Луна разливала свет у нас над головой. Мы любовались красотой испанской ночи и беседовали откровенно, как братья. Оба мы были одного возраста, служили в кавалерии. Его полк назывался Шестнадцатый драгунский. Наши надежды и стремления совпадали. Мне никогда не доводилось ни с кем сойтись так быстро, как с Бартом. Он рассказал мне о девушке, в которую был влюблен, и назвал ее имя. Я же в ответ поделился своими сердечными делами, вспомнил о малютке Корали из Оперы. Он показал мне локон, а я ему – подвязку. Затем мы чуть было не поссорились из‑за гусар и драгун. Барт невероятно гордился своим полком. Вам стоило видеть, как он скривился и схватился за саблю, когда я пожелал его полку никогда не стать на пути у Третьего гусарского. Потом он стал объяснять, что англичане называют спортом, поведал мне, сколько денег потерял, поставив на бойцовского петуха или на кулачного бойца. Я был вне себя от изумления от его азартности: Барт был готов на серьезный спор по любому поводу. Когда я случайно увидел падающую звезду, он тут же предложил заключить пари на двадцать пять франков, утверждая, что увидит падающих звезд больше меня. Барт успокоился лишь после того, как я сообщил, что мой кошелек остался у разбойников. Так мы мирно переговаривались, пока не начала заниматься заря, и тут мы вдруг услышали где‑то впереди громкий залп из мушкетов{61}. Местность была скалистая, ничего не видно, и я предположил, что началось генеральное сражение. Барт поддразнил меня, сказав, что это залп из английского лагеря, где солдаты по утрам, разряжая оружие, вставляют сухой запал.

– Еще миля – и мы у наших постов.

Я осмотрелся по сторонам и увидел, что во время дружеской беседы мы проехали довольно далеко. Драгун на раненой лошади отстал. Его не было видно. Нас окружали каменистые скалы. Кроме меня и Барта, вокруг не было ни единой живой души. Оба мы сидели верхом, оба вооружены. Я спросил себя: должен ли я скакать эту милю, чтобы попасть в лагерь англичан?

Нет, я хочу быть абсолютно искренним с вами, друзья. Вы не подумайте, будто я собрался поступить бесчестно по отношению к человеку, который спас меня от разбойников. Вам следует знать, что высшим долгом является долг офицера перед своими подчиненными. Кроме того, вы должны понять: война является игрой, в которую играют по правилам. Стоит эти правила нарушить, как наступает расплата. Если, к примеру, я дал слово, а потом решил бежать, то повел бы себя как последний негодяй. Но никто не требовал от меня слово. Понадеявшись на помощь драгуна на раненой лошади, Барт самоуверенно разрешил мне вести себя с ним на равных. Если бы он попал ко мне в руки, то я повел бы себя с ним столь же учтиво, но при этом не забыл бы забрать оружие и позаботился хотя бы об одном сопровождающем. Я остановил лошадь и объяснил, почему собираюсь его покинуть и не считаю свой поступок бесчестным.

Он раздумывал над моими словами несколько секунд, выкрикивая при этом те слова, что используют англичане, когда французы говорят: «Mon Dieu».

– Вы решили покинуть меня, не так ли? – спросил он.

– Если вы не убедите меня остаться.

– У меня есть лишь один довод, – сказал Барт. – Только попробуете бежать, и я снесу вам голову.

– Я тоже умею обращаться с саблей, дорогой Барт, – ответил я.

– Что ж, тогда увидим, кто делает это лучше! – воскликнул Барт и обнажил саблю.

Я вытянул из ножен свою, но был решительно настроен не причинять никакого вреда своему спасителю.

– Подумайте, – убеждал я его. – Вы утверждаете, что я ваш пленник, а я с той же уверенностью могу сказать, что вы – мой. Кроме нас, никого нет, и хотя я уверен, что вы великолепно владеете саблей, вам не на что надеяться в схватке с лучшим клинком шести бригад легкой кавалерии.

Вместо ответа Барт попытался ударить меня саблей по голове. Я парировал и отрубил половину его белого плюмажа. Он сделал еще выпад. Я отбил удар и отрубил вторую половину плюмажа.

– Прекращайте свои обезьяньи трюки! – воскликнул он, когда я повернул лошадь.

– Почему же вы пытаетесь убить меня? – спросил я. – Вы же видите, что я не поднял на вас оружие.

– Все это очень мило, – ответил он, – но вы должны последовать за мной в лагерь.

– Я ни за что туда не поеду, – возразил я.

– Ставлю девять к четырем, что поедете, – воскликнул он и замахнулся саблей.

После его слов меня неожиданно осенила идея. Разве мы не можем решить вопрос иным способом, а не боем? Барт поставил меня в ситуацию, при которой я должен был либо ранить его, либо позволить ему ранить меня. Я уклонился от его атаки, хотя на этот раз его сабля просвистела на расстоянии дюйма от моей шеи.

– У меня предложение, – воскликнул я. – Давайте бросим кости. Тот, кто проиграет, станет пленником.

Барт улыбнулся. Ему понравилась моя идея.

– Доставайте кости! – крикнул он.

– У меня нет костей.

– У меня тоже нет, но зато есть карты.

– Пусть будут карты, – согласился я.

– Выбирайте игру.

– Оставляю выбор за вами.

– Тогда экарте – лучшая игра.

