— Затем фон Дейним.

— Да. Не нужно объяснять вам, Медоуз, что фон Дейним меня интересует в первую очередь.

— Думаете, он Икс?

Грант покачал головой.

— Нет, не думаю. По моим представлениям, Икс не может себе позволить быть немцем.

— Даже беженцем, спасающимся от нацистских преследований?

— Даже беженцем. Мы держим под надзором всех переселенцев из вражеских стран, и это хорошо известно. Более того — но только это строго между нами, Бирсфорд, — почти все беженцы из вражеских стран в возрасте от шестнадцати и до шестидесяти будут в скором времени интернированы. Знает об этом противник или нет еще, но такой оборот нетрудно предвидеть. Они никогда не пойдут на такой риск, чтобы глава всей их организации оказался интернирован. Следовательно, Икс может быть либо нейтралом, либо англичанином. То же самое справедливо и для Игрека. Что же до фон Дейнима, то я имел в виду, что он может служить передаточным звеном. Икс или Игрек совсем не обязательно сами находятся в «Сан-Суси», там живет, скажем, Карл фон Дейним и осуществляет связь, и тогда через него мы можем выйти на тех, кто нам нужен. Это мне кажется вполне вероятным, тем более что ни в ком из остальных обитателей «Сан-Суси» не заподозришь интересующее нас лицо.

— Вы их всех, конечно, проверили, сэр?

Грант коротко и досадливо вздохнул.

— В том-то и дело, что нет. Я мог бы без особых сложностей проверить их через департамент, но я не могу рисковать, Бирсфорд. Потому что прогнило-то как раз где-то на самом верху. Стоит только показать, что меня по какой-то причине интересует «Сан-Суси», и об этом может стать известно их агентам. Потому-то мы и ввели в игру вас, частное постороннее лицо. И по той же причине вам придется работать вслепую, без нашей помощи. Это наш единственный шанс. Риск спугнуть их недопустим. Я смог навести справки только об одном постояльце «Сан-Суси».

— И кто же это, сэр?

— Сам Карл фон Дейним. Тут все проще простого. Обычная процедура. Проверка безо всякой связи с «Сан-Суси», просто как иностранца из вражеской страны.

— Ну и что? — поинтересовался Томми.

Его собеседник усмехнулся и пожал плечами.

— А то, что мастер Карл оказался именно тем, за кого себя выдает. Его отец вел себя неосмотрительно, был схвачен и погиб в концентрационном лагере. Старшие братья сидят в концентрационных лагерях. Мать год назад умерла от горя. Сам он сбежал в Англию за месяц до начала войны. Он выразил желание помочь нашей стране. И все это время прекрасно и продуктивно работает на химическом предприятии над обезвреживанием некоторых ядовитых газов и вообще над проблемой обеззараживания.

Томми сказал:

— Так, значит, с ним все в порядке?

— Необязательно. Наши немецкие друзья славятся своей основательностью. Если фон Дейним заслан сюда в качестве агента, то они уж постараются, чтобы в его легенде по возможности все совпадало с реальностью. Тогда относительно него можно сделать два предположения. Либо тут задействована вся семья фон Дейнимов, что при всесилии нацистского режима не так уж невероятно. Либо этот человек на самом деле не Карл фон Дейним, а лишь играет роль Карла фон Дейнима.

— Понятно, — задумчиво протянул Томми. И ни с того ни с сего добавил: — Он кажется чертовски симпатичным малым.

Грант со вздохом ответил:

— Они и есть по большей части симпатичные ребята. Такая это странная штука — наша работа. Мы уважаем нашего противника, и он уважает нас. Обычно проникаешься симпатией к тому, с кем ведешь поединок, даже когда делаешь все, чтобы его уничтожить.

Они оба помолчали. Томми задумался над странными превратностями войны. Голос Гранта отвлек его от этих мыслей:

— Но есть другие, кого мы не можем уважать и не можем им симпатизировать, и это — предатели в наших собственных рядах, люди, готовые продать свою страну за чины и почет от врага, покорившего их родину.

Томми с чувством отозвался:

— Разумеется, сэр, тут я с вами полностью согласен. Это низость, подлее которой нет.

— И которая заслуживает позорной смерти.

— Неужели действительно есть такие… такие гады?

— Повсеместно, как я вам уже говорил. В нашем департаменте. В армии. На парламентских скамьях. В высших правительственных кругах. Мы должны все прочесать и выловить их. Сделать это необходимо! И притом как можно скорее. Начинать приходится не снизу, не с мелкой рыбешки — людишки, которые ораторствуют в парках или торгуют грязными газетенками, даже не знают, кто ими манипулирует. А нам нужны сами заправилы, способные причинить неисчислимый вред, — и причинят, если мы не успеем помешать.

Томми убежденно сказал:

— Мы успеем, сэр.

— Что дает вам такую уверенность? — спросил Грант.

— Но вы же сами сказали, сэр, сделать это необходимо.

Удильщик на конце пирса обернулся и задержал взгляд на своем подчиненном, как бы заново разглядывая твердую, решительную линию его подбородка. Разглядывая с одобрением и удовольствием. Помолчав, он тихо сказал:

— Вы молодец, Бирсфорд.

