Его собеседник согласно кивнул:

– Так вы думаете?..

– Там же был и Джордж Кроссфилд – правда, не в день расследования, а на следующий. Говорит, что хотел присутствовать на похоронах, но по дороге машина у него сломалась. Вы что-нибудь знаете о нем, месье Пуаро?

– Немного. Но хотел бы знать гораздо больше.

– Ну, вот видите! Как я понимаю, завещание мистера Эбернети интересовало довольно любопытную группу людей. Надеюсь только, что нам не придется проверять их всех.

– Я тут собрал некоторую информацию – она полностью в вашем распоряжении. Естественно, у меня нет никакого права допрашивать этих людей. Более того, мне кажется, что на данном этапе это и не нужно.

– Я буду потихоньку копаться сам. Понимаю, что вы не хотите слишком рано насторожить нашу птичку, но если уж дело дойдет до этого, то хотите быть полностью готовым.

– Да, это практически беспроигрышная методика. Поэтому вам, мой друг, остается рутина – со всеми теми средствами, которые имеются в вашем распоряжении. Медленно, но верно. Что же касается меня…

– Слушаю вас, месье Пуаро.

– Что же касается меня – то я поеду на север. Как я вам уже говорил, больше всего меня интересуют люди. Именно так – немного подготовки, и я на пути на север. Моя цель – покупка загородного поместья для иностранных беженцев. А сам я – представитель УВКБ ООН.

– А что такое это УВКБ ООН?

– Агентство ООН по делам беженцев. Неплохо звучит, как вы думаете?

На лице инспектора Мортона появилась ухмылка.

Глава 14

– Благодарю вас, вы очень добры, – сказал Эркюль Пуаро Джанет, с лица которой не исчезала хмурая гримаса.

Все еще сжимая губы в тонкую ниточку, служанка вышла из комнаты. Ох уж эти иностранцы! Нахал, да и только! Ну и что, что он специалист по внезапной остановке сердца, – это вроде то, от чего умер мистер Эбернети. Вот это-то как раз может быть правдой – уж больно неожиданно отошел хозяин, даже доктор удивился. Но какое до того дело иностранцу, который нынче приехал и везде сует свой нос?

Да и миссис Лео легко сказать: «Прошу вас, ответьте на вопросы доктора Понтарлье. У него есть причины их задавать».

Вопросы… От этих вопросов никуда не денешься. Иногда приходится заполнять целые листы – почему это правительство или кого-то еще так интересует ее, Джанет, личная жизнь? Да еще и возрастом постоянно интересуются – совершенно нескромно. От нее они этого не дождутся. Возраст она себе уменьшила на пять лет. А почему бы и нет? Если она чувствует себя на пятьдесят четыре, то, стало быть, ей и есть пятьдесят четыре.

Хотя месье Понтарлье ее возраст не интересовал. У него остались хоть какие-то крохи приличия. Он задавал только вопросы о лекарствах, которые принимал хозяин, и где их хранили, и не принимал ли он их, может быть, больше, чем надо, если неважно себя чувствовал, и не мог ли иногда совсем забыть о них… Как будто она могла запомнить всю эту ерунду – хозяин сам знал, что делает! А этот вопрос о том, сохранились ли какие-нибудь из его лекарств? Естественно, их все сразу же выкинули. Сердце – этот иностранец употребил какое-то длиннющее слово. Доктора все время выдумывают что-то новое. Их послушать, так у старины Роджера в спине выскочил какой-то диск. Да у него элементарное люмбаго, и больше ничего. У нее самой был отец-садовник, так вот он все время страдал от этого люмбаго. Тоже мне, доктора!..

А в это время самопровозглашенный врач вздохнул и направился на поиски Лэнскомба. От Джанет он много не узнал, да и не очень рассчитывал на это. Все, чего он хотел, так это сверить ту информацию, которую ему удалось получить от служанки, с той, которую ему сообщила Хелен Эбернети и которую сама она получила из того же источника – правда, с гораздо меньшими трудностями. Дело в том, что Джанет считала, что миссис Лео имеет законное право задавать ей любые вопросы, а сама Джанет получала настоящее удовольствие, вспоминая события последних двух недель жизни ее хозяина. Она любила порассуждать о болезнях и смерти.

Итак, подумал Пуаро, на информацию, полученную от Хелен, можно положиться. Да он в этом и не сомневался, хотя по природе своей и из-за большого опыта никогда никому не доверял с первого раза, не убедившись, что люди говорят правду.

Но в любом случае информации оказалось мало, и она была не интересна. Все сводилось к тому, что Ричарду Эбернети прописали желатиновые капсулы с витаминами. Капсулы находились в большом пузырьке, который к моменту смерти Эбернети был почти пуст. Любой, кому это было надо, мог поработать над одной или несколькими капсулами шприцем с тонкой иглой и положить их таким образом, чтобы смертельная доза была принята пациентом через несколько недель после отъезда убийцы. Или же некто мог проникнуть в дом за день до смерти Ричарда и положить капсулу в пузырек именно тогда. Или же убийца мог заменить снотворную таблетку на что-то другое – это, кстати, казалось наиболее вероятным. Или же этот некто мог добавить что-то в еду или напитки…

Эркюль Пуаро провел свой собственный эксперимент. Главный вход в дом был на замке, но боковая дверь, выходящая в сад, не запиралась до самого вечера, и около четверти второго, когда садовники ушли на ланч, а домочадцы собрались в столовой, сыщик зашел на территорию усадьбы, прошел к боковой двери и поднялся по лестнице в спальню умершего, так никого и не встретив. Попробовал он и другой вариант: через занавешенную дверь проник в кладовку, где хорошо слышал, что говорилось в кухне, находившейся в конце коридора, – и опять его не заметила ни одна живая душа.

