– Обыщите ее, – закричала Селестина. – Вы увидите, что я права.

– Вы лгунья – разве вы не слышали, как я это сказала? – ответила горничная, наступая на служанку. – Сама украла, а теперь пытается все свалить на меня… Да и была-то я в комнате всего минуты три перед тем, как вернулась леди, а ты там сидела, как кошка, которая выслеживает мышь, никуда не выходя.

– Это правда? – Инспектор вопросительно посмотрел на Селестину. – Вы действительно никуда не выходили из комнаты?

– Я просто старалась не оставлять ее одну, – нехотя призналась Селестина, – но я дважды выходила в свою комнату вот через эту дверь: один раз, чтобы взять катушку ниток, а второй – ножницы.

– Да тебя не было не больше минуты, – послышался злобный комментарий горничной. – Просто промелькнула туда-сюда… Я буду только рада, если полиция меня обыщет – мне бояться нечего.

В этот момент в дверь постучали. Инспектор пошел открывать, и он явно обрадовался, когда увидел, кто пришел.

– Ага, – произнес он, – очень хорошо. Я посылал за одной из наших сотрудниц, и она только что появилась. Надеюсь, что вы согласитесь пройти с ней в соседнюю комнату.

Он посмотрел на горничную, которая, встряхнув головой, переступила порог – женщина-полицейский следовала за ней по пятам.

Француженка, всхлипывая, опустилась на стул. Пуаро в это время осматривал комнату, план которой я привожу ниже.

– Куда ведет эта дверь? – спросил он, кивнув на дверь у окна.

– Наверное, в следующий номер, – сказал инспектор. – В любом случае с этой стороны она закрыта на засов.

Пуаро подошел к двери, подергал за ручку, а затем отодвинул засов и подергал еще раз.

– С другой стороны она тоже закрыта, – заметил он. – Тогда это исключено.

Он подошел к окнам и внимательно осмотрел каждое из них по очереди.

– И опять ничего. Нет даже балкона.

– Даже если бы он и был, – нетерпеливо заметил инспектор, – не вижу, что бы это могло изменить, если служанка не покидала комнату.

– Évidemment, – сказал Пуаро, ничуть не расстроившись. – Если мадемуазель уверена, что не выходила из комнаты…

Его прервало появление горничной в сопровождении женщины-полицейской.

– Ничего, – коротко доложила полицейская.

– А я и была в этом уверена, – добавила горничная с достоинством. – А этой французской девице должно быть стыдно за то, что набросилась на невинную девушку.

– Ладно, ладно, поспокойнее, детка, – сказал полицейский, открывая дверь из номера. – Никто тебя ни в чем не подозревает. Отправляйся и займись своей работой.

– А вы ее обыщете? – потребовала горничная, указав на Селестину.

– Да, да. – Он захлопнул дверь перед ее лицом и повернул ключ.

Теперь настала очередь Селестины пройти в комнату с полицейским. Через несколько минут она тоже вернулась. На ней драгоценностей тоже не было.

Лицо инспектора стало совсем мрачным.

– Боюсь, что вам в любом случае придется пройти со мной, мисс. – Он повернулся к миссис Опалсен. – Прошу прощения, мадам, но все указывает именно на это. Если их нет сейчас на ней, то они спрятаны где-то в комнате.

Селестина издала еще один пронзительный крик и схватила Пуаро за руку. Мой друг нагнулся и что-то прошептал ей на ухо. Она с сомнением посмотрела на него.

– Si, si, mon enfant[77], уверяю вас, что лучше не сопротивляться… Вы позволите, месье? – Пуаро повернулся к инспектору. – Один маленький эксперимент – просто для моего успокоения.

– Все зависит от того, что это за эксперимент, – безразлично сказал полицейский.

Мой друг еще раз обратился к Селестине:

– Вы сказали нам, что выходили в свою комнату, чтобы взять катушку ниток. Где она лежала?

– На верху комода, месье.

– А ножницы?

– Там же.

– Не затруднит ли вас, мадемуазель, если я попрошу вас повторить эти ваши действия? Вы сказали, что сидели вот здесь с вашей работой…

Селестина села, а потом по сигналу Пуаро встала, прошла в соседнюю комнату, взяла с комода необходимые предметы и вернулась.

Пуаро делил свое внимание между ее движениями и большими серебряными карманными часами, которые он держал в руке.

– Попрошу вас, мадемуазель, еще раз.

После второго прохода маленький бельгиец сделал какую-то пометку в своем блокноте и убрал часы в карман.

– Благодарю вас, мадемуазель. И вас, месье, – он поклонился инспектору, – за ваше терпение.

Казалось, что эта чрезмерная вежливость моего друга сильно развеселила инспектора. Селестина, вся в слезах, покинула комнату в сопровождении женщины и детектива в штатском.

После этого, еще раз извинившись перед миссис Опалсен, инспектор стал обыскивать комнату. Он выдвигал ящики, открывал коробки и полностью перевернул кровать. Кроме того, он простукал пол.

Мистер Опалсен скептически наблюдал за его действиями.

– Вы, что, действительно надеетесь его найти?

