В Фонтенбло до леса рукой подать. Тут и там деревья прокрадываются прямо на улицы, как тиральеры, идущие впереди колонны. Я свернул на тропу, что вела к опушке, а затем быстро зашагал к старой ели. У меня, как я уже намекал, были свои причины хорошо узнать это место, и я благодарил судьбу, что сегодня не встречаюсь там с Леони. Бедняжка умерла бы от страха, увидев императора, а он мог отнестись к ней слишком сурово или, того хуже, слишком благосклонно.

Светил месяц. Я пришел в условленное место и увидел, что явился на встречу не первым. Император ходил взад-вперед, заложив руки за спину и глядя себе под ноги. На нем была шинель с пелериной, которую он накинул на голову. В похожей одежде я видел Наполеона зимой, во время Польской кампании. Говорили, он носит ее, потому что под капюшоном удобно прятать лицо. В Париже или на биваке он любил прогуляться ночью и послушать, о чем беседуют в кабачках или у костров. Однако фигура и походка Наполеона были всем хорошо знакомы, а потому его всегда узнавали и начинали говорить то, что ему приятно слышать.

Я уже испугался, что император отчитает меня за опоздание, когда большие часы на церкви Фонтенбло пробили десять раз и стало ясно, что это не я задержался, а он пришел слишком рано. Я вспомнил, что мне приказали молчать, а потому встал шагах в четырех от императора, щелкнул шпорами, опустил саблю и отдал честь. Он взглянул на меня, развернулся и, не говоря ни слова, неторопливо зашагал вперед. Я пошел следом. Император настороженно посматривал кругом, словно опасался, что за нами следят. Я тоже огляделся, но, хотя глаза у меня острейшие, увидел только рваные заплатки лунного света между огромными черными тенями деревьев. Мой слух ничуть не уступает зрению, и раз или два мне почудился хруст сломанной ветки, однако в ночном лесу много разных звуков, и трудно определить, откуда они доносятся.

Хотя идти пришлось километра два, я понял, куда мы направляемся, гораздо раньше, чем мы добрались до цели. Посреди одной поляны стоит высокий расколотый пень, бывший когда-то громадным деревом. Его называют Буком Настоятеля, и об этом месте ходит столько ужасных слухов, что не многие храбрецы согласились бы постоять там на часах. Однако нам с императором не было дела до этих глупостей. Мы пересекли поляну и подошли к древнему стволу. Рядом с ним ждали двое.

Сначала они стояли за пнем, будто прячась, затем, когда мы приблизились, вышли навстречу. Император оглянулся и немного замедлил шаг. Будьте уверены, я подвинул саблю, чтобы выхватить ее в любой момент, и не сводил глаз с тех, кто к нам направляется.

Один был очень высокий и тощий, другой – слишком низенький, он ступал быстро и решительно. Оба кутались в черные плащи, перекинув их через плечо, так что с одной стороны они свисали, как у драгун Мюрата. На головах незнакомцев чернели шляпы с низкими тульями, позже я встречал такие в Испании. Лица неизвестных скрывала темнота, но я все же заметил, как посверкивают их глаза. Луна светила им в спину, и впереди по земле ползли длинные тени – именно такие фигуры и ожидаешь увидеть ночью возле Бука Настоятеля. Помню, они двигались бесшумно, и лунный свет образовал два белых ромба между их ногами и ногами теней.

Император остановился, незнакомцы замерли в двух шагах от нас. Я подошел к своему спутнику, и мы четверо встали лицом к лицу. Мое внимание особенно привлек долговязый: я заметил, что он сам не свой от волнения. Его трясло, я слышал, как он часто дышит, словно усталый пес. Вдруг коротышка цыкнул, подавая товарищу знак. Долговязый присел, будто ныряльщик перед прыжком, однако я выхватил саблю и выскочил ему навстречу. В тот же миг малыш рванулся вперед и ударил длинным кинжалом прямо императору в сердце.

Боже праведный! Я похолодел от ужаса и только чудом не рухнул замертво сам. Будто в кошмарном сне я смотрел, как серая шинель дернулась, и в лунном свете между лопатками блеснуло залитое кровью острие. Наполеон с предсмертным хрипом упал в траву, а убийца, даже не вытащив оружия из тела жертвы, вскинул руки и торжествующе закричал. Я вонзил саблю в его солнечное сплетение с такой яростью, что от удара гарды в ребра он отлетел на шесть шагов и уж тогда упал. Я развернулся к другому подлецу в кровожадном исступлении, которого не испытывал ни до той ночи, ни после. Перед глазами сверкнул кинжал, я почувствовал на шее прохладное дуновение, и запястье негодяя скользнуло по моему плечу. Я сделал выпад, но он отпрянул, бросился наутек и в несколько скачков, словно олень, пересек залитую луной поляну.

Кинжал сделал свое дело. Несмотря на молодость, я повидал уже немало битв и знал, что удар смертелен. Я замешкался на секунду, чтобы коснуться холодной руки.

– Государь! Государь! – в отчаянии крикнул я.

Он не ответил, не шевельнулся. Вокруг тела в лунном свете расползалось темное пятно, и я понял – надежды нет. Я вскочил, сорвал с себя шинель и во весь дух понесся за вторым подлецом.

