– За штурвалом стоит француз. А помощника стоит сбросить за борт, – произнес стюард.

– Это наиболее безопасно, – согласился Фурно.

Но я ни за что на свете не позволил бы убить беззащитного человека. Капитан Фурно нехотя согласился сохранить Бернсу жизнь. Мы затянули его в трюм, расположенный под каютой. Там помощник остался лежать среди тюков манчестерской ткани{180}.

– Не стоит пока закрывать люк, – сказал капитан Фурно. – Густав, отправляйся к мистеру Тэрнеру и скажи, что я желаю переговорить с ним.

Ничего не подозревающего второго помощника тоже связали и, как до этого Бернсу, заткнули рот кляпом. Его тоже отнесли в трюм и уложили рядом с товарищем. Лишь затем мы закрыли люк.

– Нам связывал руки этот рыжеголовый болван, – сказал капитан, – поэтому мне пришлось раньше времени выдать себя. Однако это не принесло большого вреда нашему делу и не расстроило моих планов. Керуан, выкати бочку рома команде. Скажи, что капитан разрешает выпить за его здоровье в честь пересечения экватора. Им все равно, по какой причине напиваться. Что касается наших людей, отведи их к себе на камбуз. Мы должны быть уверены, что они готовы. А теперь, полковник Жерар, с вашего позволения, давайте продолжим игру.

Такие случаи не забываются. Это был железный человек: он сдавал карты и играл, как будто находился в парижском кафе, а вокруг ничего не происходило. Внизу раздавалось невнятное, приглушенное кляпами бормотание помощников и доносилась вялая возня. Снаружи скрипела деревянная обшивка и хлопали паруса под порывами свежего ветра. Плеск воды и свист ветра не могли заглушить радостные вопли английских моряков, которыми они встретили появление бочонка с ромом. Мы успели сыграть не менее полудюжины партий, когда капитан встал.

– Думаю, что они уже готовы, – сказал он.

Фурно вытащил из сейфа два пистолета и вручил мне один из них. Но нам не нужно было опасаться сопротивления. Англичанин в те дни, не важно, солдат или матрос, был беспробудным пьяницей. Без выпивки это был храбрец и добряк. Но стоило поставить перед ним спиртное, как он полностью терял рассудок. Ничто не могло заставить англичанина пить умеренно. В полумраке кубрика мы обнаружили пять бесчувственных тел и двух изрыгающих проклятия, сквернословящих, поющих безумные песни сумасшедших – команду «Черного лебедя». Стюард принес моток веревки. С помощью двух моряков-французов мы связали пьяниц так, что они были не в состоянии ни шевельнуться, ни вымолвить слово. Их поместили в переднем трюме, в то время как офицеры находились в заднем. Керуан получил приказ носить им еду и питье дважды в день. Таким образом «Черный лебедь» оказался полностью в наших руках. Не знаю, как бы мы справились с кораблем при плохой погоде. Но, к счастью, все это время дул попутный ветер, достаточно сильный, чтобы толкать корабль на юг, но недостаточно сильный, чтобы внушать тревогу. Вечером третьего дня я нашел капитана Фурно на мостике. Он напряженно вглядывался в даль.

– Смотрите, Жерар! – воскликнул капитан, указывая вперед.

Голубое небо будто поднималось из более темного моря, а вдалеке, там, где соединялись две стихии, темнело нечто похожее на облако.

– Что это? – спросил я.

– Земля.

– Что за земля?

Я сжался, ожидая ответа, хотя уже догадывался, каким он будет.

– Остров Святой Елены.

Неужели я приблизился к острову, который не раз представлял себе в мыслях? Здесь находилась клетка, в которую заточили французского орла. Тысячи миль воды не стали преградой Жерару, не смогли разделить меня с человеком, которому я был предан всей душой. Он томится там, на высоком берегу, за темной водой. Я не отводил глаз от берега. Как мне хотелось полететь впереди корабля, сказать императору, что он не забыт, а верный слуга спешит ему на помощь.

Каждый миг темное пятно над водой становилось все четче, все яснее. Вскоре я увидел перед собой скалистый остров. Сгустились сумерки, но я все еще стоял на палубе, устремив глаза туда, где должен был находиться император. Прошел час, затем другой. Неожиданно золотой огонек загорелся прямо впереди. Это был свет из окна, возможно, из комнаты императора. Нас разделяло не более двух миль! Я с жаром протянул ему руки! Мне казалось, что меня поддерживает вся Франция.

На корабле были потушены все огни. Мы потянули один из канатов, перекладина над нами закрутилась, и корабль остановился. Капитан попросил меня спуститься с ним в каюту.

– Теперь вы все знаете, полковник Жерар, – сказал он. – Простите за то, что я не посвятил вас во все с самого начала. Дело настолько важно, что я не мог доверить его никому. Я давно собрался освободить императора. Для этого я остался в Англии и поступил на службу в торговый флот. Все прошло именно так, как я ожидал. Я уже совершил несколько удачных рейсов к западному побережью Африки, поэтому без труда собрал команду. Одного за другим я нашел старых французских моряков с военных кораблей. Что касается вас, то мне нужен был испытанный воин на случай сопротивления и, кроме того, подходящий человек, который мог бы сопровождать императора во время долгого пути на родину. Моя каюта уже приготовлена для него. Надеюсь, что уже к утру он будет на борту, а этот чертов остров навсегда исчезнет из вида.

Можете представить, что за чувства вспыхнули во мне, когда я услышал речь капитана. Я заключил отчаянного храбреца Фурно в объятия и умолял поскорее познакомить со всеми деталями плана.

