— Но если вы это знаете…

— Мы знаем дату. Знаем — или думаем, что знаем, — приблизительно, где это будет (хотя не исключено, что ошибаемся). Мы приготовились, собрались с силами. Но получается опять старая история, как при осаде Трои. Они знали, как знаем и мы, каковы вражеские силы снаружи. Но необходимо узнать их силы внутри, найти воинов, спрятанных в деревянном коне! Ибо они могут передать врагу ключи от крепости. С десяток начальников на высоких постах, в жизненно важных точках, могут, издавая противоречивые приказы, ввергнуть страну в состояние хаоса, необходимое для осуществления немецких планов. Мы должны успеть вовремя добыть эту информацию.

Таппенс испуганно проговорила:

— Но я чувствую себя такой слабой, такой неопытной.

— Насчет этого можете не беспокоиться. У нас работают классные специалисты, опыта и таланта в нашем распоряжении довольно. Но когда есть измена в своих рядах, неизвестно, кому можно доверять, а кому нет. Вы и Бирсфорд — наша иррегулярная армия. О вашей деятельности никто не знает. Благодаря этому у вас есть шансы добиться успеха. Благодаря этому вы уже кое-чего добились.

— Нельзя ли приставить кого-нибудь из ваших людей к миссис Перенье? Есть же у вас кто-то, кому вы полностью доверяете.

— Уже приставили. Формально — на основании информации, что миссис Перенья — член ИРА и у нее антибританские настроения. Что, кстати сказать, правда. Но сверх того у нас никаких данных нет. Нет данных по самым важным вопросам, решающим для судьбы страны. Так что все зависит от вас, миссис Бирсфорд, не отступайтесь. Вперед — и сделайте все возможное.

— Четвертое, — сказала Таппенс. — Осталась едва ли неделя.

— Ровно неделя.

Таппенс сжала кулаки.

— Мы должны все разузнать! Я говорю «мы», потому что верю: Томми напал на след, из-за этого и не вернулся. Он идет по следу. Если бы мне тоже удалось за что-нибудь ухватиться!.. Ну, скажем, я…

Таппенс наморщила лоб, обдумывая новый план атаки.

2

— Так что сам видишь, Альберт, это осуществимо.

— Конечно, я понимаю, мэм. Но, должен признаться, эта мысль мне не особенно нравится.

— А по-моему, может получиться.

— Возможно, мэм, но подставлять вас под удар мне совсем не по душе. И хозяин, я уверен, тоже бы не одобрил.

— Мы испробовали все обычные способы. То есть сделали все, что можно, не раскрываясь. И по-моему, остался единственный шанс — сыграть в открытую.

— Но вы сознаете, мэм, что тем самым вы жертвуете важными преимуществами?

— Что это ты сегодня так витиевато выражаешься, Альберт? Прямо как диктор на радио, — сердито заметила Таппенс.

Альберт виновато хмыкнул и объяснил:

— Я вчера слушал интересную передачу про формы жизни в прудах.

— У нас нет времени думать о формах жизни в прудах!

— Где сейчас капитан Бирсфорд, вот что мне хотелось бы знать.

— Мне тоже, — отозвалась Таппенс, и сердце у нее защемило.

— Как-то это неестественно, чтобы он вот так, без единого слова, исчез. Должен был бы уже мигнуть вам как-нибудь. Вот потому-то я…

— Что, Альберт?

— То есть, я хочу сказать, если он раскрыт, может, вам бы лучше не раскрываться? — Он помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил: — Допустим, его разоблачили, но ведь про вас-то им неизвестно. Вы могли бы и дальше действовать тайно.

— Прямо не знаю, как лучше, — вздохнула Таппенс.

— А что вы хотели предпринять, мэм?

Таппенс неуверенно объяснила:

— Ну, например, у меня бы потерялось письмо, которое я написала, я стала бы всем об этом говорить, охать, огорчаться. А потом оно бы нашлось в холле на полу, и Беатриса бы его подняла и положила на столик. Ну, и искомое лицо непременно захочет с ним ознакомиться.

— А что будет в письме?

— Что-нибудь в таком роде, что, мол, мне удалось выяснить личность интересующей нас особы и я собираюсь собственноручно передать эти сведения завтра. Тогда, вы же понимаете, Икс — или Игрек — должен будет волей-неволей сбросить маску и попытаться меня убрать.

— Да, и может быть, попытка окажется успешной.

— Не окажется. Я ведь буду настороже. Меня, наверно, захотят заманить куда-нибудь в глухое безлюдное место. И тут уже дело за тобой, потому что про тебя уж, во всяком случае, никому не известно.

— А я буду двигаться по вашему следу и схвачу их за руку, так сказать?

Таппенс кивнула.

— Ну да. Мне только надо все тщательно продумать. До завтра!

3

Таппенс сменила книгу в городской библиотеке и как раз выходила на улицу, держа под мышкой рекомендованный томик, когда ее окликнул незнакомый голос:

— Миссис Бирсфорд!

Она удивленно обернулась и увидела долговязого чернявого молодого человека с приятной, слегка смущенной улыбкой на губах. Молодой человек проговорил:

— Вы… вы меня не узнаете?

