— Там — ванная, а это — туалет. Есть и радио, чтобы ты не скучал. Одного я не смогу сделать — привести к тебе девицу. Не подумай, многие бы с радостью прибежали, потому что ты еще здорово интересный мужчина, но я не верю их умению держать язык за зубами. Женщины очень болтливы, поэтому пока побудь лучше бобылем. А когда что-нибудь понадобится — звони.

Он протянул мне руку.

— Ни о чем не думай, Спи спокойно.

— Мне уже повезло хотя бы в том, что я познакомился с такими парнями, как Пастель и ты.

Он махнул рукой, отвергая всякие благодарности.

— Колесо жизни вертится без остановки, и ты это знаешь не хуже меня. Может статься, придет такой день, когда мне понадобятся твои услуги. Все мы крепко-накрепко связаны одной веревочкой.


* * *

В двенадцать ночи бармен принес мне бутылку шампанского в ведерке с колотым льдом и кое-какую еду.

— От хозяина. Кушайте на здоровье.

Он удалился, подмигнув, как заговорщик.

Я опорожнил бутылку, слушая радио.

Сложившись с усталостью после путешествия, выпитым виски и пережитым волнением, шампанское меня доконало. Я уснул, позабыв о том, что уже через двадцать четыре часа после освобождения по моим следам идет полиция... и целая свора убийц.


* * *

Мои наручные часы показывали десять. Я раздернул легкие тюлевые занавески и впустил в комнату солнце. Потом, не выдержав, приоткрыл окно, но не высунулся, боясь быть узнанным.

Язык мой заплетался, голова гудела. Ничего удивительного: за пять лет я впервые по-настоящему выпил.

Я успел принять душ к тому времени, когда появился Кусселли с подносом. Там была чашка горячего кофе, горка свежих румяных булочек и кипа газет.

— Привет! Ну, пришел в себя?

— С похмелья голова трещит. Отвык от вина.

— В таком случае почитай для разнообразия. Твоей особой пока еще заняты, но через несколько дней появится новая тема и тебя забудут.

— В отношении Марселя Бланка пока ничего?

— Я уже дал задание своим парням, но предупреждал ведь, что на это нужно время. Скажи, когда ты его найдешь, будет бурное объяснение?

Я пожал плечами, действительно не зная, что меня ждет.

— Возможно, все решится легко и просто, но могут возникнуть и неприятности.

— Видишь ли, я боюсь за своих ребят. Если с тобой... Одним словом, мне бы не хотелось их подводить.


* * *

Утро тянулось бесконечно долго. В газетах печатали в основном всякие фантастические предположения полицейских и репортеров относительно гибели Моники. Говорилось даже, что ее мог убить из ревности любовник. Но дневные газеты решительно отвергли эту версию, потому что тот, как выяснилось, во время убийства находился в Бордо, а значит, у него было неопровержимое алиби. И за отсутствием других подозреваемых я остался основным.

Впрочем, и газеты, и радио подчеркивали, что меня разыскивают только как свидетеля, но при этом сообщали мои приметы и напоминали о недавнем освобождении из тюрьмы.

Около часа дня бармен принес жареную свинину с картофелем, но я едва до них дотронулся.

Сидя перед окном, я, как любопытная старая дева из провинциального городка, смотрел сквозь тюль на улицу, на прохожих. Было жарко, солнечно и рукой подать до моря, но я не мог этим пользоваться.

Прохожие беззаботно улыбались, радуясь погожему деньку, болтали о пустяках. Все были легко одеты, я им страшно завидовал, тоже мечтая о праве гулять и наслаждаться жизнью, купаться и танцевать с хорошенькой девушкой, а не скрываться в запертой душной комнате.

«У тебя есть только один шанс из ста».

Эта фраза преследовала меня, как надоевший рефрен. Может, и правда было бы умней послушаться и не стараться встретиться с Моникой Вотье? Ведь тогда я бы мог пользоваться так дорого доставшейся мне свободой!

Но я тут же опомнился. Целых пять лет мысль о возмездии не давала мне покоя, поддерживала меня, помогла не опуститься, спасла от безумия.

Почему же теперь такое малодушие?

Я встал и принялся ходить по комнате. Четыре шага — поворот, еще четыре — снова поворот. На протяжении пяти лет вот так же я ходил по тюремной камере. А теперь просто сменил обстановку.


* * *

В одиннадцать вечера пришел Кусселли.

— Не думай, что я про тебя забыл, но мне надо работать в своей коробке. Это мой единственный заработок.

— Зачем ты извиняешься? Я и без того достаточно переживаю, что доставляю тебе столько хлопот.

— Мои парни раскопали одного Бланка, хозяина гаража в Ницце, но не того. По имени Август, семидесяти лет.

— Может, его отец?

— Мы тоже об этом подумали. Под предлогом финансовой инспекции ребята его расспросили. Он одинокий, вдовец, ни жены, ни детей.