– Да, сэр, и на то есть своя причина. У нее не было времени вынести жемчуг из комнаты. То, что миледи так быстро обнаружила пропажу, нарушило ее планы. Нет, оно должно быть где-то здесь. Кто-то из них двоих должен был его спрятать, и мне кажется маловероятным, что это сделала горничная.

– Не просто маловероятным, а невозможным, – тихо сказал Пуаро.

– Что вы сказали? – посмотрел на него инспектор.

Мой друг скромно улыбнулся:

– Сейчас я вам это продемонстрирую. Гастингс, друг мой, возьмите мои часы. Только осторожно – это семейная реликвия. Только что я засек, сколько времени мадемуазель отсутствовала в комнате. Первый раз это продолжалось двенадцать секунд, второй – пятнадцать. А теперь следите за моими действиями. Мадам будет так добра и даст мне ключ от шкатулки… Благодарю вас. А Гастингс будет так добр, что подаст мне сигнал…

– Начали, – сказал я.

С почти невероятной скоростью Пуаро открыл нижний ящик столика, вытащил шкатулку для драгоценностей, вставил ключ, открыл ее, выбрал какое-то украшение, захлопнул и запер шкатулку и убрал ее в ящик, который он снова захлопнул. Двигался он как молния.

– Итак, mon ami? – спросил он, слегка запыхавшись.

– Сорок шесть секунд, – ответил я.

– Вот видите. – Пуаро осмотрел присутствовавших. – У горничной не было времени для того, чтобы достать ожерелье, не говоря о том, чтобы спрятать его.

– В таком случае горничная исключается, – с удовлетворением заметил полицейский и продолжил поиски, пройдя в соседнюю комнату служанки.

Пуаро задумчиво улыбался. Неожиданно он спросил мистера Опалсена:

– Это ожерелье – ведь оно, несомненно, было застраховано?

Было видно, что мистер Опалсен слегка удивлен этим вопросом.

– Да, – ответил он, поколебавшись. – Вы правы.

– Что все это значит? – спросила миссис Опалсен слезливым голосом. – Я хочу получить назад свое ожерелье. Оно уникально. Деньги его никак не заменят.

– Я понимаю, мадам, – успокаивающе произнес Пуаро. – Я все прекрасно понимаю. Для la femme[78] эмоции – это всё, не так ли? Но месье, который не столь впечатлителен, несомненно, найдет в этом некоторое облегчение.

– Конечно, конечно, – неуверенно произнес мистер Опалсен. – Однако…

Его прервал триумфальный крик инспектора. Он вошел в комнату с чем-то, что висело у него между пальцами. С криком миссис Опалсен поднялась из кресла. Она выглядела совсем по-другому.

– Боже, мое ожерелье! – Обеими руками женщина прижала его к груди. Мы сгрудились вокруг нее.

– Где оно было? – спросил Опалсен.

– В кровати служанки. Оно было спрятано среди пружин проволочного матраса. Должно быть, она украла его и спрятала до того, как горничная появилась на сцене.

– Вы позволите, мадам? – Пуаро мягко взял ожерелье из рук женщины и внимательно осмотрел его, а потом с поклоном вернул хозяйке.

– Боюсь, мадам, что вам придется передать ожерелье нам на какое-то время, – сказал инспектор. – Оно понадобится нам для оформления обвинения. Но мы вернем вам его как можно скорее.

Мистер Опалсен скривился:

– А это необходимо?

– Боюсь, что да сэр. Это простая формальность.

– Да пусть они возьмут его, Эд, – воскликнула женщина. – И мне будет спокойнее. Я ведь не смогу теперь спать, думая о том, что кто-то может прийти и утащить его… Что же за гнусная девица! Никогда бы о ней такого не подумала.

– Хорошо, хорошо, дорогая, не принимай этого так близко к сердцу.

Я почувствовал, как кто-то сжал мою руку. Это был Пуаро.

– Может быть, потихоньку уйдем, мой друг? Думаю, что наши услуги больше не понадобятся.

Однако, выйдя из номера, он какое-то время стоял в нерешительности, а потом, к моему удивлению, сказал:

– Мне бы хотелось взглянуть на соседний номер.

Дверь в него была не заперта, и мы вошли внутрь. Большой двухместный номер был не занят. На всех поверхностях лежал заметный слой пыли, и мой брезгливый друг состроил характерную гримасу, проведя пальцем возле прямоугольного следа, хорошо видного на столе у окна.

– Обслуживание оставляет желать лучшего, – сухо заметил он, затем уставился из окна на улицу и, казалось, полностью погрузился в свои мысли.

– Итак? – нетерпеливо поинтересовался я, – для чего мы сюда зашли?

Пуаро вздрогнул.

– Je vous demande pardon, mon ami[79]. Мне захотелось убедиться, что с этой стороны дверь действительно заперта. – Маленький бельгиец кивнул; казалось, что он все еще что-то обдумывает.

– В любом случае, – продолжил я, – какое это теперь имеет значение? Дело раскрыто. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы вы могли показать себя во всей красе. Но дело оказалось таким простым, что даже полный идиот вроде этого инспектора не смог совершить ни одной ошибки.

На это Пуаро покачал головой.

– Дело отнюдь не раскрыто, мой друг. И оно не будет раскрыто до тех пор, пока мы не выясним, кто украл жемчуг.

– Но ведь понятно, что это сделала служанка!