Привычная формула. Таппенс могла точно предсказать, что последует дальше.

— Я был у вас… как-то… с Деборой.

Уж эти Деборины приятели! Их столько, и все, по мнению Таппенс, на одно лицо. Брюнеты, как вот этот молодой человек, блондины, бывают и рыжие, — но все более или менее одного образца: милые, с хорошими манерами и чуточку длинными волосами. (Но когда Таппенс высказывала свое мнение на этот счет, Дебора отвечала: «Мама, нельзя же всю жизнь пользоваться мерками шестнадцатого года. Я, например, терпеть не могу короткую стрижку».)

Совсем некстати сейчас эта встреча с Дебориным знакомым. Ну да от него можно будет скоро отвязаться.

— Я — Энтони Марсдон, — назвался молодой человек.

— Ну как же, как же, — пробормотала Таппенс, бессовестно кривя душой, и протянула ему руку.

Но Тони Марсдон не отстал.

— Я ужасно рад, что нашел вас, миссис Бирсфорд, — сказал он. — Я ведь работаю вместе с Деборой. И вот, понимаете ли, вышла одна небольшая неловкость.

— Да? Какая же?

— Видите ли, Дебора узнала, что вы находитесь вовсе не в Корнуолле, как она считала, а это, видимо, ставит вас в затруднительное положение, верно?

— Ах ты, неприятность какая! — покачала головой Таппенс. — Как же она проведала?

Тони Марсдон объяснил. И скромно добавил:

— Дебора, разумеется, не знает о настоящем характере вашей деятельности. — Он уважительно помолчал. — Это ведь важно, я думаю, чтобы она ничего не знала. Я на самом деле тоже занимаюсь кое-чем в этом же роде. Числюсь начинающим сотрудником шифровального отдела. А в действительности в мои обязанности входит выражать слегка профашистские взгляды — восхищаться немецкой государственной системой, намекать, что было бы неплохо вступить с Гитлером в рабочий союз, — и смотреть, кто как реагирует. По стране гуляет измена, и наша задача — выяснить, откуда она исходит.

«Изменники всюду», — подумала Таппенс.

— И когда Дебора рассказала мне про вас, я сразу же подумал, что надо поехать и предупредить вас, чтобы вы успели сочинить какое-нибудь правдоподобное объяснение. Мне, как вы понимаете, известно, чем вы занимаетесь и насколько важна ваша работа. Если просочится хоть какая-то информация о том, кто вы, тогда все пропало. Я подумал, можно представить дело так, будто бы вы поехали к капитану Бирсфорду в Шотландию, или где он там еще окопался. Будто вы получили разрешение работать с ним вместе.

— Да, пожалуй. Мысль неплохая, — вдумчиво произнесла Таппенс.

Тони Марсдон забеспокоился:

— Вы ведь не считаете, что я суюсь не в свое дело?

— Нет, что вы. Я вам очень признательна.

Тони сказал, вроде бы совсем не к месту:

— Я… Понимаете, я… Мне очень нравится Дебора.

Таппенс бросила на него иронический взгляд.

Как далек был сейчас от нее этот мир заискивающих молодых людей, которых Дебора так возмутительно грубо отваживала, и все без толку. Этот юноша, например, вполне симпатичный.

Но Таппенс тут же отбросила «мысли мирного времени», как она их называла, и сосредоточилась на настоящем моменте.

Помолчав несколько секунд, она осторожно произнесла:

— Мой муж не в Шотландии.

— Вот как?

— Он здесь вместе со мной. Вернее, был здесь все время. Но теперь исчез.

— Ух ты! Это плохо. Или я ошибаюсь? Может быть, он вышел на след?

Таппенс кивнула.

— Я думаю, да. И поэтому не считаю, что его внезапное исчезновение — дурной знак. Рано или поздно он даст мне знать о себе — условным способом.

Она хитровато усмехнулась.

Тони смущенно проговорил:

— Вы конечно лучше, чем кто-либо, знаете правила игры, но все-таки будьте осторожны.

Таппенс кивнула.

— Я понимаю, о чем вы. Юные красавицы в книжках легко попадают в ловушку. Но у нас с Томми свои приемы. Наш девиз: «Пенни за штуку, два пенса за Науку».

— Как, как? — Молодой человек смотрел на нее будто на сумасшедшую.

— Я должна объяснить, что мое семейное прозвище — Таппенс[287].

— Ах, вот оно что. — Лицо Тони Марсдона просветлело. — Очень остроумно, ничего не скажешь.

— Я тоже так считаю.

— Не хочу навязываться, но не могу ли я быть чем-нибудь полезен?

— Пожалуй, — подумав, ответила Таппенс. — Я думаю, что можете.

Глава 12

1

Протекли тысячелетия беспамятства, и постепенно Томми начал воспринимать висящий в пространстве огненный шар. В центре огненного шара располагалось ядро боли. Вселенная стала уменьшаться, огненный шар замедлил качания — и Томми внезапно понял, что ядро боли — это его голова.

Медленно, постепенно он стал сознавать и другие вещи: холодные, затекшие руки и ноги, чувство голода и невозможность пошевелить губами.