Дойдя до виа Сан Микеле и направляясь к пансионату Сильвани, я увидел, что у двери стоит какой-то мужчина и разговаривает с синьорой. Я сразу узнал фигуру, обнаженную голову и профиль. Это был полицейский агент из Рима, тот самый агент в штатском, которого во вторник я видел в церкви.

Я находился около дома номер 5 и, инстинктивно нырнув в открытую дверь, поднялся на второй этаж. Постучал в дверь квартиры Карлы Распа. Никто не ответил. Я взялся за ручку, дверь подалась. Я вошел и закрыл за собой дверь.

Глава 18

Я думал, что квартира пуста, но звук закрывшейся двери потревожил кого-то в ванной. Из нее вышла женщина в фартуке и с половой тряпкой в руках. Она остановила на мне подозрительный взгляд.

– Что вам нужно? – спросила она.

– У меня назначена встреча с синьориной Распа, – солгал я. – Она сказала, что может задержаться, и просила ее подождать.

– Очень хорошо, – сказала женщина. – Эта комната готова, но я еще не прибралась в ванной и на кухне. Устраивайтесь поудобнее.

Она вернулась в ванную, и я вскоре услышал шум льющейся воды. Я подошел к окну и, выглянув на улицу, посмотрел в сторону дома 24. Мужчина все еще стоял там. Говорила в основном синьора Сильвани, сопровождая свою речь энергичными жестами. Говорила она, должно быть, обо мне. Рассказывала агенту, что я каждый день работаю в библиотеке, что и сейчас, наверное, там, что я живу под ее крышей ровно неделю, что в Руффано я приезжий. Если он объяснил ей, кто он такой и предъявил удостоверение, то обязательно попросит ее показать мою комнату. Конечно, он поднимется наверх, осмотрит шкафы, ящики, мой саквояж. Он не найдет ничего полезного для себя. Документы при мне. Пока что синьора Сильвани не делала никаких попыток пригласить его в дом. Оба были поглощены беседой. Но вот женщина, прибиравшая в квартире, вернулась в комнату, и я отошел от окна.

– Хотите кофе? – спросила она.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – ответил я.

– Никакого беспокойства, – сказала она. – Иначе что скажет синьорина.

В ее лице было что-то знакомое. Она была молода, далеко не уродлива, но ее растрепанные волосы говорили о неудачной попытке походить на кинозвезду с афиши.

– Кажется, я вас где-то видела? – спросила она.

– Я тоже об этом подумал, – ответил я. – Но Руффано не такой большой город. Возможно, на улице.

– Возможно. – Она пожала плечами и улыбнулась.

Женщина пошла на кухню, а я вернулся к окну. За то время, что мы разговаривали, мужчина исчез: либо вошел в дом, либо прошел дальше по улице.

Я взял в руки журнал и устроился у окна, краем глаза посматривая на дом синьоры Сильвани. Вскоре женщина вернулась, неся кофе.

– Прошу вас, синьор, – сказала она. – Я вспомнила, где вас видела.

Вы разглядывали толпу около Оньиссанти. Вы еще спросили у меня, что случилось и почему приехала полицейская машина. На руках у меня была маленькая девочка. Она плакала. Помните?

Я помнил. Руффано и впрямь невелик. Никуда не денешься.

– Вы правы, – сказал я. – Теперь я действительно вспомнил. В машину садились два человека.

– Джиджи, – сказала она. – Все было так, как я вам сказала, им надо было опознать одежду бедной Марты Зампини. Полицейские отвезли их аж в Рим.

Подумать только, проделать такой путь в полицейской машине! Не будь этого жуткого дела, путешествие могло бы им понравиться. Потом ее тело привезли сюда и вчера похоронили. Но какое преступление! И все из-за десяти тысяч лир. Проходимец, который это сделал, никак не признается. Воровство, да, в этом он признается, мой муж прочитал в газете, но не убийство. По-моему, прибегая ко лжи, он надеется спасти свою шкуру.

– Вероятно, – сказал я.

Я пил кофе, не сводя глаз с противоположной стороны улицы.

– Они вынудят его сознаться, – продолжала она. – У полиции свои приемы, нам это известно. – Она стояла, глядя, как я пью кофе; разговор был для нее приятным перерывом в утренней работе.

– Вы знали убитую? – спросил я.

– Знала ли я Марту Зампини? – переспросила она. – Все, кто живет около Оньиссанти, знали Марту. В старину она и Мария Джиджи работали у отца профессора Донати. Вы знаете профессора Донати из художественного совета?

– Да, я его знаю.

– Вчера говорили, что это он договорился с полицией привезти тело и заплатил за похороны. Это замечательный человек, он многое сделал для Руффано, как и его отец до него. Если бы бедная Марта продолжала работать у него, то и по сей день была бы жива.

– Почему она ушла от него?

Женщина пожала плечами.

– Слишком много этого. – Она щелкнула себя по шее. – Джиджи говорили, что за последние месяцы она совсем опустилась. Все время грустила.

Но о чем ей было грустить, о ней хорошо заботились. Мария Джиджи говорила, что после войны, с тех пор как Марта рассталась с семейством Донати, она так и не оправилась. Ей очень недоставало малыша. Она все время говорила о нем, о маленьком мальчике, брате профессора Донати, который пропал с немецкими войсками. Но ведь это жизнь, разве нет? В жизни всегда что-то не ладится.