Конечно, это было возможно. Но было ли так сделано? Ничто на это не указывало. Правда, Пуаро и не искал доказательств – его гораздо больше интересовали теоретические возможности. Об убийстве Ричарда Эбернети можно было говорить только с гипотетической точки зрения. А вот в деле об убийстве Коры Ланскене доказательства действительно были нужны. Для Пуаро важно было изучить людей, находившихся в доме в день похорон, и составить о них свое собственное мнение. План у него уже созрел, но прежде он хотел еще раз переговорить со старым Лэнскомбом.

Дворецкий держался вежливо, но соблюдал дистанцию. Хотя старик и не был так резко настроен против Пуаро, как Джанет, он тем не менее рассматривал этого иностранца, как внезапно появившуюся на стене надпись: «Вот к чему все мы придем!»

Дворецкий отложил кусок замши, которой любовно полировал серебряный чайник георгианской эпохи, выпрямился и вежливо произнес:

– Слушаю вас, сэр.

Детектив осторожно расположился на буфетном стуле.

– Миссис Эбернети рассказала мне, что вы планировали поселиться в сторожке у северных ворот, после того как закончите свою деятельность здесь?

– Именно так, сэр. Хотя сейчас все переменилось. Когда поместье продадут…

Пуаро жестко прервал слугу:

– Думаю, что это все еще возможно. Для садовников есть коттеджи, а сторожка не нужна ни жильцам, ни обслуживающему персоналу. Это все, вероятно, можно будет организовать.

– Что ж, благодарю вас за предложение, сэр. Но мне как-то не верится… Большинство постояльцев ведь будут иностранцами, нет?

– Да, иностранцами. Среди тех, кто бежал из Европы в эту страну, есть немало старых и недееспособных людей. В их собственных странах для них нет будущего, потому что у этих людей, как вы понимаете, родственников совсем не осталось. А сами они не могут зарабатывать себе на жизнь так, как это могут делать здоровые мужчины и женщины. Поэтому были собраны деньги, и теперь ими управляет организация, которую я имею честь представлять, – собраны для того, чтобы найти и обустроить для этих людей загородное жилье. Это место, на мой взгляд, подходит идеально. Так что дело можно считать решенным.

Лэнскомб тяжело вздохнул:

– Вы же понимаете, сэр, что больше всего на свете я бы хотел, чтобы этот дом остался в семье. Но я знаю, что нынче происходит за окном. Никто из семьи не может себе позволить жить здесь – да мне кажется, что молодым леди и джентльменам это и не нужно. Сейчас очень трудно найти помощников по дому, но даже если их найдешь, то это получается дорого и малоэффективно. Я очень хорошо понимаю, что роскошные усадьбы свое отслужили. – Дворецкий вздохнул еще раз. – И уж если этому дому суждено стать частью какой-то организации, то уж лучше пусть это будет организация, о которой вы только что говорили. Нам в этой стране повезло, благодаря нашему флоту и авиации и нашим храбрым молодым людям. Да и то, что мы находимся на острове, сыграло свою роль. А вот если б Гитлер высадился здесь, то мы все, как один, взялись бы за оружие и дали бы ему коленом под зад. Я уже не так хорошо вижу, чтобы метко стрелять, но ведь есть вилы, сэр, и их-то я и намеревался использовать в случае надобности. Мы гордимся тем, что всегда принимали пострадавших в нашей стране, и так это и будет продолжаться.

– Благодарю вас, Лэнскомб, – мягко произнес Пуаро. – Смерть вашего хозяина стала для вас, должно быть, сильным ударом.

– Именно так, сэр. Я служил у хозяина со времен его молодости. Мне в жизни очень повезло – он был лучшим хозяином на свете.

– Я разговаривал со своим другом, можно сказать, коллегой, – доктором Ларраби. Мы все думали, не было ли у вашего хозяина причин для волнения в последнее время – может быть, какая-нибудь неприятная беседа накануне смерти?

– Кажется, нет, сэр. Я такого не припомню.

– В то время у вас вообще не было посетителей?

– Накануне на чай приходил викарий. Еще было несколько монахинь – собирали деньги по подписке, – а к задней двери приходил какой-то молодой человек, все пытался продать Марджори щетки и ершики для мытья посуды. Помню, она еле от него отделалась. А больше никого.

На лице Лэнскомба появилось беспокойство. Детектив не стал давить на него – старик и так уже все рассказал мистеру Энтвислу. С Эркюлем Пуаро он не был бы так разговорчив.