Агата Кристи - Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

1

Мистер Морлей сидел за завтраком, и настроение у него было не самое лучшее.

Он выразил крайнее неудовольствие беконом, потом поинтересовался, имеет ли право эта мутная жидкость называться кофе, и в заключение заметил, что овсянка раз от разу все хуже.

Мистер Морлей был коротышка с драчливо вздернутым подбородком и жестко очерченным ртом. Хозяйство в доме вела его сестра, дама необычайно внушительной комплекции, — ни дать ни взять гренадер в юбке. Она глубокомысленно посмотрела на брата и спросила, какова была сегодня вода в ванной снова холодная?

— Горячая, — нехотя буркнул мистер Морлей.

Полистав газету, он проворчал, что, судя по всему, некомпетентность правительства граничит уже с полным идиотизмом.

Мисс Морлей пробасила в ответ, что уши бы ее этого не слышали.

Она простодушно считала, что всякая власть, какова бы она ни была, заслуживает безоговорочного уважения. Поэтому мисс Морлей потребовала, чтобы ей объяснили, на каком основании некоторые берут на себя смелость считать, что политика нынешнего правительства беспомощна, глупа и даже самоубийственна.

Мистер Морлей высказал все, что он думает по этому поводу, выпил вторую чашку кошмарного напитка, который кое-кто смеет называть кофе, и только после этого заговорил о том, что его по-настоящему огорчало:

— Ох уже эти девчонки! У всех у них только ветер в голове, ни в чем нельзя на них положиться. Думают только о себе.

— Глэдис? — насторожилась мисс Морлей.

— Вот, получил послание. У нее, видишь ли, тетку хватил удар, и ей пришлось мчаться в Сомерсет[1].

— Досадно, мой дорогой, но девочка здесь ни при чем.

Мистер Морлей с мрачным видом покачал головой.

— Откуда мне знать, что тетку и в самом деле хватил удар? А может, она и этот малый, с которым она теперь водит знакомство — кстати, он ей вовсе не пара, — все это придумали? Этот малый самый противный из всех молодых олухов, которых мне приходилось встречать! Может, им сегодня просто взбрело в голову погулять.

— Ну что ты, дорогой, Глэдис на подобное неспособна. Она такая добросовестная, ты ведь знаешь.

— Да, да.

— Очень благоразумная девочка и очень прилежная, ты же сам мне говорил.

— Ну говорил! Она и была такой, пока не появился этот тип. И с тех пор ее просто подменили — рассеянная, нервная, словом, сама не своя.

Джорджина испустила глубокий вздох.

— Все девушки рано или поздно влюбляются, Генри, — сказала она. — Тут уж ничего не попишешь.

Мистер Морлей фыркнул:

— Пускай себе влюбляются! Но на работе это сказываться не должно! Она прежде всего мой секретарь! А у меня сегодня крайне тяжелый день! Несколько высокопоставленных особ сразу. Просто как нарочно!

— Да, да, Генри, конечно, понимаю, каково тебе. Кстати, что собой представляет этот твой новенький мальчик?

— На редкость бестолковый! Ни одной фамилии правильно назвать не умеет, а вдобавок еще и неуклюжий. Если не возьмется за ум, выставлю его вон и найму другого. Не понимаю, чему их в теперешних школах учат. Готовят каких-то недоумков. Где им запомнить что-то, если они даже не в состоянии понять, о чем им толкуешь.

Мистер Морлей взглянул на часы.

— Не знаю, как я управлюсь. Утро все забито, да еще эту Сейнсбери Сил надо куда-то втиснуть — у нее острая боль. Предложил ей пойти к Райли, так она и слышать не хочет.

— Еще бы, — верноподданническим тоном заметила Джорджина.

— Райли способный доктор… весьма способный. Разных дипломов у него уйма и методы лечения самые современные.

— Дипломы дипломами, а вот руки у него дрожат, — сказала мисс Морлей. — Не иначе как пьет.

Мистер Морлей засмеялся — к нему вернулось хорошее расположение духа.

— Перекусить приду в половине второго, как всегда.

2

В отеле «Савой»[2] мистер Эмбериотис, усмехаясь про себя, ковырял во рту зубочисткой.

Все складывается просто замечательно. Ему, как всегда, везет. Подумать только, всего несколько участливых слов, которые он ввернул этой глупой курице, — и такая награда! Недаром говорится: отпускай хлеб твой по водам[3]. Он всегда был добросердечен. Добросердечен и щедр! А впредь будет еще более щедрым. В его воображении рисовались сладостные картины благих деяний. Маленький Димитрий… И добряк Константопополус, бьющийся, чтобы сохранить свой ресторанчик… Какая приятная неожиданность для них…

Мистер Эмбериотис нечаянно задел зубочисткой больной зуб и поморщился. Радужные грезы слегка поблекли и уступили место сиюминутным заботам и тревогам. Мистер Эмбериотис осторожно потрогал зуб языком. Потом вынул записную книжку: 12.00, Квин-Шарлотт-стрит, 58.

