— Ты это видел?

— Что?

— Ты видел, как они исчезли один за другим, бросив взгляд на часы? И теперь здесь не осталось никого, кроме этого парня за соседним столиком, бармена и нас. — Я поднял глаза и увидел: за те пять минут, что я грезил, кафе опустело. В комнате было тихо, в воздухе висел густой табачный дым.

— Они просто освободили помещение, — предположил я, — пять против одного. Может быть, тут закрывают в час ночи.

— Нет, — возразил Джейк, — такие заведения не закрывают.

— Но тогда в чем же дело?

— Подожди-ка, тут что-то не так.

Я взглянул на Джейка. Он улыбался.

— Пока ты предавался мечтам, я наблюдал, — сказал он. — Бармен обошел все столики и убрал стаканы. Он оставил на каждом столике клочок белой бумаги. Собравшиеся это увидели, одни засмеялись, другие пожали плечами, некоторые не произнесли ни слова. Но все они взглянули на часы и ушли — все как один. Посмотри сюда.

Я увидел, что на нашем столике тоже клочок бумаги, на котором ничего не написано, — должно быть, его оставил бармен, когда убирал наши стаканы.

— Что это значит? — спросил я.

Джейк тихонько засмеялся.

— Это предупреждение, что нужно уходить, — объяснил он.

Я перевел взгляд на бар и увидел, что бармен с любопытством наблюдает за нами, скрестив руки на груди. Насмерть перепуганный парень, сидевший по соседству, тоже наблюдал за нами, постукивая пальцами по столику.

— Ты хочешь уйти? — спросил Джейк.

Я прислушался к тишине и к стуку своего сердца и понял, что меня охватило волнение и мне страшновато.

— Нет, — ответил я, покачав головой, — давай досмотрим все до конца.

Не слышно было ни звука, все молчали, и мы продолжали сидеть за столиком.

— Джейк, — произнес я тихо, — попытайся заговорить с этим парнем по-английски — спроси, что происходит.

Джейк слегка передвинулся на стуле, развернувшись к тому человеку, но продолжая наблюдать за дверью.

— По-видимому, у вас какие-то неприятности, — сказал он. — Мы можем вам чем-нибудь помочь?

Человек за соседним столиком ни единым движением не показал, что услышал слова Джейка. Он не обернулся на голос. Значит, не понял, не осознал даже, что мы заговорили с ним, и решил, что мы беседуем друг с другом.

Тут не помогли бы те немногие слова, которые мы знали по-норвежски и по-датски, а шведского мы не знали. Парень был шведом.

Джейк поднялся и, прихватив с собой клочок чистой бумаги, подошел к соседнему столику и показал его тому человеку, в то же время указывая на часы и на дверь.

Мужчина покачал головой и пожал плечами, а потом очень торопливо заговорил, понизив голос, раскинув руки на столе и проводя языком по губам. Мне показалось, что он охвачен смертельным ужасом и пытается что-то объяснить.

Он говорил по-шведски, и мы ничего не поняли.

— В чем дело, Джейк? — осведомился я.

Он не ответил и, пройдя к стойке, показал клочок бумаги бармену. Тот ничего не сказал, лишь пристально посмотрел на Джейка, а затем, словно Джейка тут не было, продолжил спокойно протирать грязные стаканы. Джейк вернулся за столик и сел рядом со мной.

— Дик, — сказал он, — у меня такое впечатление, что это кафе служит местом для разборок. Ты видишь, как мы близко от воды? После того как какого-нибудь парня убьют, проще простого бросить его в воду. Будет выглядеть так, будто пьяный поскользнулся на булыжниках и свалился в реку. Все, кто был сегодня в кафе, поняли смысл клочка бумаги. Им положили эти бумажки на столики без четверти час, а сейчас уже без двух. Что бы ни случилось, Дик, это произойдет в час ночи.

Значит, согласно его теории, у нас осталось всего две минуты. А бармен продолжал протирать стаканы, и тот парень все постукивал пальцами по столу.

В этом было что-то странное и зловещее.

— Почему все ушли? — спросил я.

— Это не их дело, — ответил Джейк, — и они не хотели вмешиваться. Все они будут молчать и ничего не расскажут. К тому же существует еще и полиция.

— Полиция?

— Да, это же противозаконно, Дик. Бармен это знает, вот почему он не обратил на нас внимания. Он не знает, кто мы такие. И не собирается выбалтывать секрет.

— Что же делать, Джейк?

— Мы будем сидеть здесь — и ждать.

Мне не верилось, что нечто подобное может произойти в портовом кафе в Стокгольме. Здесь не было ни темноты, ни маленьких глухих закоулков, ни мерзости запустения. Это был холодный белый город, бесконечно далекий, и при этом свете не могло быть ни ненависти, ни убийств. Каких-нибудь два часа тому назад мы были в театре и слушали, как девушка поет по-шведски американскую песню, потом вышли и стояли на мосту, слушали, как оркестр играет в отеле танцевальные мелодии.

Я взглянул на часы: стрелки показывали час ночи. И тут дверь кафе распахнулась, и в комнату вошли четверо мужчин. Не глядя по сторонам, они подошли прямо к тому столику рядом с нами, где их ждал швед, белый как мел.