Я допил кофе и отодвинул поднос.

– Благодарю вас, – сказал я.

– Будем надеяться, что синьорина Распа не слишком задержится, – сказала она и, остановив на мне хитрый взгляд, добавила:

– Она красивая, правда?

– Очень красивая, – согласился я.

– У синьорины много поклонников, – сказала она. – Уж я-то знаю, мне часто приходится прибирать после того, как они здесь обедают.

Я улыбнулся, но от комментариев воздержался.

– Ну что ж, – сказала она, – мне пора уходить. Надо еще кое-что купить, до того как муж придет на перерыв. Слава Богу, моя мать присматривает за малышкой, пока я работаю здесь у синьорины.

Перед домом 24 по-прежнему не было признаков жизни. У агента уже было достаточно времени, чтобы осмотреть мою комнату и спуститься. Возможно, он тоже пьет кофе с синьорой Сильвани. Я сделал вид, будто увлекся журналом.

Минут через пять женщина вернулась из кухни. На ней был длинный джемпер, в руках она держала нитяную сумку.

– Я ухожу, – сказала она. – Надеюсь, вы проведете приятный день с синьориной.

– Благодарю, – сказал я.

Она попрощалась и вышла из квартиры. Я слышал, как она спускается по лестнице, затем увидел, как она идет по виа Сан Микеле. Я стоял у окна, не сводя глаз с дома 24, но из него никто не выходил. Должно быть, агент уже ушел. Должно быть, ушел, когда женщина предложила мне кофе. Теперь он, видимо, где-то в университете, наводит справки в регистрационном бюро или в библиотеке. И значит, в библиотеку вход мне заказан. В пансионат Сильвани тоже. Укрытием для меня могли служить только квартира, в которой я сидел, и дом брата на виа деи Соньи. Но если я покину эту квартиру, то по пути к дому Альдо могу повстречаться с агентом. Не исключено, что он дожидается, когда я вернусь в пансионат синьоры Сильвани.

Я вынул из кармана сигареты и закурил. Мне пришел на ум бедный студент Марелли, сломавший шею у подножия театральной лестницы. Той самой лестницы, на которой в прошлую пятницу я встретил испуганного юношу. Очевидно, студента. В тот день не было комендантского часа, но, видимо, стражники Альдо допрашивали и его, следуя правилам их фантастической средневековой игры. На сей раз игра завершилась смертью. Уравновесились ли весы небесной справедливости? Закончена ли игра?

В качестве директора художественного совета Альдо был членом правления университета. Значит, он будет присутствовать на собрании, которое созвал у себя ректор. И, как все остальные, примет объяснение, выдвинутое в качестве причины смерти Марелли, – студент испугался и бросился бежать от патруля, – но в глубине души он не может не знать истинной причины.

Я посмотрел на часы. Двадцать пять минут двенадцатого. Я принялся мерить шагами комнату. Затем выглянул в окно. Перед домом 24 ни души. Когда Карла Распа вернется, чем я объясню ей свое присутствие в ее квартире? Я не видел ее с четверга, с того самого вечера, когда столь нелюбезно с ней обошелся. Для извинений момент не совсем подходящий.

Я пошел в ванную. На полках стояли разные флаконы и бутылки, на табурете лежал халат. Над ванной на распялке висела торопливо простиранная ночная рубашка. В биде почти до самых краев стояла покрытая мыльной пеной вода, и в ней мокли несколько пар чулок. От их вида меня затошнило. Едва сдерживая рвоту, я вернулся на кухню. Весь этот интимный беспорядок напомнил мне гостиничные номера далекого прошлого: во Франкфурте, в других городах рядом с так же замоченным нижним бельем моей матери валялись мужские носки, носовые платки, зубные щетки, флаконы с лосьоном для волос. К ванне прилипли волосы. От этого у меня, двенадцатилетнего мальчика, выворачивало живот. По всей Германии и до самого Турина меня преследовал смрад похоти. Я и теперь не забыл его.

Я снова подошел к открытому окну, сел и закурил еще одну сигарету.

Интересно, подумал я, что представляет собой женщина, которая в порыве ревности преследовала анонимными телефонными звонками лежащего в римской больнице ректора. Возможно, отвергнутая любовница моего брата или претендентка, чьи претензии на эту роль не увенчались успехом? Кто бы ни была эта женщина, она, должно быть, догадывалась об отношениях между Альдо и женой ректора. Хоть звонки и прекратились, Альдо необходимо предупредить о них до того, как он увидится с ректором. Пожалуй, надо позвонить Джакопо и попросить его передать Альдо, чтобы тот, как только вернется домой, позвонил мне сюда, на квартиру Карлы Распа.

Я перелистал телефонный справочник и нашел номер. Попросил телефонистку соединить меня и стал ждать. Никто не ответил. Либо Джакопо нет дома, либо он в своей комнате. Я положил трубку и снова подошел к окну. Вверх по улице с криками и свистом шла стайка студентов, одетых в маскарадные костюмы и шляпы. Один из них нес в руке палку с привязанным на конце пакетом и совал ее прямо в лица прохожих.