— Если бы он действительно голодал, то ел бы капусту и сырой, — ответила Мад.

Что еще раз доказывает, подумала Эмма, правильность ее теории о том, что старики не так остро переносят тяжелые времена, не так беспокоятся, как молодые. Эмме не слишком хотелось есть. Она все вспоминала, как мистер Уиллис говорил про то, что пришлось размозжить капралу голову…

Когда обед был закончен, она спустилась в подвал, надеясь найти Джо. Он был там, выкладывал рядами свеклу и лук. Он сразу обернулся, когда она вошла.

— Этого нам хватит, чтобы какое-то время протянуть, — сказал он. — Я слыхал, что лук очень полезен, а из свеклы можно варить суп. В той комнате, где в старину держали посуду, лежат мешки с картошкой. Голодать не будем — картошка, лук, свекла, добавим и зелень. Да и яблок хватит до нового урожая, я так и говорил Мадам, когда мы их собирали.

Он с гордостью огляделся по сторонам. Корнеплоды вполне могли быть экспонатами на сельскохозяйственной выставке или даже призами, выигранными в школьных спортивных состязаниях.

— Теперь я жалею, — сказал Джо, — что не заложил часть картошки в подвал, но ты же знаешь Мадам, она любит есть только молодую.

На первом месте она, подумала Эмма, до остальных нет дела. Он умрет за нее, как в старину люди шли на смерть за Бога.

— Джо, — спросила она, — что вы сделали вчера вечером?

Он повернулся спиной и принялся переставлять на полке луковицы.

— Не хочу вспоминать. Пожалуйста, Эмма…

— Ты должен мне рассказать, — взмолилась она. — Я знаю, это было ужасно, но… До обеда приходил лейтенант Шермен, и Мад заставила меня проводить его к мистеру Уиллису. Он так или иначе направлялся туда, чтобы расспросить, и я решила, что в случае чего пригожусь. Все прошло отлично, мистер Уиллис абсолютно ничего не выдал. Но, после того как лейтенант ушел, он сказал… он сказал, что пришлось размозжить ему… Она не смогла закончить. Джо обернулся и посмотрел на нее.

— Когда мы с мистером Трембатом обошли вокруг поля, как и приказал мистер Уиллис, мы вышли из «лендровера» и посмотрели вниз на берег, Мистер Уиллис уже был там. Вода начала спадать. Он добрался до дальнего конца пляжа, как раз под то место, где мы стояли, и стал карабкаться вверх — но мы все же различали его силуэт. Он вскарабкался на Журавлиный утес, — кто этого летом не делал, — а когда добрался до верха, стащил с трупа мешки и сел на корточки…

— Ну и? — спросила Эмма.

— Я спросил у мистера Трембата, что это он делает, и он ответил, что, похоже, мистер Уиллис снимает ботинки и надевает их опять на капрала. Потом мы увидели, как он поднял что-то с земли, знаешь, иногда попадается такой сланец с острыми, как нож, краями, а мистер Трембат как крикнет: «О, Боже!», и я струсил, наверно, не мог больше, отвернулся в сторону. Через несколько секунд раздался всплеск, он сбросил труп с обрыва в глубину, а тогда был ветер, помнишь, и отлив там несет на восток. Потом он надел свои ботинки и начал спускаться вниз, а мешки засунул под мышку. Я попрощался с мистером Трембатом. Почему-то мне не хотелось снова видеть мистера Уиллиса. Я вернулся к дому, вошел внутрь, и меня стошнило. Потом я поднялся к Мадам пожелать ей спокойной ночи и рассказал ей обо всем, что случилось.

Джо прислонился к полке, на которой хранилась свекла. Позади было маленькое закопченное окошко, затянутое паутиной. Он уставился на свой огород, краешек которого виднелся из этого окошка. Эмма взяла его за руку, и они стали вместе смотреть сквозь паутину в окно. Они не видели ничего. Они думали об одном, представляя это каждый по-своему.

— Что же будет дальше? — спросила она.

— Не знаю. Думаю, они найдут тело.

— Мистер Уиллис говорил то же самое. Сказал, что оно всплывет.

— Так обычно и бывает.

— Пугает больше всего то, что пришлось втянуть в это дело мистера Уиллиса и мистера Трембата. И еще — знаешь ли ты, что, когда Терри упал со скалы, он нес гелигнит? Мистер Уиллис спрятал взрывчатку где-то в своем домике.

— Не знал об этом, — мрачно произнес Джо, — но не удивляюсь. У Терри такое дружки, что от них и не такого можно ждать.

— Не будем говорить про это Мад.

— Не будем.

Не потому, что она будет недовольна, подумала Эмма, она, пожалуй, как и мистер Уиллис, скажет, что когда-нибудь это может и пригодиться.

— Что бы ни случилось, — сказала она, подчиняясь внезапному порыву, — давай не будем ничего скрывать друг от друга. У нас должен быть неписаный договор, что если кто-нибудь из нас о чем-нибудь узнает или услышит, то тут же расскажет другому. Ты согласен?

— Да, конечно, — ответил Джо. — Так всегда и было, по крайней мере со мной. — Он будто даже удивился ее словам.

— А может, и не всегда. То есть я хочу сказать, что в повседневной жизни это не важно. Такого, как сейчас, с нами никогда не случалось. Должен быть кто-то, кому можно доверять, кто-то, кто тебя никогда не обманет.

