— Мадам, все ваши предположения будут самым тщательным образом рассмотрены и проверены…

4

Мисс Марпл и Реймонд стояли на газоне возле альпийской горки и смотрели на садовую корзину, полную увядающих растений.

Мисс Марпл бормотала:

— Бурачок, камнеломка, подладанник, колокольчики… Вот и доказательство. Кто бы ни полол здесь утром, в растениях он не разбирался совершенно. Сколько сорняков, столько же и цветов! Ну ладно, теперь я хоть больше не сомневаюсь. Спасибо, Реймонд, что проводил. Хотелось убедиться своими глазами.

Мисс Марпл со смешанным чувством рассматривала чудовищную громаду дома, когда за ее спиной кто-то кашлянул. Она обернулась. Стоявший поодаль красивый молодой человек, не отрываясь, смотрел на дом.

— Ну и домина! — сказал он. — Знаете, кое-кто считает, что по нынешним временам он чересчур велик, а по мне так в самый раз. Эх! Вот выиграть бы мне в тотализатор…[95] Я бы построил точно такой же!

Альфред Поллок застенчиво улыбнулся и взъерошил себе волосы.

— Вы, наверное, и сами уже знаете. Это дом моего деда… и, по-моему, отличный дом, хоть все и называют его «Причудой Гриншо».

Ожерелье танцовщицы

Жена приходского священника вышла из-за угла своего дома, примыкавшего к церкви, сжимая в руках охапку хризантем. Ее грубые башмаки были вымазаны жирной садовой землей, а нос — чего она уже никак не могла знать — усеян брызгами того же происхождения.

Ей пришлось повозиться, прежде чем покосившиеся ворота провернулись на заржавевших петлях. Налетевший порыв ветра сдвинул ее потертую фетровую шляпу под совсем уже лихим углом.

— Ах ты, пропасть! — сказала Банч.

Несмотря на то, что в первых порывах восторга от рождения дочери родители дали малышке романтическое имя Диана, впоследствии никто уже не называл ее иначе как Банч[96]. Придерживая хризантемы, она пересекла двор и подошла к церкви.

Ноябрьский воздух был сырым и теплым; по небу стремительно проносились облака, в разрывах которых мелькали голубые просветы. В церкви было холодно и темно: топили только во время службы.

— Бррр! — поежилась Банч. — Эдак и окочуриться недолго. Придется поторопиться.

Со сноровкой, приобретенной долгой практикой, она наполнила многочисленные вазы и кувшины водой.

— Эх, нам бы лилий! — вздохнула она. — Так надоели эти чахлые хризантемы.

Ее ловкие пальцы проворно расставляли цветы, и вскоре уже все было готово. Результат, правда, не претендовал не оригинальность, но не претендовала на нее и сама Банч Хармон. Однако в церкви теперь было гораздо уютнее. Бережно подхватив вазы, Банч поднялась в боковой придел[97] и направилась к алтарю.

Выглянувшее в этот момент солнце заиграло на цветных витражах — пожертвовании богатого прихожанина викторианских времен, — заставив их вспыхнуть всеми цветами радуги. «Как драгоценные камни», — подумала Банч и застыла, различив в полумраке темную фигуру, распростертую на ведущих к алтарю ступенях. Стараясь не помять цветы, Банч бережно положила их на пол, подошла ближе и наклонилась. На ступенях, лицом вниз, лежал мужчина. Банч опустилась рядом на корточки и осторожно перевернула его. Ее пальцы нащупали пульс. Он был таким слабым и прерывистым, а лицо мужчины таким белым, что ни о каком притворстве не могло идти и речи. Хуже того: мужчина явно находился при смерти.

На вид ему было лет сорок — сорок пять; на нем был темный потертый костюм, а взглянув на вторую руку, которую он прижимал к груди, Банч разглядела в ней крепко зажатый платок, покрытый бурыми пятнами. В том, что это засохшая кровь, Банч даже и не сомневалась. Она нахмурилась.

Неожиданно мужчина открыл глаза и посмотрел прямо на Банч. Это был вовсе не блуждающий полусознательный взгляд, какого можно бы было ожидать от умирающего, — этот взгляд был живым и осмысленным. Губы мужчины шевельнулись, и, наклонившись, Банч расслышала:

— Убежище.

Сказав это, мужчина облегченно улыбнулся и отчетливо повторил:

— Святое… убежище.

Затем он тихо, протяжно вздохнул, и его глаза закрылись. Банч снова пощупала его пульс. Он явно стал еще более слабым и прерывистым. Она решительно встала.

— Не двигайтесь, — сказала она, — и не пытайтесь подняться. Я иду за помощью.

Человек снова открыл глаза, но, казалось, окрашенные цветным стеклом солнечные лучи, бродившие по полу, поглотили все его внимание. Наконец он с трудом оторвал от них взгляд и попытался что-то сказать. Банч показалось, что он зовет ее мужа.

— Джулиан? — переспросила она. — Вы пришли сюда, чтобы встретиться с Джулианом?

Мужчина не ответил. Его глаза снова были закрыты; дыхание медленно и тяжело вырывалось из груди.