– Я вынужден полностью довериться вам, – сказал капитан. – Я желал бы стать первым, кто засвидетельствует императору свое почтение, но это невозможно: барометр падает, скоро разразится шторм, а мы находимся с подветренной стороны к берегу, кроме того, рядом с островом курсируют опасные для нас три английских корабля. Вот почему мне необходимо охранять корабль, а вам – доставить на борт императора.

Слова капитана привели меня в восторг.

– Приказывайте! – воскликнул я.

– Я могу дать в ваше распоряжение лишь одного человека, нам и так не хватает рук справиться со снастями, – сказал капитан. – Шлюпка уже спущена на воду. Мой человек сядет на весла и станет ждать вашего возвращения на берегу. Свет, который вы видите, на самом деле горит в Лонгвуде. Все, кто находятся в доме, – ваши друзья. Вы можете рассчитывать на их помощь. У англичан выставлены часовые, но не слишком близко от дома. Как только посвятите императора в наши планы, немедленно ведите его к шлюпке и плывите к кораблю.

Сам император не смог бы дать инструкции более четко и ясно. Нельзя было терять ни секунды. Матрос уже ждал меня в шлюпке. Не успел я спуститься, как он оттолкнулся от борта. Наше крохотное суденышко танцевало в темных волнах, но нам освещал дорогу свет из Лонгвуда: свет императора, звезда надежды. Вскоре дно шлюпки заскрежетало о прибрежную гальку. Мы причалили в отдаленной бухте. Здесь нечего было опасаться английских часовых. Я оставил матроса в лодке, а сам принялся карабкаться по склону. Козья тропа кружила вокруг холма. Мне не составило большого труда подняться. Казалось, что все тропки на острове ведут к императору. Я подобрался к воротам. Их никто не охранял. Следующие ворота – и опять без часовых. Странно, о какой охране говорил Фурно? Я забрался на вершину холма, огни горели прямо передо мной. Спрятавшись за камнем, я внимательно огляделся вокруг, но и здесь не было и следа вражеских солдат. Приблизившись, я увидел длинное, низкое здание с верандой. Какой-то человек ходил по тропинке перед домом взад и вперед. Вероятно, это был проклятый Хадсон Лоу{181}. Какой бы триумф ожидал меня, если бы я смог не только освободить императора, но и отомстить его обидчику! Но, скорее всего, этот человек был английским часовым. Я подкрался ближе, а этот человек остановился напротив освещенного окна. Теперь я мог лучше рассмотреть его. Нет, это не солдат – у окна стоял священник. Что делает священник в доме в столь поздний час? Он англичанин или француз? Если он один из домочадцев, то я могу ему довериться. Если же он англичанин, все мои планы пойдут насмарку.

Я подобрался немного ближе. В эту минуту священник вошел в дом. Сквозь раскрытую дверь вылился поток света. Теперь все стало ясно. Я понял, что не могу больше терять ни секунды. Согнувшись вдвое, я ринулся к освещенному окну. Когда я разогнулся и взглянул в окно, то увидел перед собой мертвого императора.

Друзья, я свалился на гравий дорожки и лежал без чувств, словно пуля пронзила меня насквозь. Шок оказался настолько силен, что я не знаю, как смог перенести это потрясение. Прошло не менее получаса, пока я встал на ноги, пошатываясь и весь дрожа. Мои зубы стучали, а я с маниакальным упорством смотрел на покойника.

Император лежал в гробу, посредине комнаты, спокойный, умиротворенный, величественный. Его лицо было наполнено той сдержанной силой, которая освещала наши сердца в самых жестоких сражениях. Губы императора были сложены в улыбку. Полуприкрытые глаза, казалось, обращены ко мне. Он выглядел полнее, чем тогда, когда я видел его при Ватерлоо. Весь его облик излучал мягкость, которой я никогда не замечал при жизни. По обеим сторонам гроба горели свечи. Эти свечи были тем огнем, который мы видели в море. Они стали для нас маяком, который вел нас сквозь волны, а для меня был путеводной звездой, символом надежды. Я смутно видел, что в комнате находится много людей. Все стояли, преклонив колени. Это был скромный двор императора, мужчины и женщины, пожелавшие разделить его судьбу: Бертран с женой, священник, Монтолон{182}. Я тоже помолился бы, но на сердце было слишком тяжело. Мне надо было уходить, однако я не мог просто так покинуть усопшего. Не обращая внимания на то, что меня могут увидеть, я вытянулся по стойке смирно перед своим повелителем, щелкнул каблуками и отдал честь в последний раз. Затем повернулся и ринулся прочь, в темноту. Бледные улыбающиеся губы и застывшие серые глаза все еще стояли перед моим взором.

Как мне казалось, я отсутствовал совсем недолго, но матрос сказал, что прошло уже несколько часов. Только теперь я заметил, что ветер превратился в шторм, а волны с ревом катились на берег. Мы дважды пытались вытолкнуть лодку в море, но каждый раз нас отбрасывало назад. В третий раз огромная волна захлестнула шлюпку и проломила дно. Беспомощные, мы дождались рассвета и увидели вокруг лишь бушующее море да низкие тучи на небе. «Черного лебедя» нигде не было видно. Мы забрались на вершину холма и огляделись по сторонам, но в безграничном океане не было ни единого паруса. Наш корабль бесследно исчез. Затонул ли он, захватили его английские матросы, или же ему была уготована иная, неведомая судьба, я так и не узнал. Никогда больше я не видел капитана Фурно и не смог доложить ему, что увидел на острове. Я сдался англичанам. Мы с матросом выдали себя за спасшихся жертв кораблекрушения. Право же, нам не пришлось слишком притворяться. Английские офицеры, как всегда, оказали мне самый теплый прием. Но прошло немало долгих месяцев, прежде чем мне удалось вернуться на любимую родину, вдалеке от которой истинный француз, каковым я себя считаю, никогда не будет счастлив.