Я не мог сдержать улыбку. Не думаю, что во всей Франции нашлось бы три человека, которые могли бы сравниться со мной в игре. Я сказал об этом Барту, когда мы спешились. Он лишь усмехнулся в ответ.

– Меня считали лучшим игроком на моей родине, – ответил он. – Вы заслужите свободу, если сможете побить меня.

Мы стреножили коней и сели по обе стороны большого плоского камня. Барт вытянул из кармана кителя колоду карт. По тому, как он тасовал колоду, я понял, что имею дело далеко не с новичком. Мы по очереди сдвинули карты. Первый ход достался ему.

Клянусь всем святым, то, что было на кону, стоило игры. Барт пожелал добавить сотню золотых, но что такое деньги, когда решалась судьба полковника Этьена Жерара! Я чувствовал, словно все, кто был заинтересован в моей победе: матушка, гусары, Шестой армейский корпус, Ней, Массена и даже император собственной персоной столпились вокруг нас в безлюдной долине и наблюдают за ходом игры. Что за удар они бы испытали, повернись удача ко мне спиной. Но я был уверен, что мое умение играть в карты не уступает умению владеть саблей. За исключением старика Буве, который выиграл подряд семьдесят шесть игр из ста, никто не мог сравниться со мной. Я всегда был лучшим.

Первую игру выиграл я, хотя должен признаться, что у меня были лучшие карты, мой противник не мог рассчитывать на успех. Во второй я играл превосходно, но Барт взял на взятку больше, побил короля и выиграл. О Боже, мы были настолько увлечены игрой, что сбросили головные уборы: он шлем, а я кивер.

– Ставлю свою чалую кобылу против черного жеребца, – предложил он.

– Идет, – согласился я.

– Саблю против сабли.

– Согласен, – ответил я.

– Седло, уздечку, стремена! – воскликнул Барт.

– Ставлю, – закричал я в ответ.

Ему удалось заразить меня азартным духом спорта. Если б это было возможно, то я поставил бы на кон своих гусар против его драгун.

Тогда началась игра не на жизнь, а на смерть. О, как он играл, как играл этот англичанин! Но я, друзья мои, тоже не ударил в грязь лицом. Из пяти очков, которые мне нужно было набрать для выигрыша, я при первой же сдаче взял три. Барт покусывал усы и стучал пальцами по камню, а мне уже казалось, что я снова возглавил колонну своих сорвиголов. При второй сдаче ко мне пришел козырный король, но я потерял две взятки, и счет был четыре моих очка против его двух. Открыв карты при следующей сдаче, я радостно вскрикнул. «Если с такими картами я не выиграю свободу, – подумал я, – значит, я только и заслуживаю, что просидеть всю жизнь в плену». Дайте мне карты, хозяин, я разложу их на столе для вас.

У меня в руках были валет и туз треф, бубновые дама и валет и король червей. Трефы были козырной мастью, и мне необходимо было одно очко, чтобы получить свободу. Барт понял, что наступила решающая минута, и, нервничая, расстегнул китель. Я сбросил на землю доломан. Он пошел десяткой пик. Я взял ее козырным тузом. Одно очко – мое. Чтобы идти к выигрышу, следовало избавиться от козырей, и я пошел валетом. Барт побил его дамой, и мы оказались на равных. Он пошел восьмеркой пик, а мне удалось лишь сбросить даму бубен. Но тут появилась семерка пик, и у меня на голове волосы встали дыбом. У каждого на руках осталось по королю. Он с худшими обыграл меня с моими прекрасными картами и получил преимущество в два очка! Мне хотелось выть из-за этого! Да, в английской армии в 1810‑м неплохо играли в экарте, это говорю вам я, бригадир Жерар!

К последней партии мы подошли каждый с четырьмя очками. Следующая игра качнет маятник или в одну, или в другую сторону. Барт ослабил пояс, а я снял саблю с ремня. Он был холоден, этот англичанин. Я пытался следовать его примеру, но струйки пота заливали мне глаза. Сдавать наступила очередь Барта. Должен признаться, друзья, мои руки так дрожали, что я едва мог поднять карты с камня. Но когда я наконец поднял их, на чем остановились мои глаза? Король, король, славный козырный король! Я уже открыл рот, чтобы объявить это, но, бросив взгляд на Барта, не смог вымолвить и слова, словá застыли у меня на губах.

Барт держал карты перед собой. Его челюсть отвисла. Он смотрел вперед поверх моего плеча с выражением ужаса и безмерного удивления. Я повернулся назад и сам застыл при виде того, что увидел.

Три человека стояли недалеко от нас, на расстоянии не более пятнадцати метров. Тот, что стоял посредине, был высокого роста, но не выше меня. Он был одет в темный мундир, треуголку, над которой развевался белый плюмаж. Но меня мало интересовало его одеяние. Его лицо: впалые щеки, крючковатый нос, властный блеск голубых глаз, узкая щель рта – все говорило, что это необыкновенный человек. Так мог выглядеть лишь один на миллион. Брови незнакомца высоко поднялись, он окинул Барта таким взглядом, что карты высыпались из дрожащих пальцев моего несчастного партнера по игре. Рядом стояли еще двое: один в ярко‑ красном мундире, с решительным смуглым лицом, словно вырезанным из старого дуба, другой: дородный, красивый, с пышными бакенбардами, в голубом мундире с золотыми галунами. Немного поодаль три ординарца держали трех лошадей, а позади ожидал эскорт из нескольких драгун.