Миссис Эллис вцепилась в женщину обеими руками и не отпускала. Все-таки лицо у нее не злое.

– Ради бога, – взмолилась она, – позвоните моей приятельнице, миссис Дрейкотт, в Чарлтон-корт, и попросите ее приехать. Ее номер – Хампстед 40–72. Ваш начальник не желает меня слушать. Он мне не верит.

– Хорошо, хорошо, вы только не волнуйтесь, – сказала надзирательница.

И тут в эту комнату, в эту камеру вошел еще кто-то. Какой-то энергичный, чисто выбритый господин с чемоданчиком. Он поздоровался с тюремщицей и, раскрыв чемоданчик, вынул оттуда стетоскоп и термометр. Потом с ободряющей улыбкой повернулся к миссис Эллис.

– Так-так, – сказал он, – вы, я слышу, немножко расклеились? Ничего, мы вас быстренько приведем в порядок. Дайте руку, пожалуйста.

Миссис Эллис поднялась и села на узкой железной кровати, поплотнее натянув на себя одеяло.

– Доктор, – начала она, – я ничем не больна. Просто у меня страшные неприятности, и из-за этого я в таком нервном состоянии. Тут чьи угодно нервы не выдержат. Дело в том, что я стала жертвой грабежа, мой дом захватили посторонние люди, а здесь никто не хочет до конца меня выслушать. Моя фамилия Эллис, миссис Вилфрид Эллис, я живу на Элмхерст-роуд, дом семнадцать; если бы вы сумели растолковать здешнему начальству…

Но врач ее не слушал. С помощью надзирательницы он сначала измерил ей температуру – при этом градусник ей сунули под мышку и руку плотно прижали, в общем, обращались с ней, как с ребенком, – а потом стал считать пульс, оттянул книзу веки, приставил к груди стетоскоп… А миссис Эллис все говорила:

– Я понимаю, вы исполняете свои обязанности. Как вам сказали, так вы и делаете. Но я считаю нужным официально заявить, что и здесь, в участке, и до этого у меня дома, куда полиция приехала по моему вызову, я столкнулась с самым безобразным и безответственным обращением. Я не знакома лично с депутатом от нашего округа, но я убеждена, что когда он услышит мою историю, он этого так не оставит, и виновные понесут ответственность. К сожалению, я вдова, близких родственников у меня нет, моя дочка в пансионе для девочек, мои друзья, мистер и миссис Коллинс, сейчас в отъезде, за границей, но управляющий филиалом моего банка…

Тем временем доктор протирал ей руку ваткой со спиртом, потом взял шприц и ввел ей в вену иглу – и миссис Эллис, охнув от боли, упала головой на подушку. Доктор не отпускал ее руку, следил за пульсом; голова у нее кружилась все сильнее и сильнее, и она чувствовала, как по телу разливается странное оцепенение – по-видимому, начинало действовать лекарство. По щекам у миссис Эллис текли слезы. Она уже не могла сопротивляться. Она была без сил.

– Ну, как теперь? – спросил доктор. – Чуточку лучше?

Во рту и в горле у нее пересохло. Наверно, ей впрыснули что-то такое, что парализует человека, делает его абсолютно беспомощным. Но от сердца у нее немного отлегло. Ярость, страх и отчаяние, которые только что кипели в ней, как будто отступили; судорожное нервное напряжение спало. Она, конечно, плохо все объяснила. И вообще сама виновата: забыла дома сумочку. Да, если бы не сумочка… и если бы эти злоумышленники не были такие изворотливые, такие коварные… «Тихо, – приказала она себе, – успокойся. Хватит».

Наконец доктор отпустил ее руку и произнес:

– Что если мы еще разок послушаем вашу историю? Значит, вы говорите, что вы миссис Эллис?

Миссис Эллис вздохнула и закрыла глаза. Неужели начинать все сначала? Ведь у них, наверно, и так все подробно записано. Что толку повторять одно и то же, если дело в полиции поставлено из рук вон плохо – это ясно с первого взгляда! Даже справочники, даже телефонные книги у них не те, все адреса и фамилии перепутаны. Ничего удивительного, что вокруг творятся безобразия – убийства, кражи и еще бог весть какие преступления; чего еще ждать, если вся система прогнила насквозь? Депутат… как же его фамилия? Вертится на языке… Очень симпатичный, положительный на вид, светлые волосы, так серьезно смотрит с предвыборных афиш. Конечно, баллотироваться от Хампстеда всякому лестно. Он непременно сам займется ее вопросом…

– Как вы думаете, – прервал ее мысли доктор, – вы могли бы теперь припомнить свой настоящий адрес?

Миссис Эллис открыла глаза. Устало и равнодушно она взглянула на доктора.

– Элмхерст-роуд, семнадцать, – механически повторила она. – Я вдова, мой муж умер два года назад, дочке девять лет, она в пансионе. Сегодня днем я вышла погулять, а когда вернулась…

– Да, да, это мы знаем, – перебил ее доктор. – Все, что было с вами после прогулки, мы знаем. Постарайтесь припомнить, что происходило перед этим.

– Перед этим мне подали ланч, – сказала миссис Эллис. – Отлично помню, что́ я ела: цесарку, потом яблочную шарлотку. Потом выпила кофе. После этого я поднялась наверх, хотела даже прилечь немного отдохнуть, так как неважно себя чувствовала, но решила, что лучше все-таки выйти на свежий воздух.

Не успели эти слова слететь с ее губ, как она о них пожалела. Доктор кинул на нее испытующий взгляд:

– Ага! Значит, вы себя неважно чувствовали? А не могли бы вы уточнить, что именно вас беспокоило?