И, стряхнув с себя задумчивость, спросил:

— А что вы можете сказать о женщинах в пансионе? Никаких настораживающих моментов?

— Мне показалось, что есть что-то странное в хозяйке.

— В миссис Перенье?

— Да. Вам ничего… такого… о ней не известно?

Грант, подумав, ответил:

— Я мог бы навести справки о ее прошлом, хотя, повторяю, это сопряжено с риском.

— Не надо, сэр. Не будем рисковать. Она там единственная, кто внушает хоть какие-то подозрения. Еще есть молодая мать с ребенком, суетливая старая дева, безмозглая жена мужа-ипохондрика[243] и пожилая ирландка довольно устрашающей наружности. Все дамы, на мой взгляд, — народ вполне безобидный.

— Вы всех перечислили?

— Нет. Имеется еще миссис Бленкенсоп, прибывшая три дня назад.

— Ну, и как?

Томми сказал:

— Миссис Бленкенсоп — это моя жена.

— Что-что?

От удивления Грант забыл понизить голос. Сердито обернувшись к Томми, он с упреком произнес:

— Но ведь вам было сказано, Бирсфорд: ни слова вашей жене!

— Совершенно верно, сэр. Я и не обмолвился ни словом. Вы только выслушайте меня…

И Томми красочно живописал, как было дело, при этом не решаясь поднять на шефа глаза, чтобы не показать ему своей тайной гордости.

Он кончил рассказывать. Наступило молчание. И вдруг Томми услышал какой-то странный звук. Шеф смеялся. Он смеялся довольно долго.

— Я снимаю шляпу перед этой женщиной, — давясь от смеха, проговорил Грант. — Такие встречаются одна на тысячу.

— Не спорю, — сказал Томми.

— То-то Истгемптон повеселится, когда услышит эту историю! Он предупреждал, что вашу жену надо подключить к работе, что иначе она задаст мне жару. А я не послушал. Но это, кстати, лишний раз показывает, какая во всем нужна строжайшая осторожность. Я считал, что принял все меры, чтобы нас никто не подслушал. Заранее удостоверился, что вы с женой одни в квартире. Собственными ушами слышал, как голос в телефоне просит вашу жену срочно прийти и помочь, и вот, пожалуйста, клюнул на такой простой прием, как звук захлопнутой двери! Да, ничего не скажешь, ловко она меня провела, ваша благоверная.

Он опять немного помолчал и сказал в заключение:

— Передайте ей, что я снимаю перед ней шляпу, ладно?

— Я так понимаю, что теперь она участник нашей операции? — уточнил Томми.

Грант беспомощно пожал плечами.

— Куда ж теперь деваться? Передайте ей, что департамент почтет за честь, если она соизволит принять участие в данной операции.

— Передам, — ухмыльнулся Томми.

Грант, оставив шутливый тон, озабоченно спросил:

— Вы ведь не сумеете ее уговорить, чтобы она вернулась домой и сидела там смирно?

Томми отрицательно потряс головой.

— Вы не знаете Таппенс, сэр.

— Кажется, начинаю узнавать. Я спросил это, потому что… вы же понимаете, дело это опасное. Если они вас — или ее — разоблачат…

Томми серьезно ответил:

— Я понимаю, сэр.

— Но, по-видимому, даже вы бессильны уломать жену, чтобы она не лезла на рожон?

Томми, прикинув, ответил:

— Я бы, пожалуй, не стал и пытаться. Видите ли, у нас с Таппенс не такие отношения, мы на все идем — вместе.

«Совместное предприятие», — вспомнились ему при этом слова, сказанные давным-давно, в конце прошлой войны… Такой и была их с Таппенс общая жизнь, была и останется Совместным Предприятием…

Глава 4

1

Перед ужином, войдя в «салон» пансиона «Сан-Суси», Таппенс застала там одну миссис О'Рурк — та сидела у окна, возвышаясь как огромная статуя Будды[244].

Миссис О'Рурк приветствовала Таппенс радостно и любезно:

— Вы посмотрите, кто пришел! Наша милая миссис Бленкенсоп. Вы вроде меня, любите спуститься заблаговременно и посидеть спокойно минутку-другую, прежде чем идти в столовую. В хорошую погоду, когда открыто окно, так что не слышишь запахов с кухни, тут очень даже приятно. Ужасная вещь эти запахи в пансионах, особенно если на плите лук или капуста. Садитесь вот здесь, миссис Бленкенсоп, и расскажите, что вы делали весь этот погожий денек и как вам понравился Лигемптон.

Миссис О'Рурк оказывала на Таппенс слегка гипнотическое действие. Она напоминала ей страшную великаншу из сказок времен почти забытого детства. Крупная, басовитая, с бородой и усами, беззастенчиво черневшими вокруг рта, со смешинками в глубоко посаженных глазах, она казалась каким-то порождением детской фантазии.

На ее вопрос Таппенс ответила, что Лигемптон ей нравится и, наверно, она получит от пребывания здесь большое удовольствие. То есть, конечно, печально оговорилась Таппенс, насколько это вообще для нее возможно, когда на сердце давит и давит постоянное беспокойство.