Агата Кристи - Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

Таппенс сказала:

— Надо подобрать вам хорошего кавалера для танцев.

— Я не хочу танцевать. Ненавижу танцы. Я пришла просто повидаться с вами.

— Кавалер, которого мы для вас пригласили, вам понравится, — улыбнулась Таппенс.

— Но я… — начала было Шейла. Но не договорила: через зал к ней пробирался Карл фон Дейним.

Шейла стояла как зачарованная.

— Ты… — еле слышно произнесла она.

— Я, собственной персоной, — подтвердил Карл.

В нем произошла какая-то перемена. Шейла смотрела на него, недоумевая. Яркий горячий румянец заливал ее щеки.

— Я знала, что с тобой все в порядке, — чуть дрогнувшим голосом проговорила она. — Но я думала, ты интернирован…

Карл покачал головой.

— Нет причины меня интернировать. Ты должна меня простить, Шейла. Понимаешь ли, я не Карл фон Дейним. Я просто принял его имя, потому что так было нужно.

Он вопросительно оглянулся на Таппенс. Она сказала:

— Продолжайте. Расскажите ей все.

— Карл фон Дейним был моим другом. Мы познакомились в Англии за несколько лет до того. А перед самой войной я возобновил знакомство. Я прибыл тогда в Германию по специальному поручению, связанному с безопасностью нашей страны.

— Ты работал в разведке? — спросила Шейла.

— Да. И вот, когда я там находился, со мной стали происходить странные вещи. Несколько раз мне едва удалось избежать гибели. О моих планах становилось известно там, где это никак не предусматривалось. Я понял, что тут что-то не так, что «гниль», как они это называют, проникла в учреждение, где я работал. Меня предали свои. Мы с Карлом немного походили друг на друга внешне — у меня одна бабка была немка, поэтому я как раз годился для работы в Германии. Карл не был наци. Его интересовала только его работа — химические исследования. И я тоже этим немного занимался. Незадолго до войны он принял решение эмигрировать в Англию. Его братьев посадили в концентрационные лагеря. Он был готов к тому, что на пути в эмиграцию его будут ожидать большие трудности, но все препятствия чудесным образом устранялись. Мне это показалось подозрительным — он делился со мной. С чего бы это властям открывать фон Дейниму дорогу за границу, когда братья его и другие родственники сидят в концлагерях, да и сам он всегда подозревался в антинацистских настроениях? Было похоже, что для чего-то он им нужен в Англии. Между тем мое положение становилось все опаснее. Карл жил в одном доме со мной. Однажды я зашел к нему и, к моему большому огорчению, увидел, что он лежит у себя на кровати мертвый. Он не выдержал обстановки, впал в депрессию и покончил с собой, оставив письмо, которое я прочел и положил себе в карман. Я решил произвести подмену. Мне нужно было выбираться из Германии, а заодно неплохо было бы узнать, почему это Карла так легко выпускали из фатерланда[299]. Я надел на него свою одежду и положил тело на свою кровать. Лицо его было изуродовано, так как он убил себя выстрелом в голову. А наша квартирная хозяйка, я знал, была подслеповата.

С документами на имя Карла фон Дейнима я приехал в Англию и отправился по адресу, который ему дали. Это был пансион «Сан-Суси».

Живя там, я все время играл роль, ни на минуту не забываясь. Оказалось, что для меня было готово место на химическом заводе. Сначала я решил, что меня планируется постепенно опутать и сделать нацистским агентом… Но позднее стало ясно, что моему другу была уготована роль козла отпущения. Когда меня арестовали по подложным уликам, я ничего не сказал. Я считал, что открыть, кто я, надо как можно позже, чтобы успеть побольше проведать. А несколько дней назад меня узнал один из наших людей, и так правда вышла наружу.

Шейла с укором проговорила:

— Мне ты должен был сказать.

Он мягко, ответил:

— Если ты в самом деле так думаешь, мне очень жаль.

Он заглянул ей в глаза. Ее взгляд выражал гордость и гнев. Но постепенно гнев ушел, и она согласилась:

— Да, наверно, ты поступил так, как и следовало…

— Милая… — Он не дал себе воли и только предложил: — Пошли потанцуем?

Они ушли. Таппенс вздохнула.

— Ты о чем? — спросил ее Томми.

— Будем надеяться, что Шейла не перестанет его любить, оттого что он больше не отверженный и всеми гонимый беженец.

— На мой взгляд, она любит всерьез, — сказал Томми.

— Да, но у ирландцев всегда все шиворот-навыворот. А Шейла прирожденная бунтарка.

— Но зачем он обыскивал твою комнату? Из-за этого мы с тобой и дали такого маху.

Томми, смеясь, потряс головой.

— По-видимому, он считал, что миссис Бленкенсоп — сомнительная личность. Мы с тобой подозревали его, а он в это же самое время подозревал нас.

— Ау! — окликнул их Дерек Бирсфорд, проплывая со своей дамой в танце мимо их столика. — Вы чего не танцуете?

И улыбнулся, чтобы подбодрить своих стариков.