Банч повернулась и быстро вышла из церкви Бросив взгляд на часы, она удовлетворенно кивнула: в это время доктор Гриффитс должен был быть у себя. Его дом находился в двух шагах от церкви, и вскоре Банч, даже и не подумав постучаться, вошла в его кабинет.

— Пойдемте, мистер Гриффитс, — коротко сказала она. — В церкви умирает человек.

Быстро осмотрев умирающего, доктор поднялся с колен.

— Можно перенести его в ваш дом? — спросил он. — Там мне было бы удобнее, хотя, по правде сказать, надежды все равно нет.

— Конечно, — ответила Банч. — Я пойду вперед и все приготовлю. И пришлю Харпера и Джонса, чтобы они помогли вам его перенести.

— Спасибо. Тогда я от вас и позвоню. Только, боюсь, пока санитарная машина приедет…

— Внутреннее кровоизлияние? — спросила Банч.

Доктор кивнул.

— А как он сюда попал?

— Мне кажется, он пробрался в церковь еще прошлым вечером, — подумав, ответила Банч. — А утром Харпер открыл, но внутрь, как всегда, заходить не стал.

Минут через пять, переговорив по телефону, доктор Гриффитс вернулся в комнату, где на спешно приготовленной раскладушке поместили раненого. Банч уже успела принести таз с горячей водой и прибиралась после осмотра.

— Все в порядке, — сказал Гриффитс. — Я вызвал санитарную машину и сообщил в полицию.

Он грустно посмотрел на умирающего. Тот лежал с закрытыми глазами, его левая рука конвульсивно сжималась и разжималась.

— В него стреляли, — сказал Гриффитс. — Причем с очень близкого расстояния. Видите? Он пытался платком остановить кровотечение.

— Вы думаете, это случилось здесь? — спросила Банч.

— Необязательно. Известны случаи, когда смертельно раненные люди поднимались и шли как ни в чем не бывало, а пять или десять минут спустя силы внезапно их оставляли Я бы не решился утверждать, что в него стреляли именно в церкви. Это могло произойти и на значительном от нее расстоянии. Не исключено, конечно, что он выстрелил в себя сам, потом бросил револьвер и кое-как добрел до церкви. Но тогда я не понимаю, почему он пошел в церковь, а не к вашему дому.

— А я понимаю, — сказала Банч. — Он сказал: «Святое убежище».

— Святое убежище? — недоуменно переспросил доктор.

— А вот и Джулиан, — сказала Банч, услышав шаги в холле. — Джулиан! Мы здесь.

Его преподобие Джулиан Хармон вошел в комнату. Из-за вечно отсутствующего вида, свойственного настоящим книжным червям, он выглядел гораздо старше своих лет.

— Господи Боже! — воскликнул он, удивленно разглядывая хирургические инструменты и распростертого на кровати мужчину.

— Нашла его в церкви, — как всегда лаконично объяснила Банч. — Он умирал. Похоже, в него стреляли. Мне показалось, он назвал твое имя. Ты его знаешь?

Священник подошел к кушетке и внимательно посмотрел на умирающего.

— Бедняга… — Он покачал головой. — Нет, не знаю. Почти уверен, что никогда не видел его прежде.

В это мгновение умирающий снова открыл глаза. Их взгляд скользнул по врачу, потом по священнику и, наконец, остановился на Банч.

— Скажите нам… — поспешно шагнул к нему доктор, но тот его явно не слышал.

Не отводя глаз от Банч, он с трудом прошептал:

— Прошу вас… пожалуйста…

По его телу пробежала дрожь, и он снова закрыл глаза. На этот раз — навсегда.

Сержант Хейз лизнул карандаш и перевернул страницу блокнота.

— Это все, что вы можете нам рассказать, миссис Хармон?

— Да, — ответила Банч. — И вот еще вещи, которые были у него в карманах.

Она выложила на стол бумажник, старые часы с полустертыми инициалами «У. С.» и обратный билет до Лондона.

— А вы уже выяснили, кто этот человек? — поинтересовалась она.

— Несколько часов назад в участок обратились некие мистер и миссис Экклс. Похоже, погибший приходился миссис Экклс братом. Его — ну и, соответственно, ее девичья — фамилия Сенберн. Со слов сестры, его здоровье и особенно нервы давно уже оставляли желать лучшего. В последние дни наступило резкое ухудшение. Позавчера, взяв револьвер, он ушел из дому.

— Он что же, нарочно приехал сюда, чтобы застрелиться? — недоверчиво спросила Банч. — Почему?

— То есть как? Депрессия..

— Я не об этом, — перебила его Банч. — Я спрашиваю, почему именно сюда?

Меньше всего сержанту Хэйсу хотелось признаваться, что об этом он еще как-то не задумывался. Поэтому он ответил весьма уклончиво:

— Он приехал сюда пятичасовым автобусом.

— Понятно, — кивнула Банч. — Но почему сюда?

— Да не знаю я, миссис Хармон! — не выдержал сержант. — Когда у человека расшатана психика…

— То, если ему приспичит покончить с собой, он сделает это в первом попавшемся месте, — закончила за него Банч. — И уж точно не поедет для этого в такую даль Как я понимаю, у него тут и знакомых-то не было?

— Во всяком случае, пока нам не удалось их отыскать, — сказал сержант.