Я горестно вздохнул. Кусселли похлопал меня по плечу.

— Не падай духом, мы не бросим поисков. Только если сам откажешься.

— Я сейчас в таком положении, что, если бы и хотел, уже поздно.

Он промолчал, но посмотрел на меня с любопытством. И вдруг я почувствовал необходимость довериться ему полностью. Не из желания оправдаться, а чтобы не чувствовать себя одиноким со своей невероятно тяжелой тайной на плечах.

— У тебя есть время выслушать меня?


* * *

Я завершил свою исповедь уже за полночь, начав с женитьбы и кончив убийством Моники Вотье. Кусселли слушал меня внимательно, ни разу не прервал, только беспрерывно дымил, прикуривая одну сигарету от другой.

— Теперь ты знаешь не меньше меня... Не думай, будто я рассказывал небылицы, чтобы разжалобить тебя. Доказывать свою невиновность тоже не собирался. Ведь твое отношение ко мне не зависит от того, виновен я или нет.

Он улыбнулся и несколько раз кивнул.

— Конечно, это ничего бы не изменило, потому что ты пришел от Пастеля. А потом, твои дела касаются только тебя, и я не стал бы ни о чем спрашивать. Но сейчас с чистой совестью могу сказать: на твоем мес^е я бы поступил так же.

— Теперь ты понимаешь, что Марсель Бланк — единственная возможность узнать, кто все это организовал.

— Да, распутать эту историю сможешь только ты сам. Я, как и ты, провел за решеткой пять лет, нам известен твердый закон, существующий у зеков: самому заниматься своим делом. Я никогда не стану осведомителем, но и непосредственно участвовать ни в чем не собираюсь. Не сомневайся, я сделаю все, чтобы отыскать Марселя Бланка. Остальное — твоя работа. Скрывать тебя буду, сколько потребуется, потому что ненавижу легавых, это дело принципа. Но большего у меня не проси.


* * *

Прошло еще два дня, в течение которых я метался от кровати к окну, от окна к двери и назад. Газеты перестали писать об убийстве Моники Вотье, а если и мелькали кое-какие сообщения, то только на третьей странице, причем все они были ерундой.

Я ничего не писал Анне из боязни, что письма к ней будут проверять. Бармен, приносивший мне еду, говорил только о погоде. Барометр упорно показывал «ясно».

Это совсем не радовало. Синее, спокойное море, о котором я тосковал все эти годы, существовало не для меня, нельзя было даже пройтись по кромке воды.

Я продолжал перебирать в голове свои безрадостные мысли, которые мучили даже во сне. Еще несколько подобных дней, и меня можно будет отправить в сумасшедший дом.


* * *

В одиннадцать вечера ко мне как вихрь ворвался Кусселли, глаза его радостно сверкали. Он был крайне возбужден.

— На этот раз мы его точно засекли, ты слышишь? Твоего Марселя Бланка. Ему двадцать девять лет, и ремонтную мастерскую он открыл в октябре 1960 года.

Иными словами, через два месяца после моего ареста. Даты совпадали.

Кусселли добавил:

— Могу даже описать его внешность. Высокий брюнет с длинным лицом.

— Точно, это он.

— Его мастерская находится перед Сен-Тропе, справа, если ехать от Канн. На ней вывеска «Кальтекс» — уж не знаю, что это означает. Он живет с женой и имеет механика.

Я решительно кивал головой.

Хочет того Марсель Бланк или нет, но ему придется сказать правду, даже если для этого мне потребуется прибегнуть к силе.

 Глава 7

Было девять утра, отпускники очень редко встают рано, поэтому улицы Канн были безлюдны. Мопед, купленный недавно в одном гараже, негромко тарахтел по шоссе.

Вопреки уговорам КуСселли, ночью я так и не смог ни на секунду закрыть глаза, до такой степени был возбужден, думая о предстоящем свидании.

Перед самым моим отъездом Кусселли принес какой-то флакон.

— Тебе было бы лучше изменить цвет волос...

Быстродействующая краска через час сделала меня брюнетом, местным уроженцем. Это сильно изменило мою внешность, а выражение лица вообще казалось теперь чужим. Кроме того, я стал больше походить на того типа с фотографии в моем паспорте.

— Ну, ни пуха ни пера! — напутствовал меня Кусселли.— Но если сцапают, не забудь: тебя здесь и близко не было. Ни меня, ни мою забегаловку ты не видел.

Он же посоветовал мне приобрести мопед.

— Полицейские — опытные и хитрые люди, но имеют кое-какие укоренившиеся и не совсем верные понятия. Они почему-то воображают, что убийца должен непременно разъезжать на автомобиле, предпочтительно гоночном. На чем такое мнение основано — неясно, но оно существует... А на подобной трещотке ты покажешься обычным работягой, спешащим по делам.