Он попытался вернуть приятное, можно даже сказать, радостное расположение духа. Но увы! Эта коротенькая строчка: «Квин-Шарлотт-стрит, 58. 12.00» заслонила собой радужное будущее.

3

Завтрак в отеле «Гленгаури-Корт», Южный Кенсингтон, окончился. Мисс Сейнсбери Сил сидела в холле и разговаривала с миссис Болито. В столовой они занимали соседние столики и подружились неделю назад — на другой же день после того, как мисс Сейнсбери Сил поселилась здесь.

— Представляете, дорогая, он и в самом деле больше не болит! — говорила мисс Сейнсбери Сил. — Ни чуточки! Может быть, я позвоню…

— Ни-ни! Не делайте глупости, дорогая, — перебила ее миссис Болито. — Вы отправитесь к дантисту и покончите с этим раз и навсегда, милочка.

Миссис Болито, властная дородная дама, говорила густым низким голосом.

Мисс Сейнсбери Сил было лет сорок с небольшим. Ее волосы, не слишком умело обесцвеченные перекисью водорода, неопрятными завитками обрамляли лицо. Бесформенное платье претендовало на некую художественную небрежность; пенсне то и дело падало с носа. Больше всего на свете мисс Сейнсбери Сил любила поболтать.

— Но, право, уверяю вас, он уже совсем не болит, — жалобно лепетала она.

— Чепуха. Вы же сами мне говорили, что ночью не сомкнули глаз.

— Да, это правда… нет, но в самом деле… теперь нерв уже, наверное, убит.

— Тем более надо идти, — тоном, не терпящим возражений, заявила миссис Болито. — Все мы норовим оттянуть визит к зубному врачу, но это просто малодушие. Лучше уж собраться с духом и навсегда избавить себя от мучений!

С языка мисс Сейнсбери Сил чуть было не сорвалось: «Хорошо вам говорить, это ведь не ваш зуб!»

Однако вслух она очень вежливо произнесла:

— Наверное, вы правы, дорогая. К тому же мистер Морлей такой искусный доктор, он просто не способен причинить боль.

4

Собрание Совета управляющих окончилось. Прошло оно без сучка без задоринки. И отчет выглядел вполне удовлетворительным. Казалось, придраться не к чему. Однако чуткий мистер Сэмюэл Ротерштейн уловил в поведении председателя нечто не совсем необычное. Дважды в его голосе проскользнула то ли резковатость, то ли жестковатость, явно не относящаяся к тому, что происходило на собрании.

Может быть, его гложет какая-то тайная забота? Однако такое предположение никак не вязалось с характером мистера Бланта. Его не так-то просто вывести из равновесия. У него всегда все в порядке. Этакий истинный британец.

Может, печень шалит? Самому мистеру Ротерштейну она причиняет иногда неприятности. Однако Алистер вроде бы никогда не жаловался на печень. И вообще, здоровьем его Бог не обидел — как, впрочем, и умом и деловой хваткой. И ни грана показного усердия. Предприимчив, но при этом очень спокоен и уверен в себе.

Однако сегодня что-то все-таки случилось — раза два председатель, явно сам того не замечая, подносил руку к лицу. Сидел, подперев подбородок. Поза для него необычная. А временами даже казался рассеянным, да-да, рассеянным!

Они вместе вышли из зала заседаний и спустились вниз.

— Может быть, вас подвезти? — предложил Ротерштейн.

Алистер Блант улыбнулся и покачал головой.

— Внизу меня ждет автомобиль. — Он взглянул на часы. — Сегодня уже сюда не вернусь. У меня встреча с дантистом, — добавил он, помолчав.

Так вот она, разгадка тайны.

Эркюль Пуаро вышел из такси, расплатился с шофером и позвонил в квартиру номер пятьдесят восемь по Квин-Шарлотт-стрит.

Немного погодя ему отворил мальчик в ливрее. Он был рыжий, веснушчатый и ужасно важный.

— Принимает ли мистер Морлей? — спросил Эркюль Пуаро, в душе которого теплилась глупая надежда, что, возможно, мистера Морлея куда-то вызвали или что он сегодня нездоров и поэтому приема нет… Увы! Мальчик посторонился, Эркюль Пуаро ступил внутрь, и дверь за ним затворилась, равнодушно и безжалостно, точно врата судьбы.