— Они к нам так внимательны, золотые мои, — сказала Таппенс.

Потом близнецы со обоими партнерами уселись за столик к родителям. Дерек сказал отцу:

— Рад, что тебе в конце концов дали работу. Не особенно интересную, правда, но все-таки.

— Да, в основном бумаги перебирать, — подтвердил Томми.

— Не важно. Главное, что ты делаешь полезное дело.

— А я рада за маму, что ей все-таки разрешили тоже принять участие, — подхватила Дебора. — У нее и вид совсем другой, довольный. Тебе не очень там скучно, ма?

— Нисколько не скучно, — ответила Таппенс.

— Ну и отлично. — Дебора помолчала и прибавила: — Когда кончится война, я смогу тебе рассказать кое-что про мою работу. Она очень увлекательная, только страшно секретная.

— Как интересно! — сказала Таппенс.

— Еще бы! Но, конечно, летать на самолете еще гораздо интереснее… — Она с завистью взглянула на брата. — Его собираются представить…

Дерек перебил сестру:

— Не болтай, Деб.

— Постой, постой. Что ты такое учинил, Дерек? — спросил Томми.

— Да ничего особенного, делал свое дело, как все мы. Понятия не имею, почему именно меня выбрали, — заливаясь краской, буркнул молодой пилот. Он смутился так, будто его уличили в самом черном грехе.

Он встал. С ним вместе встала и тоненькая блондинка.

— Нельзя пропускать этот танец, — сказал Дерек. — Как-никак, последний вечер моего отпуска.

— Пойдем и мы, Чарлз, — позвала Дебора.

Обе пары ушли.

Таппенс про себя молила Бога:

— Только бы они были живы-здоровы, только бы с ними ничего не случилось!

Она подняла глаза и встретила взгляд Томми. Он проговорил:

— Я насчет девочки. Может, нам?..

— Насчет Бетти? Ах, Томми, я так рада, что тебе пришло в голову то же самое! Я боялась, что это только мой материнский инстинкт. Ты в самом деле думаешь?..

— Насчет того, чтобы нам удочерить ее? А почему бы нет? Ей пришлось несладко, а нам будет радостно, что у нас в доме кто-то маленький растет.

— Милый Томми!

Она потянулась через стол и сжала руку мужа. Они сидели и смотрели друг на друга.

— Мы всегда хотим одного и того же, — сказала Таппенс, счастливая.

Дебора, танцуя, поравнялась с Дереком и кивком указала ему на родителей:

— Ты только посмотри на эту пару! Сидят — и за руки держатся. Прелесть, правда? Мы обязаны как-то утешить их, чтобы им не слишком обидно было, что так проскучали всю эту войну…

После грандиозного успеха «Десяти негритят» миссис Кристи в своих произведениях упорно начинает использовать детские стишки и считалочки. «Раз, два, пряжка держится едва…» один из наименее удачных в этом смысле романов. В остальном же это достаточно «крепкая» книга, к сожалению несколько недооцененная критикой.

Поскольку здесь затрагиваются и проблемы международной политики, в Америке он был издан под названием «Убийство на почве патриотизма». Сюжет довольно сложен, но до чрезвычайности конкретизирован, сумбур возникает лишь тогда, когда это необходимо самому автору. «Международная» интрига занимает в романе значительное место, но в то же время в ней нет ходульности, которой грешила Агата Кристи в триллерах двадцатых годов, таких как «Семь циферблатов» и «Большая четверка». Ультралевые здесь чуть больше сдобрены иронией, а консервативные финансисты не такие уж всемогущие. И «красные» и «чернорубашечники» фигурируют на равных, когда речь идет об угрозе демократии. Это и немудрено. Ведь в это время в поле зрения автора не относительно безмятежное прошлое, вызывающее приятные воспоминания, а взрывная ситуация 1939 года, с неуклонно надвигающейся Второй мировой войной.

Один из самых примечательных в романе моментов — когда Пуаро, до сих пор всюду объявлявший себя «добрым католиком», распевает псалмы с прихожанами Англиканской церкви (хоть и не очень уверенно), причем текст одного из псалмов, о подстерегающих нас ловушках, помогает ему вовремя узреть-таки ловушку, в которую он чуть было не угодил. Приятно осознавать, насколько полезным оказалось для великого сыщика посещение церковной службы, единственное на протяжении всей его беспрецедентно долгой карьеры.

Роман вышел в Англии в 1940 году.

До настоящей публикации существовало два перевода на русский язык. Перевод И. Шевченко выполнен специально для данного издания и публикуется впервые.

Роман написан в Лондоне в новой квартире четы Мэллоуэн-Кристи, расположенной неподалеку от парка Хиллтед-Хит (их дом на Шеффелд-Террас был разрушен в результате налета немецкой авиации).

В это время миссис Кристи устраивается фармацевтом в больницу при медицинском колледже Лондонского университета. Макс Мэллоуэн был откомандирован в распоряжение Британской Военной миссии в Северной Африке, и, вынужденная жить в разлуке с мужем, она посвящает все свое свободное время писательству.