Сердце бешено забилось — казалось, оно стучит громко, как часы, — а ладони сразу вспотели. Я стал рыться в карманах в поисках пачки сигарет. Четверо мужчин уселись за стол, и наш швед был словно муха, попавшая в паутину. Он обмяк на своем стуле и не делал никаких попыток протестовать. Он даже не попытается за себя постоять — нет, он сразу же угаснет, внезапно, как колеблющееся пламя свечи.

Четверо придвинулись к нему вплотную, и один из них начал говорить спокойным, монотонным голосом, словно пытаясь убедить, образумить нашего шведа, и улыбался фальшивой улыбкой, показывая ряд золотых зубов.

Испуганный швед потряс головой, произнес пару слов, явно не закончив фразы, а потом взглянул на людей, взявших его в кольцо, и лицо у него стало серым, как у человека, ожидающего смертного приговора. Минуты на две воцарилась тишина, никто не шевелился, а потом они, не сговариваясь, повернулись и посмотрели на нас.

Я прочитал в их взгляде вопрос, удивление, и сомнение, и враждебность по отношению к нам. Мы продолжали курить, и человек с золотыми зубами заговорил с нами, но поскольку он говорил по-шведски, мы ничего не поняли. Он окликнул бармена, все еще возившегося со своими стаканами, и тот покачал головой и пожал плечами. Золотозубый снова заговорил, на этот раз что-то приказывая — тон был резкий и решительный, — и бармен, пройдя по комнате, запер дверь на засов, потом повернулся и, не произнеся ни слова, поднялся по шатким ступеням лестницы на верхнюю площадку. Мы услышали, как он открыл дверь какой-то комнаты, потом, должно быть, зашел внутрь, прикрыл дверь, и больше сверху не доносилось ни звука. Теперь мы остались наедине с четырьмя мужчинами и маленьким напуганным человечком, поникшим на своем стуле. Он смотрел на нас как больное животное, и белки его глаз сверкали.

Человек с золотыми зубами обратился к Джейку, теперь уже без улыбки, указывая на запертую дверь, но Джейк покачал головой.

Все они медленно поднялись из-за стола, и один из них положил руку на плечо перепуганного шведа.

Я взглянул на Джейка, а он — на меня, и я увидел, как он улыбнулся и выпрямился на стуле. И мне показалось, что исчезли стены кафе, изменилось освещение и мы стоим в шатре цирка, а лучи жаркого солнца пробиваются сквозь щель в брезенте. И был ринг, и толпа проталкивалась к веревкам со смехом и воплями, и Джейк стоял полураздетый, скрестив на груди руки, с точно такой же улыбкой на губах.

Было жарко, пахло опилками и примятой травой, поношенными кожаными перчатками и животными, сидевшими в тесной клетке.

Зазвенел гонг, и Джейк двинулся по рингу ко мне…

Но через мгновение я снова был в кафе, и Джейк был рядом со мной, а четверо мужчин стояли вокруг стола и смотрели на нас.

И тогда я понял, что сейчас начнется драка, и был рад этому, и ни капельки не боялся.

Четверо мужчин слегка отодвинулись друг от друга и, подойдя поближе, взяли нас в кольцо.

Внезапно тот, что с золотыми зубами, ринулся вперед, но Джейк уже поджидал его: кулак с треском врезался в челюсть этого человека, и голова его откинулась назад. Раздался крик боли, опрокинулся столик, и я увидел, как один из них идет на меня. Я ударил его, но он врезал мне, попав над глазом, и я рухнул на пол, потащив за собой ножку стула. Я почувствовал, как рот наполняется кровью, и ощутил острую боль, как от удара бича. Помню, я подумал: «Я не должен сдаваться, я не должен сдаваться», — и неуверенно поднялся с пола; в душе моей кипела ненависть к человеку, который меня ударил. Я увидел, как он схватил стул и размахивает им над головой. Увернувшись, я бросился на него и угодил ему головой в живот, и мы вместе свалились на пол — на этот раз я оказался сверху, а он сжимал пальцами мое горло. Я наносил удар за ударом, разбивая ему лицо, и он захныкал и начал вырываться из-под меня.

Подняв голову, я увидел, как два парня пытаются одолеть Джейка, но он отшвырнул их и нанес одному удар, отбросивший того к столу. Джейк крикнул мне: «У тебя все в порядке, Дик?» И он по-прежнему улыбался, и волосы падали ему на глаза.

Парень с золотыми зубами, скорчившийся спиной ко мне, быстро сунул руку в карман, и сверкнула сталь. «Осторожно, Джейк!» — заорал я, и Джейк отскочил в сторону, прикрывая лицо. Нож, просвистев в воздухе, вонзился в стену у него за спиной и дрожал теперь в двух дюймах от его головы.

Поднявшись на ноги, я ринулся к человеку, бросившему нож, и захватил его врасплох. Я ударил его кулаком в лицо, и он рухнул как подкошенный. Как хорошо было знать, что ему больно, и бить в лицо, ощущая под руками его мягкий рот, из которого шла кровь. Я услышал собственный смех и тяжелое, прерывистое дыхание и почувствовал острую боль под ребрами. «Как хорошо, — подумал я, — как хорошо!»