Миссис Эллис сразу поняла, куда он клонит. Врач и полиция, конечно, заодно. Они хотят признать ее психически больной, объявить невменяемой, представить все так, будто она страдает каким-то мозговым расстройством, будто вся ее история – выдумки, бред.

– Да ничего особенного, – поспешно ответила она. – Просто я немного устала. Я утром занималась уборкой – проверяла белье, наводила порядок в столе. И на это ушло довольно много времени.

– Вы могли бы подробно описать свой дом? – спросил доктор. – Дать перечень всего, что находится в спальне, в гостиной?

– Конечно, это совсем не трудно, – сказала миссис Эллис, – только имейте в виду, что сейчас там все не так. Люди, которые проникли в дом, нанесли ему огромный и, боюсь, непоправимый ущерб. Все мое они вывезли и где-то спрятали. В комнатах не прибрано, везде грязь, а в моей спальне, вы только себе представьте, я застала молодую особу, которая притворялась, будто занимается фотографией!

– Понятно, – отозвался доктор, – но вы об этом пока не думайте. Просто опишите обстановку – где какая мебель стояла и так далее.

Спрашивал он как будто даже сочувственно. Миссис Эллис, успокоенная его дружелюбным тоном, начала описывать все комнаты по очереди. Она не упустила ничего – ни безделушек, ни картин, точно указала, где стоит каждый стол, каждый стул.

– А вашу кухарку, вы говорите, зовут Грейс Джексон?

– Да, доктор, она служит у меня уже несколько лет. Когда я днем выходила, она была внизу, в кухне, и я отчетливо помню, как окликнула ее и предупредила, что иду прогуляться и скоро вернусь. Я крайне обеспокоена ее участью, доктор. Эти негодяи, вероятно, ее похитили и держат под замком.

– Мы это выясним, – сказал доктор. – А пока что, миссис Эллис, я хочу вас поблагодарить. Вы прекрасно все рассказали, нарисовали четкую, детальную картину, и я убежден, что нам удастся в самом скором времени разыскать ваш дом и ваших родных. Сегодня вам придется здесь переночевать, а утром, я надеюсь, к нам поступит какая-то информация. Кстати, вы сказали, что ваша дочка в пансионе. Вы его адрес помните?

– Разумеется, помню, – подтвердила миссис Эллис, – и адрес, и телефон. Школа называется Хай-Клоус и находится в Хэчворте, на Бишопс-лейн; телефон там – Хэчворт 202. Но я не совсем понимаю, почему вы собираетесь разыскивать мой дом. Я же вам сказала, что живу на Элмхерст-роуд, дом семнадцать.

– Не волнуйтесь, прошу вас, – сказал доктор, – вы не больны, и вы безусловно говорите правду. Я ни секунды в этом не сомневаюсь. У вас просто кратковременная амнезия, потеря памяти – такое бывает с самыми разными людьми и потом проходит без последствий. Мне неоднократно приходилось с этим сталкиваться.

Он улыбнулся, встал и взял свой чемоданчик.

– Неправда! – запротестовала миссис Эллис, силясь поднять голову от подушки. – Никакой потери памяти у меня нет! Я же вам так подробно, до последней мелочи все рассказала, назвала свою фамилию, адрес, полностью описала свой дом, дала вам адрес школы…

– Да, да, – согласился доктор, – главное, вы не волнуйтесь. Постарайтесь расслабиться и немножко поспать. А мы попробуем отыскать кого-нибудь, кто вас знает.

Он что-то шепнул тюремщице и вышел. Женщина подошла к кровати и подоткнула с боков одеяло.

– Не надо расстраиваться, – сказала она, – послушайтесь-ка доктора. Отдохните, поспите. Вот увидите, все образуется.

Отдохнуть… но до того ли ей? Расслабиться… но как? Может быть, пока она тут, преступники довершают свое грязное дело, выносят из дому ее последнее добро, оставляя только голые стены. И со всем награбленным скрываются – ни следов, ни улик. Они и Грейс наверняка увезут с собой, и она, бедняжка, не сможет явиться в полицейский участок и удостоверить личность хозяйки… Правда, есть еще соседи, Ферберы, к ним ведь тоже можно обратиться, не такое уж это для них беспокойство. Надо было, конечно, в свое время быть с ними полюбезнее, сойтись покороче, иногда приглашать их к чаю… Но в городе ведь мало кто общается с соседями, сейчас это как-то не принято, считается старомодным. И если полиция не дозвонилась до Нетты Дрейкотт, придется обратиться к Ферберам – и немедленно!

Миссис Эллис потянула надзирательницу за рукав.

– У меня есть соседи – Ферберы, дом девятнадцать; они тоже могут за меня поручиться. Мы не то чтобы близко знакомы, но в лицо они меня знают хорошо. Мы живем рядом уже лет шесть. Запомните фамилию? Ферберы.

– Да-да, – сказала надзирательница, – постарайтесь пока что уснуть.

Ах, Сьюзен, Сьюзен! Какое счастье, что все это случилось не во время каникул! Тогда все было бы еще невыносимее. Что бы мы делали, если бы вернулись с прогулки вдвоем и застали бы в доме эту банду? Да еще, чего доброго, Сьюзен – она ведь миловидная, приятная девочка – приглянулась бы этой подозрительной паре, очкарику и его жене, и им взбрело бы в голову ее похитить! Вот был бы ужас, вот кошмар… А сейчас девочка, по крайней мере, в безопасности и в счастливом неведении – и, даст бог, вообще ничего не узнает, если только эта история не попадет в газеты. Так стыдно, так унизительно – провести ночь в камере для арестантов, и все из-за непроходимой тупости полиции, из-за непростительных, чудовищных ошибок!