные персоны — всегда приходят вовремя, никогда не заставляют себя ждать. Члены королевской семьи, например, самые пунктуальные пациенты. Крупные дельцы из Сити[10] — то же самое. Вот сегодня у меня будет влиятельнейший человек — Алистер Блант!

Мистер Морлей произнес это имя с торжеством в голосе.

Пуаро, которому мешали говорить ватные тампоны и стеклянная трубочка, которая булькала у него под языком, понимающе замычал.

Алистер Блант! Да такие имена в наши дни заставляют испытывать трепет. Не герцог, не граф, не премьер-министр. Нет! Просто мистер Алистер Блант. Человек, которого никто и в лицо-то не знает… Человек, имя которого лишь иногда мелькнет в скромной газетной заметке.

Вот уж кто совсем не рвется к популярности.

Обычный, ничем не приметный гражданин. Однако он возглавляет крупнейший банкирский дом в Англии и владеет несметным богатством. Он из тех, кто диктует свою волю правительству. Он ведет тихую, скромную жизнь, никогда не появляется на людях, не произносит речей, и тем не менее — держит в своих руках величайшую власть.

Мистер Морлей склонился над Пуаро, утрамбовывая пломбу. Его голос был все еще полон благоговения:

— Всегда приходит точно в назначенное время. Бывает, что отсылает свой автомобиль и возвращается в офис пешком. Очень приятный и уравновешенный человек. А как скромен! Любит играть в гольф и обожает свой сад. Никогда и не подумаешь, что он может купить пол-Европы! По виду такой же простой смертный, как мы с вами.

Пуаро вознегодовал — какая бесцеремонность! Спору нет, мистер Морлей отличный дантист, но в Лондоне есть и другие отличные дантисты. А Эркюль Пуаро — только один!

— Пожалуйста, пополощите, — сказал мистер Морлей. — Пусть знают разные там гитлеры и Муссолини и все им подобные, — продолжал мистер Морлей, переходя ко второму зубу. — Мы тут у себя не устраиваем шума. Посмотрите, как демократичны наши король и королева. Конечно, вы, французы, привыкли к тому, что у вас Республика.

Этого Пуаро стерпеть никак не мог:

— Я… я… ах… не фрэн-сэс, я… ах… ха… беиец.

— Ай-ай-ай! — сокрушенно сказал мистер Морлей. — Полость зуба у нас должна быть совершенно сухой. — И он принялся истово нагнетать в рот Пуаро теплый воздух.

— А я и не знал, что вы бельгиец. Любопытно! Я слышал, король Леопольд[11] прекрасный человек. Сам я большой поклонник традиций королевской семьи. Как прекрасно они воспитаны! Подумайте только, ведь они запоминают столько разных имен и лиц. Это признак хорошего воспитания… Хотя, конечно, некоторые люди к таким вещам способны от природы. Вот я, например. Правда, имен я не запоминаю, зато никогда не забываю лица, это просто удивительно. Как-то на днях заходит ко мне один пациент… Смотрю — вроде бы знакомое лицо. Называет свою фамилию — не помню такой. Но сразу про себя подумал: «Где же я его видел?» Пока еще не вспомнил… но вспомню обязательно… уверен… Еще пополощите, пожалуйста.