Как хорошо, что мне хватило ума прийти в башмаках и гетрах! И как хорошо, что я сбросил шинель. Негодяй не сумел избавиться от своей накидки, а может, от страха и думать о ней забыл. Я быстро его настигал. Он, должно быть, совсем потерял голову, потому что даже не пробовал скрыться в тени, а несся от поляны к поляне, пока не выскочил на пустошь, за которой лежала огромная каменоломня. Я видел злодея как на ладони и знал, теперь деваться ему некуда. Что правда, то правда, бежал он очень быстро – как трус бежит от смертельной опасности. Однако я гнался за ним по пятам, будто неумолимый рок. С каждой секундой расстояние между нами уменьшалось. Он шатался, едва не падал, я уже слышал его хриплое, свистящее дыхание. И вот впереди разверзлась пропасть, мерзавец оглянулся на меня, заскулил и вдруг пропал из виду.

Представьте себе, пропал без следа! Я подбежал к месту, где он только что стоял, и вгляделся в черную бездну. Неужели он прыгнул? Я почти уже решил, что так и есть, когда услышал во тьме едва различимое пыхтение. Этот звук подсказал мне: подлец спрятался в сарае.

Внизу был уступ, а на нем – деревянная постройка для рабочих. Вероятно, этот болван подумал, что в темноте я не отважусь туда за ним последовать. Плохо же он знал Этьена Жерара! Я спрыгнул, ворвался в лачугу и, услышав шорох в углу, налетел на мерзавца.

Он отбивался, точно дикий кот, но куда было его кинжалу против сабли. Кажется, я проткнул врага сразу, потому что, как ни старался он меня прикончить, удары его слабели. Наконец кинжал звякнул об пол. Убедившись, что подлец мертв, я вскарабкался по склону и, точно в кошмарном сне, побрел через пустошь.

В ушах шумела кровь. Все еще сжимая в руке обнаженную саблю, я шел куда глаза глядят, пока не заметил впереди, на поляне, узловатый пень, который теперь навсегда был связан с ужаснейшей минутой в моей жизни. Я сел на упавший ствол, положив на колени оружие, сжал виски и постарался осознать происходящее.

Император доверился мне. Император убит. Эти мысли звенели у меня в голове, заглушая все остальные. Он пришел со мной и погиб. Пусть я исполнил его приказания, пусть отомстил за смерть, что с того? Весь мир обвинит в случившемся меня. Возможно, люди даже решат, что я – убийца. Что я смогу доказать? Есть у меня свидетели? Разве не мог я быть сообщником этих подлецов? Вечное бесчестье – вот мой удел, во всей Франции не найдется столь презренного человека. Значит, конец моим честолюбивым мечтам и надеждам матушки. При этой мысли я горько рассмеялся. Что делать? Вернуться в Фонтенбло, поднять на ноги дворец и рассказать, как на моих глазах закололи императора? Так поступить я не мог. Нет, не мог! Для благородного человека, который по воле рока попал в такое положение, остается лишь один выход. Я должен броситься на свою опозоренную саблю и разделить участь императора, от которой не смог его уберечь. Я встал, твердо намерившись исполнить скорбный долг, поднял глаза, да так и ахнул. Передо мной стоял Наполеон!

Он был шагах в десяти от меня, его спокойное бледное лицо освещала луна. Пелерину он откинул на плечи, а шинель расстегнул, под ней виднелись белые кюлоты и зеленый мундир гида. Император, как всегда, заложил руки за спину и чуть опустил голову.

– Ну, – произнес он самым резким и суровым голосом, – и что это вы собрались делать?

Наверное, постой он молча еще немного, я бы рехнулся. Строгий армейский тон был тут как нельзя кстати, он-то и привел меня в чувство. Живой или мертвый, император был здесь, он задал мне вопрос. Я вытянулся в струнку и отдал честь.

– Одного вы прикончили, как я вижу. – Наполеон кивнул в сторону пня.

– Да, государь.

– Второй скрылся?

– Нет, государь, его я тоже убил.

– Что? – воскликнул он, шагнул ко мне, и луна осветила его белозубую улыбку. – Я не ослышался, мертвы оба?

– Этот лежит здесь, ваше величество, – ответил я. – А другой – в сарае каменоломни.

– Значит, братьев из Аяччо нет! – воскликнул Наполеон и добавил вполголоса, будто говорил сам с собой: – Тень больше не вернется.

Он положил руку мне на плечо.

– Вы сослужили хорошую службу, мой юный друг, и оправдали оказанное вам доверие.

Так, значит, он был из плоти и крови, мой император! Я чувствовал прикосновение маленькой пухлой руки, но все никак не мог забыть то, что видел своими глазами. Я таращился на императора в такой растерянности, что он снова улыбнулся.

– Нет-нет, месье Жерар, я не призрак, и меня никто не убивал. Взгляните сюда и сами все поймете. – С этими словами он развернулся и зашагал к огромному стволу.

Над распростертыми телами стояли двое. Приблизившись, я по тюрбанам узнал Рустама и Мустафу, телохранителей-мамлюков. Наполеон подошел к трупу в серой шинели, откинул капюшон, и я увидел человека, совсем непохожего на императора.

– Здесь лежит верный слуга, отдавший жизнь за своего повелителя. А согласитесь, месье де Гюден напоминал меня сложением и манерой держаться.

Какое счастье захлестнуло меня, когда все объяснилось! Я готов был заключить императора в объятия! Тот улыбнулся, но отступил, угадав, что я хочу сделать.