Джо молчал. Он никогда не был скор на решения и сейчас, похоже, усиленно обдумывал ее заявление.

— Так дети думают о своих родителях, — наконец сказал он, — я помню, у меня так было. Не мог поверить, когда мои улетели в Австралию и бросили меня. Думал, что это я виноват, да так в какой-то степени и было. Я обманул их надежды тем, что не был таким же умным, как они. Знаешь, Эмма, иногда я пытаюсь вспомнить их лица и не могу, и это ужасно. По-моему, если бы они умерли, то не было бы так страшно.

— Как же, — сказала Эмма. — Как же… Джо, дорогой… — Она порывисто прильнула к его руке. Наверное, он прав. Эмму никогда не тревожила мысль, что фотография ее бедной красивой мамы в спальне, которую она по старой привычке целовала каждый вечер, далека от реальности и могла быть портретом персонажа из старинной книги; но, а если бы Папа не овдовел, а развелся, и ее мать была бы еще жива — симпатичная, хорошо сохранившаяся женщина — замужем за кем-нибудь в Швейцарии или даже в Америке. Чувствовала бы она, как Джо, что она обманута, брошена, да еще и по собственной вине? Как это ужасно, подумала Эмма, что нельзя оказаться на месте другого человека. Пожалуй, это удалось только мистеру Уиллису вчера вечером, в другом, конечно, смысле, когда он надел ботинки мертвеца. Но ведь это капрал отправился под воду, а не мистер Уиллис. Мы избавляемся от опасных вещей: трупов, воспоминаний, снов…

Из-за окна донеслись крики и улюлюканье, и мимо пробежали Колин и Сэм, за которыми по пятам гнались Энди и малыш Бен. В воздухе неслись снаряды. Черный Бен с сосредоточенным и мрачным лицом прицелился и метнул огромную еловую шишку с сучком на конце прямо в спину своего закадычного дружка Колина. Колин, драматически споткнувшись, приложил руку к сердцу и упал.

— Готов! — заорал Энди и, схватив своего трехлетнего спутника за талию, обнял его, похлопывая по голове, как делают футболисты после забитого гола. Колин лежал распластавшись, так же как за день до этого лежал капрал, и стрелок Бен подбежал к своему оружию, поднял его и занес над головой. Подошел Энди и пнул распростертого на земле Колина.

— С этим покончено, — крикнул он, — оставим его воронам.

Он устремился за более проворным Сэмом, сзади пристроился Бен, а Колин, воскресший чудодейственным образом, схватил брошенный Беном метательный снаряд и устремился в погоню за всеми троими.

— Джо, — шепнула Эмма, — так нельзя, мы не должны позволять им такое.

— Ага, — согласился Джо, — я с ними разберусь. Они топчут мои саженцы — пусть играют в другом месте. Рассерженный, он бросился из комнаты к черному ходу, чтобы изгнать со своей территории эту мелюзгу. «Бесполезно, — думала Эмма, — он меня не понял, я имела в виду совершенно другое. По-прежнему я в одиночестве».

Уже опять стемнело, опустили шторы, и мальчишки разошлись по своим спальням, готовясь к вечернему купанию в ванне, когда с подъездной аллеи донесся звук приближающейся машины и три длинных гудка.

— Это Папа, — закричала Эмма и побежала из музыкальной комнаты, где она сидела с бабушкой, к входной двери, а затем по тропинке через двор навстречу Папе. Из машины появилась знакомая высокая, довольно плотная фигура: и вот Эмма уже в объятиях отца; у него светлые, как когда-то у Мад, волосы, тоже уже тронутые сединой, такой же, как у нее, крючковатый, но еще более выдающийся нос. На нем ворсистая тяжелая старая водительская куртка, Эмме так хорошо знаком ее запах.

— Привет, привет, привет, — проговорил он, целуя ее в обе щеки — Папа всегда повторял и слова, и действия. — Ну и ну, ну и ну, вот так поездка. Я выехал в десять, нет, в десять тридцать, а уже семь, постоянные остановки, если бы не мой специальный пропуск, я бы никогда сюда не добрался. Как Мад? Она наверху? Уже легла? А Бевил Саммерс еще приезжал? — Папа никогда не ждал ответа на свои вопросы. Только ты приготовишь ответ, как он уже перескакивает на следующий вопрос. За разговором он вытащил с заднего сиденья сумку. — Где Джо? Может, он отгонит машину? Я бы чего-нибудь выпил, просто умираю от жажды. До ужина мне надо принять ванну. Как Дотти, в хорошей форме? Эти ужасные дети, я надеюсь, не будут ужинать с нами?

— Нет, Па, милый, конечно, нет. Малыши, наверное, уже легли.

— Вот и слава Богу. Не очень-то хочется, проехав без остановки триста миль, быть встреченным бандой орущих детей. — Он обнял дочь за плечи, и вместе они пошли по дорожке к дому. — Здесь так тихо. Непонятно, по-моему, вы рассказывали, что под каждым кустом прячутся коммандос, а над деревьями висят вертолеты. Чушь какая, наверно ничего и не было такого. Мама?

Голос его раскатился по всему дому. Мад ждала в холле с распростертыми объятиями.

— Вик, мой дорогой.

Наблюдая за ними, Эмма, как обычно, поразилась семейному сходству. Волосы, глаза, носы, подбородки, цветущий вид, но на этом все. Ни одной общей мысли, ни одного общего идеала. Только одинаковая непреклонность и агрессивность, если, на пути встретятся препятствия.